Олеандры

Это помешательство, полное, безоговорочное и безвозвратное. Магеллан отлично это знает, представляет, куда происходящее может его завести, но все равно упрямо идет вперед, все ниже и ниже. Через Багровый Ад на Этаж Адских тварей. Разговоры заключенных, их крики стихают при его приближении. Обостренный слух улавливает, как заключенные сглатывают от ужаса, реагируют на звук его шагов. Слишком тяжелых сегодня, будто он съел лишнюю порцию ядовитой пищи. Магеллан не прикасался к яду больше суток. С тех самых пор, как почувствовал это. Запах, напоминающий смесь олеандра и белладонны, столь же сладкий, манящий и навязчивый. Он проникал, казалось, во все уголки огромной тюрьмы, преследовал Магеллана, куда бы он ни пошел. Даже на поверхности, у самой кромки моря, чувствовались отголоски запаха. Соль перебивалась сладостью. Пот, кровь, металл — все терялось, отступало на второй, пятый, десятый планы. Запах отравлял все существо Магеллана хуже любого яда. Лекарства от этого не существовало, будь ты хоть трижды фруктовиком. Магеллан держался уже скоро тридцать часов. Личный рекорд, в прошлый раз, почти полгода назад, его хватило всего на шестнадцать. Запах становился все сильнее, оседал на языке приторным вкусом, несмываемым, несбиваемым — Магеллан проверял. Он совершал обход медленно, не упуская ни единого уголка тюрьмы. Заглядывал в каждую камеру и не видел ничего, кроме расплывавшихся белых пятен на фоне темного камня. Все глубже и глубже. Голодный Ад, Пылающий Ад. Тихие стоны, жар от огромных котлов, шуршание песчинок, перелетающих с места на место, далекие шлепающие шаги блугори этажами выше. Звуки, обычно не заметные, не стоящие внимания Магеллана, распадались на отдельные ноты, вбивались в голову, будто гвозди. Он замер перед лестницей вниз. Из-под огромных дверей тянуло холодом. Облегчение для тех, кто вынужден патрулировать Пылающий Ад, и пытка для Магеллана, не чувствовавшего ни жара, ни холода. Запах выползал из-под дверей тонкими белыми струйками, закручивался у ног, поднимался выше, обжигающим пламенем в пах. Член стоял так, что было больно. Магеллан прислонился лбом к двери, пытаясь охладиться и собраться с мыслями. Так дурно ему не было ни разу с тех пор, как он узнал, что он — альфа. Его тянуло вперед, желание застилало разум. Все, к чему он сейчас стремился — обладать. Сорвать с петель двери в Ледяной Ад, пройти-пролететь мимо заснеженных холмов, ледяных камер, лесов, ко входу в пещеру. Они называли себя уровнем 5,5 и делали вид, что никто не знает об их существовании. Магеллану было наплевать — выхода из Импел Дауна не было, и каждый обитатель Ньюкама Лэнда с этим жил. Он тоже с этим жил. Новоявленный правитель несуществующего государства. Королева сумасшедших. Заключенный, номер которого, казалось, горел под закрытыми веками Магеллана. Бентам. Одно только имя отдавало сладостью, под языком скапливалась слюна, ладони сами собой сжимались в кулаки. Магеллан вздохнул. Это был уже третий раз, когда Бентам испытывал терпение и выдержку Магеллана. Третий раз, когда он с треском проигрывал битву за самообладание. Впервые это произошло сразу после массового побега заключенных во главе с Манки Д. Луффи. Бон Клэй остался в тюрьме, встретил Магеллана на командном пункте, открывающим ворота, смотрел без страха и улыбался. Магеллан не смог его убить. Не смог даже прикоснуться к нему, пока не вернулся в свою обычную форму, все из-за запаха. Он забивал ноздри, туманил мозг. Тело действовало само по себе, разрывая полосатую робу, кусая кожу, впитывая в себя запах и вкус. Тело хотело захватывать, рычать, вбиваться в податливый жар, не слушая стонов боли или удовольствия. Магеллан подчинился его желаниям, растворился в них. Очнулся он после того, как оргазм прокатился по венам, взорвался внизу живота. А потом еще час они с Бентамом лежали, не шевелясь, ожидая, пока пройдет сцепка. — Не волнуйтесь, Магеллан-сан. Проблем не будет, — хриплым голосом сказал тогда Бентам и засмеялся. Как-то очень по-человечески, совсем обычно, не похоже на себя. — И спасибо, — тихо добавил он, когда Магеллан уже почти ушел, сказав на прощание, что переводит его на пятый уровень. Магеллан тогда подумал, что пятый уровень — слишком близко, слишком доступно. Всего лишь четыре уровня и двери. Надо запереть его ниже, на шестом или придумать специальный, седьмой уровень Импел Дауна. Для заключенных, особенно опасных для начальника тюрьмы. Он больше не начальник, но понижение в должности не освобождает от груза обязанностей, этики и соблюдения неписанных правил. «Пользоваться омегой в периоды течки — низко и подло». «Омеги не контролируют себя в такие периоды, даже если они говорят «да», особенно, когда они так говорят». «Альфа должен уметь держать себя в руках». «Альфа несет ответственность». Все правила, которым Магеллан следовал долгие годы, летели к чертовой матери, когда в