Солнцестояние

Tides will bring me back to you. Bring me the horizon - Deathbeds

Чиро Иммобиле забивает долгожданный гол по прошествии часа равной игры в последнем матче Лиги Чемпионов этого календарного года. Празднует, показывая ставшее уже привычным сердечко. Марко очень хочется верить, что ему показалось. Нет. Чиро действительно засунул мяч под футболку. Марко по-настоящему трудно осознавать своё абсолютное одиночество в тот момент, когда стадион неистово орёт фамилию предавшего его человека. Хотя с какой это стати предавшего? Они ничего друг другу не обещали, они ни в чём друг другу не клялись. Так зачем теперь клеймить без вины виноватых? А если уж Марко начал привязываться к Чиро — его проблемы. Чёрт, не нужно было и начинать. Чиро не будет кормить его завтраками, Чиро честный. Марко всегда выбирал честных. «Прости, пожалуйста, Марко, у меня больше не будет на тебя времени», - вот примерно так и скажет Иммобиле через пару дней. Один ребенок — ещё куда не шло, а вот двое... Автомобильная стоянка у родного стадиона кажется нескончаемым лабиринтом. Натянув широкий красный шарф повыше на глаза и накинув капюшон куртки, Марко остается незамеченным для всех прохожих. Внезапно тело начинает сковывать жуткий холод, вроде бы и нет порывов ветра, ничего снаружи не изменилось, Марко просто осознает, что продрог до костей. В большей степени от собственных мыслей. Однозначный намёк был понят правильно. На трибуне Марко было сложно держать себя в руках. Джессика сидела всего лишь на пару рядов ниже, она была совсем рядом. И это сердце было адресовано именно ей. Оно всегда ей, нет других вариантов. Даже в нелепых ройсовских мечтах. – Марко, куда ты? - обеспокоенный голос Марселя возвращает на землю. А что ответить? Прости, я просто убегаю от самого себя, а тот человек, которому я давеча в любви признался, в открытую показал, что он станет отцом во второй раз. Весело, правда? Дойдя до машины, Марко бросает короткую, но ёмкую фразу: – Мне нужно побыть одному. Ройс игнорирует все попытки друга прояснить ситуацию, я в порядке, мол, ты всё неправильно понял. – Прекрати быть таким скрытным, мне казалось, мы доверяем друг другу. Марсель, будь добр, остановись. Ты же давно догадываешься, что если я тебе расскажу обо всём, что произошло со мной в последний год, ты выпрыгнешь из машины на ходу и убежишь, куда глаза глядят. – Давай не будем об этом. Всё правда хорошо. В печёнках уже сидит это лживое «хорошо». Распрощавшись с Форнеллом около его дома, Марко вновь давит на газ. Тёмная дорога превращается в бесконечный путь в неизвестность. За спидометром Ройс не следит, а стрелка то и дело переваливает за разрешённое число километров в час. Глубокими вздохами не выторговать у сердца спокойствие. Неужели нельзя относиться к этому факту совершенно нормально, так, как принимают его все остальные люди? Можно же просто радоваться за небезразличного человека, внезапно он никуда не уплывёт. Не уплывет же? Не растает в одночасье, когда труднее всего держаться?.. В этом Марко сильно сомневается. Разум кричит о том, что и уплывёт, убежит, со своей фирменной солнечной улыбкой позабудет на следующий же день. Уже, кажется, позабыл. Итальянцы, они же такие ветреные. Чувственные до невозможности, но непостоянные. Сердце второй раз ошибается. А что поделать, если не разум отдает приказы? Ночь опустилась на привычный ход Марко, солнце никак не желает вставать. Никаких проблесков света, сплошная мгла вокруг. Наступают самые темные дни в году. Всё снова плохо. Только где искать спасение? Когда Марко замечает полицейских, становится слишком поздно снижать скорость. Остановив автомобиль у обочины, он откидывает голову. Ничего страшного, всего лишь проверка документов, небольшое превышение? Только вот водительских прав у Ройса нет и никогда не было. Повезет?.. Четыре