К Блоку

Целую Вас — через сотни Разъединяющих лет. Цветаева — Мандельштаму, 1916.

Из глубины веков, табачной темноты, Из опаленного зарею полумрака Выходит тот, с кем мне не быть на «ты», Предвидеть путь и умирать без страха Легко. И ореол кудрей, как нимб, Над светлой головою вьется. И кажется: он будто б не раним, Идет опять — он снова не вернется. Вперед. Тугая плотность сюртука Рассыплется по нитям-венам криво, И жизнь, где крови капля каждая — строка, Погаснет, как свеча по ветру, лживо. Что? Что показать хотел своим Он взором, где немая безнадежность? Из вековой могильной косности — другим? — Что увидать должна, откинув всю беспечность? Ту тьму? Ту самую, где он, оглохнув от битья Души усталой, сгинул, пленным духом? Где алым маршем ластилась страна К ногам, и вмиг наотмашь оплеуха Железом. Впереди — надвьюжной поступью — Двенадцать — вьется знамя. Кровавый год — жемчужной россыпью За ним. Смотря засим угля глазами На меня. Чрез время, пустоту, года, Что выросли меж нами, словно пропасть. Через мою беспомощность, дела Несделанные, сдержанную робость, Глупость. Юный цвет души, оправленный Мечтою тусклой к измудренному веками. Чрез бездну слов несказанных, чужих, Всему, чего и быть не может между нами — Радость. Встреча. Чувство без потерь. На равных разговоров утром рано. В вечернем сумраке, под светом фонарей Не быть и истинам, прозревшимся как рана От невозможности. Отсутствующего взгляда, Строжайший аскетизм двух бездн, Под сетию ресниц, — глубины Ада. Не быть того, к чему и в жизни нем Был. И я — была, хотя еще так рано. Так далеко, что невозможно спеть. И выбрать невозможно равно Зачем и отчего пришлось нам умереть.