Самый ужасный Новый Год

Поклеп Поклепыч исподлобья смотрел на Гуню Гломова. Кого-нибудь другого этот взгляд мог обескуражить и заставить ощутить дискомфорт, но толстокожий Гуня даже не поморщился, продолжая выдерживать моральную атаку завуча. Наконец, ощутив всю бесполезность своего действа, Поклеп повернулся к Сарданапалу. — Мы не можем ему позволить! Несмотря на недобрые вести и… некой привязанности Гломова… — Поклеп не закончил: академик Черноморов сделал неуловимый жест рукой, призывая завуча замолчать. Воспользовавшись паузой, слово взяла Медузия. — А я считаю, что мы можем сделать исключение, — неожиданно мягко сказала она. — Приняв в расчет серьезность и индивидуальность ситуации. Сарданапал кивнул Медузии и решительно произнес, посмотрев на Гуню: — Мы телепортируем тебя к лопухоидам. У тебя есть два часа. Когда захочешь вернуться, произнесешь заклинание Ныльдвойус, и я телепортирую тебя обратно. Поклеп с удивлением посмотрел на Сарданапала, выдавшего ученику заклинание, употребляемое только преподавателями, но ничего не сказал. Действия Сарданапала часто были странными, но неверными их это не делало. Гуня подошел к академику, и тот, на пару с Медузией, в буквальном смысле сложил Гломова. Пополам, еще пополам… вскоре от двухметрового увальня осталось небольшое пятно, похожее на гречишное зерно. Медузия положила его на ладонь и сильно дунула. Гломов никогда не был в Звенигороде и предпочел бы никогда не быть, чем оказаться в родном городе Гробыни по тому поводу, из-за которого он сейчас там. Гуня осмотрелся, спросил у ближайшего лопухоида время и направление и поспешно зашагал вперед. Времени было мало. С часами приема он не угадал, впрочем, простенькое заклинание, которое Гуня сумел выучить после нескольких десятков попыток, помогло магу пройти все закрытые двери и все же оказаться у постели той, из-за которой он был здесь. Гробыня бредила. Фиолетовые волосы разметались по подушке, глаза были полузакрыты. На пришедшего к ней в палату Гломова Гробыня не отреагировала никак. Гуня пододвинул к себе стул, сел на него и взял руку Склеповой. — Ну что же ты… Анечка, — озвучил Гломов сокровенное имя Склеповой, сообщенное ему всего пару месяцев назад. Пару месяцев назад все было иначе. Гробыня ходила по переходам Тибидохса, выбрасывала красные искры направо и налево, острила, читала комиксы, ходила на занятия… пока не лишилась силы и не была отправлена в мир лопухоидов. Это настолько подкосило неунывающую темную, что… — Анечка… — повторил Гуня, не зная, что еще сказать пациентке психиатрической клиники. Гломов сильнее сжал руку Склеповой. Гробыня перевела взгляд на посетителя. — Хап-цап! — вдруг отчетливо произнесла она. Ничего не произошло. Лишенная силы, да и с забранным врачом волшебным перстнем Гробыня не могла ничего сделать. Еще несколько раз повторившая заклинание Гробыня замолчала. Гуня смотрел на любимую ведьму и чувствовал, что не знает, как ей помочь. В глазах защипало. Гломов наклонился к Гробыне и нежно прикоснулся губами к ее щеке. — Дрыгус-брыгус! — вспомнила Гробыня другое заклинание. Гуня понимал, что со стороны врачей слова, произносимые Гробыней, идентифицируются, как бред. Как помочь повредившейся рассудком, было неясно. Лопухоидская медицина? Только на нее и была вся надежда, ведь маги заниматься лишенной силы не будут. Время шло. Гломов держал Гробыню за руку и тихо называл имя ведьмы. Склепова, она же Морозова, реагировала произнесением заклинаний. Когда до истечения срока оставалось десять минут, Гломов все же расплакался, как ребенок. — Анечка, Анюта… Аня… — Гуня выскочил из палаты, пронесся по коридору и, выбежав на улицу, упал на колени в ближайший сугроб. Это был самый ужасный Новый Год за всю жизнь Гуни. Он уже не мог видеть, как из правого глаза Гробыни выкатилась и скользнула по бледной щеке слеза. — Гуня… — на мгновение пришла в себя девушка, впрочем, сразу же забормотавшая слова заклинаний. В Звенигороде шел снег, когда сработало заклинание телепортации.