раза уже везло. Пора бы и честь знать. *** Марко Ройс никогда не любил читать газеты. Он и раньше не сильно обращал на них внимание, а уж когда на первых полосах всё чаще начала встречаться собственная физиономия, вовсе перестал замечать их существование. А ещё и Левандовски подливает масла в огонь, давая интервью. Замолчите. Говорите о своих проблемах. Не трогайте меня. Я сам решу, куда мне идти и в какой команде мне играть. Какое вам есть дело? Какое тебе дело, Роберт? Каждым своим ответом он заставляет Марко вздрагивать. – Каково ваше отношение к Марко Ройсу? – Мы с ним хорошо понимаем друг друга, а почему вы спрашиваете? – Он сейчас тема номер один в Мюнхене... Сочувствуете Ройсу? Все-таки год назад Вы были в такой же ситуации... – Я хорошо его понимаю, это похоже на мою ситуацию. Однако, давайте посмотрим, он должен скоро определиться. Сделай вид, что тебе похуй, тебе же всегда так просто было это делать. Почему ты сейчас вдруг не можешь? Не заставляй меня сомневаться в выборе... Я уже определился, чёрт возьми! Думал, что определился. Даже когда в душе выгорело все старое, Роберт имеет совесть косвенно напоминать о себе. Марко жалеет, что не носит с собой зажигалку. Была бы она под рукой — сжёг бы к чертовой матери эту газету и успокоился. Серая бумага превращается в клочки. Так легче. Так правильнее. К внутренним проблемам добавляются и внешние. Невероятно высокая сумма в качестве штрафа за вождение автомобиля без прав. О том, что будет, когда обо всём узнают в клубе, Марко предпочитает не думать. А смотреть в глаза Чиро после той новости и интересно, и невыносимо. Иммобиле ведет себя как ни в чём не бывало, только пару раз что-то проскальзывает во взгляде. В эти моменты Чиро напоминает собой провинившегося ребенка. Только вот проступок далеко не детский. Марко выворачивает наизнанку, когда он игнорирует звонки Иммобиле. «Я должен», – думает он, в очередной раз сверля взглядом экран мобильника. – «Рано или поздно он остынет, и мне не придется долго мучиться». «Марко, что происходит?» – вопрошает Чиро посредством смс. «Тебе ли не знать», - мысленно отвечает ему Марко. Как можно меньше посещать тренировочную базу, не пересекаться с итальянцем никаким образом. Можно же не выдержать и кинуться в объятья. Можно зайти на новый виток боли. А к чему она опять? *** Через пару дней наступит канун Рождества, остается лишь прожить самую длинную ночь. В каждом даже самом тёмном углу стоит по ёлке, увешанной игрушками, заканчиваются адвент-календари. Праздник приходит, из каждого утюга доносится какая-нибудь надоедливая рождественская песня. Новогоднее настроение обошло лишь один дом на улице, последовав в направлении удачи и счастья. Ёлка в гостиной дома Марко уже давно стоит наряженной, не кто иной, как Чиро помогал в её украшении в начале месяца, когда выдалось наконец-таки свободное время. Игрушки в порядок приводили, в мишуре путались, валялись потом на ковре под этим самым рождественским деревом. На какое-то время Марко казалось, что счастье бродит где-то рядом. Ничто тогда не предвещало беды. Презенты всем родным и близким уже лежат под этой самой ёлкой, пока Марко их выбирал в течение целого дня, тревога временно прошла. А к вечеру она проявилась с новой силой. Кто в такой поздний час может стучать в дверь? Один-единственный человек, последний, который в этот момент может здесь быть. У которого уже билеты на самолет давно куплены, которого семья ждет, которого сам Марко видеть не желает. Говорит, что не желает. Звонок притворно игнорируется. – Марко, я знаю, что ты дома, впусти меня. Тишину выдерживать сложнее. – Если ты думаешь, что я уйду, ты ошибаешься. Спустя минуту Марко выдает в сторону преграды совсем без надежды на ответ: – Ты должен сейчас лететь в самолете домой вместе с женой и дочкой. – Я сижу