Меченые

Бен стоял и смотрел на вывеску нового, еще не открывшегося магазина. Однако на его лице не было любопытства или предвкушения чего-то, которые обычно появлялись у тех, кто видел строящееся здание или, как сейчас, открывающийся магазин. Его лицо было белой маской с черными дырами зрачков. Любой, кто увидел бы его в тот момент, перекрестился бы или, возможно, чертыхнулся и перешел на другую сторону улицы. «Мебель» — красовалось на вывеске, а ниже, к стеклянной двери было приклеено объявление: «Маккэллоу и Бейкер. Прекрасная мебель. Изысканный антиквариат. Открытие через неделю». И хоть фамилии в тексте были другими, Бен почувствовал могильный холод. Написано было на английском, и это тоже вызывало неприятное чувство: в Лос-Сапатос, где они жили с Марком, мало кто говорил на этом языке. Это объявление было сделано специально для них. Подумав так, мужчина вздрогнул и обернулся. Улица была залита ярким солнцем, по другой стороне пробежали, смеясь, дети, на перекрестке кто-то просигналил зазевавшемуся водителю, который пропустил момент, когда включился зеленый. Городок жил полной жизнью. Никто не замечал, что сюда просочилась тьма. Но ведь крыша дома Марстенов тоже всегда сияла на солнце, и это ничего не значило. Бен зажмурился, прогоняя наваждение. Может быть, он ошибается? Может быть, это действительно антикварный магазинчик? «Да, антикварный магазинчик в мексиканской деревеньке, где вряд ли у кого-то будет желание купить буфет времен Гражданской войны», — ответил он сам себе, чувствуя, как сердце начинает ухать в груди, а ноги становятся ватными. Надо было кого-нибудь предупредить. Но кто бы ему поверил? * Они заговорили одновременно. — Мы не можем уехать, — произнесли они оба и уставились друг на друга. В их глазах читалась безысходность. На самом деле, они, конечно, могли уехать. Могли прямо сейчас сесть в машину и рвануть отсюда, куда угодно: хоть обратно в Штаты, хоть вперед, глубже в Мексику. Вот только каждый из них понимал, что бегство ничего не изменит. Для них самих — может быть, а для Лос-Сапатос — уже ничего. Они выберутся отсюда, а потом прочтут в какой-нибудь газетенке еще об одном исчезнувшем городке. Да и вообще, как долго они смогут бегать? — Они пришли за нами, — сказал Марк. — Выследили нас, — согласился Бен. — И будут выслеживать всегда, — добавил мальчик. Мужчина кивнул еще раз. Они не обсуждали это раньше, но оба думали об этом. Знали. * Бен уже давно заметил, что отец Гракон всегда замирал, когда видел их с Марком, прищуривался, словно высматривая в них что-то, а потом подходил и обязательно благословлял. Когда они вошли в церковь, он обернулся и на этот раз сделал резкий и глубокий вдох, будто перед нырянием. Священник подошел к ним и что-то быстро сказал на испанском. Бен взглянул на Марка. — Он спросил: «Они здесь?» — мальчик запнулся, произнося последние слова. Отцу Гракону не нужен был ответ, ему хватило взгляда Бена. И даже больше — ему хватило одного их появления в церкви сегодня. Но Бен все равно кивнул. Священник опять заговорил. Бен терпеливо ждал, когда Марк переведет ему, но тот молчал. В душе Мирса поднималась тревога: лицо мальчика мрачнело, тот кивал и, кажется, не собирался посвящать старшего друга в беседу. — О чем он говорит? — наконец вмешался Бен. Иногда он чувствовал, будто Марк такой же взрослый, как и он сам, — взрослый, потому что тоже пережил Джерусалемс-Лот — и может принимать решения, но иногда он видел в нем ребенка — напуганного и потерянного. Сейчас был именно такой момент, и Бен не мог позволить, чтобы Марк оставался наедине со словами священника. — Он говорит, что мы помечены, — отозвался Марк, его голос звучал глухо и тихо. — Куда бы мы не пошли, они все равно придут за нами. Потому что не хотят, чтобы кто-то знал, что они существуют. Нам не убежать. — Мы не станем убегать, — Бен ответил отцу Гракону, не Марку. Ответил так, чувствуя, что ему невыносимо, как в детстве, хочется расплакаться, спрятаться под одеяло с головой и никогда-никогда не быть взрослым. — Только надо остановить все до того, как станет слишком поздно. Надо предупредить всех и так, чтобы местные поверили. Священник кивнул, когда Марк перевел ему, а потом сказал что-то — Он говорит, что завтра на службе расскажет все, — мальчик даже не улыбнулся, хотя за чем-то подобным они и пришли сюда сегодня. — Люди его послушают. — Надеюсь, — вздохнул Бен. Каждое его слово или слово священника неуклонно вытягивало из его памяти воспоминания о Джерусалемс-Лоте. Что было бы там, если бы отец Каллахан рассказал прихожанам о доме Марстена, о вампирах, о Стрейкере и Барлоу? Многое бы изменилось? Или ничего? Ему хотелось верить, что все-таки многое. Хотя так он думал сейчас, а вот поверил ли тогда, когда только приехал в Джерусалемс-Лот? * — Вы уверены, что этот магазин их? — спросил Бена на ломаном английском мужчина в потрепанном костюме. — Да, — ответил Бен, хотя ни в чем не был убежден. Задавать ему подобный вопрос — все равно, что спрашивать, в своем ли он уме. На это он тоже не смог бы ответить с полной уверенностью. Вот будет весело, если они придут в антикварный магазин, выломают двери и вместо гроба в подвале найдут викторианские стулья и старинную кровать. Бен подумал, что ему, конечно, станет очень стыдно, но еще сильнее он испытает облегчение — и за себя, и за местных жителей. Так что он скажет им, что уверен, уверен, как никогда не был уверен ни в чем в жизни. — Но мальчик сказал, что вы их убили, — продолжил мужчина, напряженно глядя на Бена. «Это ничего не значит», — хотел было ответить Бен, но остановился, до боли закусив губу. Так говорить нельзя ни в коем случае. Такой ответ убивал надежду на победу, а это уже почти поражение. — Видимо, у нас не получилось, — ответил он. Мужчина кивнул и ушел. — Думаешь, мы сможем победить на этот раз? — спросил Бена Марк, глядя на расходящихся из церкви прихожан. — Думаю, мы попытаемся, — ответил тот. На самом деле он, как и Марк, знал, что однажды появится еще какой-то магазинчик — «Мебель», «Сладости» — или даже похоронное бюро (вот уж ирония), и им придется опять принимать решение: убежать или оставаться и драться. Он знал, что Хьюби Марстен продолжал свисать с потолочной балки в своем доме даже спустя двенадцать лет, что Сьюзан будет приходить ему во снах — с улыбкой, открывающей острые зубы — еще очень долго. Но принять, что зло может пережить своих носителей, было тяжело, поэтому он добавил: — Очень надеюсь на это.