Тройной Ключ

Навалилась усталость — моральная и физическая. Была уже глубокая ночь, нужно было возвращаться. Шагрон дремал на водительском сидении, но услышав, что я подошел к машине, немедленно встрепенулся. — Едем в Малые Вяземы, потом можешь быть свободен, — устало сказал я. — Как скажете, шеф, — голос Шагрона оживился, видимо, обрадовался, что у маршрута образовалась конечная точка. Я купил дом в Вяземах для того, чтобы можно было куда-то сбежать из Москвы и побыть с Антоном в спокойной, домашней обстановке. Все же московская квартира иногда казалась мне проходным двором — Темные, славящиеся своей бесцеремонностью, не давали покоя, нанося бесконечные визиты вежливости, или выклянчивая очередные блага. Антон не хотел слишком большой дом, но зато настаивал на зеленой территории. И я пошел ему навстречу — мы выбрали двухэтажный дом с мансардой на 280 кв. м. с большим участком земли, облагороженным ландшафтным дизайном, как принято сейчас говорить. Мы приехали. Дом был холоден и пуст. Я бросил заклинание, и в комнате потеплело. Заодно включил отопление. Уютный камин в гостиной разжигать не стал — не для кого. Когда мы приезжали с Антоном, то любили, лежа на ковре в пледах перед камином, попивать вино и наслаждаться жизнью и… друг другом… Я вздрогнул. — Могу быть свободен, шеф? — робко спросил Шагрон, глядя на меня. Наверняка решил, что мы с Городецким поругались, и теперь придется ездить за мной сюда, чтобы везти в офис. «И как это чертов Светлый выжил хозяина из собственной квартиры?» — Истина где-то рядом, Шагрон. — Да. Завтра к 9.30. жду тебя тут. — Спокойной ночи, шеф. — Спокойной, — горько ответил я, и Шагрон удивленно и даже, кажется, сочувственно, глянул на меня, перед тем как уйти. Приехали, Всетемнейший, слезу коленом вышибаешь. Я подошел к бару и достал бутылку виски. Налил в стакан и залпом осушил. Скривился — огненная жидкость обожгла горло и желудок. Лучше не стало. Пустота внутри засасывала в черную дыру. Среди Светлых, да и некоторых Темных, бытует мнение, что у главы Дневного Дозора нет души по определению. Значит, болеть она не должна. Я налил еще и отпил, взял бутылку и направился к креслу. Подумал, но садиться в него не хотелось. Поэтому я сел на пол, привалившись спиной к креслу. Поставил бутылку так, чтобы она была в пределах досягаемости. Одну ногу согнул в колене и облокотился на нее локтем руки, в которой держал стакан с виски. Очень удобно. Глотнул еще. Значит, нет у меня души? Это как в детской, кажется, песенке: «Ведь такого не бывает: жопа есть, а слова нет». Я скривился — откуда это у меня подобная мысль в голове?.. Виски? И что теперь мне делать? Думать больше не хотелось, поэтому родилась подкупающая своей новизной идея напиться. Ну да, как же иначе? Я, хотя и не чистокровный русский, даже совсем, я бы сказал, не славянин, но достаточно долго живу в России, чтобы за мной закрепились исконные русские аксиомы. Например, алкоголь — лучшее средство от всех ненужных мыслей и чувств. От боли, от чувства вины, от желания что-то сделать, о чем потом явно пожалею. И хотя совершенно ясно, что это кратковременное решение проблемы — этой минутной затычки мне пока достаточно. Пустой желудок взбунтовался, требуя что-то более существенное, чем виски, но я не обратил на его жалобы никакого внимания. Словно мстя мне, организм отказывался отключаться, и в мозгу начали всплывать недавние события. Я вспоминал все те злые, ядовитые слова, которые сказал ему в припадке ревности… и к кому? Какому-то слабаку-инкубу, который трясся за спиной Антона, словно светлая промокашка? Бред. Каждое унизительное прикосновение, изранившее его, упорно всплывало в мозгу, причиняя несказанные муки, но я наказывал себя, снова и снова воскрешая в памяти омерзительные детали всего, что произошло. Эта ненависть, злость, раздражение накапливались уже давно и, словно яд, травили меня. Я пытался отгородиться от Антона стеной равнодушия, чтобы не выплеснуть на него этот темный поток. Поначалу он раздражал меня своим странным поведением, совершенно не присущим ему. Эгоизм, жалобы, какая-то мягкотелость, даже «бабскость» — неимоверно бесили меня. Его идиотское желание «поговорить», которое, на самом деле, трансформировалось потом в нападение, или наоборот — резкую апатию, оставляя меня в середине разговора опешившим и недоумевающим. Он стал избегать секса, много пил, подолгу засиживался на работе, и мне стало казаться, что того Антона, которого я знал и любил, не существует. Это был морок, который наслал на меня Гесер, как пить дать! Обманул, подсунул фальшивку! С этим Городецким стало неимоверно скучно, неприятно, и это здорово сбивало с толку. Потом меня закрутила работа, и, если бы он не напоминал о себе, я бы и вовсе забыл о нем. Вне пределов дома я испытывал равнодушие, когда же он доставал меня дома, я злился. Пытаясь отвлечься, я окружил себя молодняком — симпатичные ведьмочки, которые готовы были стелиться персидским ковром ради одного моего взгляда. Но даже это не заставило Антона стать прежним. По-моему, он совсем не заметил этого, или ему было все равно. Злость накапливалась. Я хотел прежнего Антона Городецкого, моего Светлого, я обвинял его в том, что он своим поведением заставляет меня размениваться на эту, хотя и красивую, но пустую темную мелочевку; за то, что требует от меня, сам не зная, чего, а, когда я пытаюсь ему дать это, он швыряет мне все в лицо и обиженно надувает губы. Кроме того, его светлый максимализм стал зашкаливать — у меня было ощущение, словно я живу с пятнадцатилетним подростком. То, что произошло, было неизбежным. Если пружину сжимать, она когда-нибудь выстрелит. Просто его рандеву с инкубом стало последней каплей, и, вместо того, чтобы не раздражать меня еще больше, он решил попрактиковаться в ехидстве и остроумии. Большая ошибка, Светлый. Месяцами сдерживаемое бешенство прорвалось, как Инферно. «К -как ты там сей-ччас..? Ант-тошшш?..» — кажется я сказал это вслух? Я потянулся за бутылкой, и из кармана пиджака выпал телефон. Я тупо уставился на него. Все вокруг расплывалось и кружилось, и только дисплей казался реальной вещью, не смазанной пространством. Закрыл глаза, а когда открыл, то оказалось, что я набираю его номер. Гудок, второй… Что я скажу? .. Третий.. Я нажал кнопку отключения телефона. Бутылка опустела. Глаза закрылись. Благословенная тьма.