под дверью. Я замерз. Я не понимаю твоей обиды. Я должен обижаться больше. Ты со своим Марселем там... – Да мы просто давние друзья! - срывается Ройс, крича в сторону входа. – Друзья себя так не ведут. Я ревную, Марко. Дверь резко распахивается, Марко в буквальном смысле затаскивает Чиро в квартиру. – Да что ты вообще знаешь о ревности? Прижать к двери, посмотреть в глаза, убить открытостью своей души. В одно мгновенье провалиться в голубые океаны и умереть самому. Горячий шёпот на ухо: «Я сверху». И поцелуй-согласие на всё в ответ. Ты не привык отдаваться, ты привык брать. Я тебя научу, это труда не составит. Тебе правда понравится. И я заодно успокою нервы. У Марко не возникает сомнений — это первый раз для итальянца в таком качестве. Потому и подкупает и обезоруживает одновременно это его бесконечное доверие, вмиг растаявшее желание доминировать. Внутри скопилось слишком много нерастраченных сил. И из каких только душевный недр берется эта неосознанная жестокость? Она нормирована, кажется, Марко всего лишь чуть сильнее сжимает запястье, но каждым движением подчиняет себе Чиро всё больше. Всматриваясь в черты Иммобиле, Марко задается вопросом: «И когда ты только успел стать таким безумно нужным?». – Ты мой, - уверенно звучит утверждение из уст Марко, пока тот прижимает итальянца к кровати всем телом. – Твой, - вторит ему Чиро, не выдерживая зрительного контакта и откидываясь на подушки. Ему непривычно, но он начинает ловить кайф с каждой секундой. И его накрывает. По-другому, но не менее сильно, до расплавленных мыслей, до исступления. В голове уже мелькают возможные извинения, чувство вины ест пострашнее обиды. – Чёрт, я не должен был, грёбаная ревность, прости... - начинает оправдываться Марко. А Иммобиле все крайности Марко нипочём, он легко трётся носом о щёку и улыбается, будто не слыша извинений. – Зато теперь я испытал то, что всегда чувствуешь ты, - короткий поцелуй, как прощение. – Я дебил, - заявляет Марко после небольшой паузы. – Вот тут не спорю. Завязывается шуточная борьба, на которую ни у одного нет физических сил. С каждым произнесенным словом голос становится всё тише и тише. – Я говорил, что отказываюсь от тебя? – Нет. – Я говорил, что оставляю тебя? – Нет. – Тогда брось свою дурацкую привычку додумывать за других. То, что у меня есть семья, не мешает мне любить тебя. А Чиро тёплый. И весь дождливый декабрь Марко этого мягкого тепла не хватало. И теперь он жмется к итальянцу отчаянно, пытаясь наверстать упущенное время. – Ты только с подарком подожди до кануна, хорошо? Марко не помнит, был ли этот вопрос в реальности, или же сон окончательно забрал его. Иммобиле не вспоминает о плохом и не умеет врать. И честность эта важнее всяких рождественских подарков. *** Утром проводив Чиро на самолёт, Марко открывает свой рождественский подарок. Не дотерпел-таки пару дней. За шуршащей оберточной бумагой скрывается рисунок в рамке. Довольно талантливым художником созданный, отмечает Ройс. А на нём двое: один целует другого. Чиро и Марко. «Мы всё преодолеем», - гласит надпись под изображением. И в неё неотвратимо верится. Отпуск пролетит быстро. А там уже и до тренировочных сборов, и до возвращения в строй недалеко. Главным было пережить это зимнее солнцестояние. Пережили. Не такой уж и страшной выдалась самая длинная ночь. Пора бы очнуться, наконец. Проклятый две тысячи четырнадцатый на исходе. А в грядущем году придется выбираться из ямы, снова вытаскивать команду из болота. А Марко только рад стараться. Ведь есть, ради кого. Снова срабатывает простая истина: «Не можешь изменить обстоятельства, измени свои отношения к ним». «Я урод, я тебе ничего не подарил», - пишет Ройс Иммобиле вдогонку через пару часов после расставания. Сброшенная в ответ песня «All I want for Christmas is you» говорит сама за себя.