застывшем воздухе тюрьмы разливался сладкий запах. Когда-то Магеллан читал непопулярную теорию, что омеги пахнут для альф по-разному, поэтому не реагировать на одних легче, чем на других. А еще — что для каждой альфы есть своя омега, и, встретив его однажды, уже не перепутаешь никогда. Многие говорили, что это — домыслы, что так не бывает, что альфы реагируют на всех омег, а омеги манят всех альф. После двух проигранных битв со своей натурой Магеллан готов был признать, что даже в таких теориях есть зерно истины. И заодно, что он ненавидит непопулярные теории. Двери открывались медленно, словно не хотели впускать его в царство льда. А может, это у Магеллана дрожали руки, пока он поворачивал ключи в замках. В лицо дуло холодом, иней оседал на коже, превращая лицо в белую маску. Сладкий запах тяжелой, удушливой волной прокатывался по организму с каждым новым вдохом. Выдыхать Магеллану не хотелось, и это, наверное, было последней каплей перед капитуляцией. Сознание мутилось, Магеллана вело, мысли в голове ворочались с трудом, будто гигантские каменные блоки. Ширинка брюк давила на член, под длинным пиджаком не было заметно расплывшееся пятно смазки. Магеллан сжал себя через ткань, по телу прошла дрожь, перед глазами вспыхнули искры, в груди родился стон. Чертов Бентам. Где-то в глубине души Магеллан очень хотел его ненавидеть, но не мог. От мыслей, что Бентам мог погибнуть во время массового побега, Магеллану становилось больно. Все его существо противилось идее о том, что этот запах исчезнет навсегда. Магеллан хрипло выдохнул и продолжил путь. В Холодном Аду не звучали стоны, только шуршал ветер, и где-то далеко выли волки. Они отступали подальше и прятались при появлении Магеллана, их страх разливался в воздухе. После того, как Магеллан покинет пятый уровень, волки будут свирепствовать несколько дней, выискивая жертв и разрывая их на кусочки. Инстинкты. Желание пометить территорию, показать, кто хозяин этой ледяной пустыни. Магеллан опустился до уровня волков: инстинкты затапливали сознание, направляли по единственно верному пути через леса и холмы к пещере, где его ждал Бентам. Магеллан остановился на входе, сжал выступ на стене так, что камень раскрошился под пальцами. — Прогони меня, — выдохнул он в полутьму. — Скажи мне «нет». — Не скажу, — голос Бентама растерял тягучие ноты. — Путь окама — не отказываться от своей природы. Он говорил тихо, будто каждое слово давалось с трудом. — Последний шанс, — Магеллан сделал шаг вперед. — Да. — Бентам вдруг оказался совсем рядом. Запах захлестнул Магеллана с головой, лишил сил и способностей мыслить хуже, чем кайросеки. Жар прокатился по телу, ударил под дых. Губы Бентама были солеными на вкус — опять прокусывал до крови, сдерживая стоны, пока ждал Магеллана. Магеллан слизал выступившие капли, смешавшиеся с потом и слюной. Яд, самый страшный во всем мире, взорвался на языке. Магеллан простонал, вжимаясь бедрами в бедра. Бентам целовал его, вцепившись в рога, тянул на себя, притирался. Нетерпеливо расстегивал пуговицы на мундире, не попадая ими в петли. Одна оторвалась, со стуком покатилась по льду. — Быстрее, быстрее, — шептал Бентам, будто повторяя заклинание. Втягивая Магеллана в заколдованный круг без выхода. Центробежная сила подхватывала его, закручивая. Перед глазами мелькали картинки: светлый плащ падает на пол, тонкая ткань на шароварах трещит в ладонях Магеллана, бледная кожа спины, покрытая испариной, превращающейся в иней. Вязкие капли смазки, стекающие по бедрам, припухший анус. Кажется, Магеллан порвал и свои брюки тоже, пытаясь скорее их снять. Кажется, он собрал смазку пальцем и сунул в рот, не в состоянии противиться порыву. Кажется, Бентам — кричал, когда Магеллан наконец начал вбиваться в него. «Быстрее, еще быстрее». В какую-то секунду запах стал нестерпимым, приторная, ядовитая сладость взорвалась под языком. Член разбух, двигаться было трудно и больно, но остановиться Магеллан уже не мог. Он кончал, казалось, целую вечность, заполняя собой горячий узкий проход. Бентам под ним содрогнулся, выплескиваясь на стылую землю. Магеллан опустился на пол, потянул Бентама за собой, на себя. Сейчас, когда наваждение понемногу отпускало, он казался Магеллану слишком мелким, нескладным и каким-то хрупким: повернешься не так, дернешься, и он сломается, будто кукла. Бентам дрожал, кожа его, несмотря на жар, бледнела и покрывалась инеем. Ему было сейчас чертовски больно, Магеллан знал. Он осторожно набросил на Бентама свой мундир, обхватил его рукой поперек живота, огладил второй поясницу, массируя. — Не развалюсь, не бойся, Магеллан-чан, — усмехнулся тот. — Помолчи, — отрезал Магеллан, продолжая разминать напряженные мышцы. — Ладно, — миролюбиво согласился Бентам. Магеллан вздохнул и прикрыл глаза. Под веками крутились смазанные воспоминания о случившемся несколько минут назад. В голове было гулко и пусто, и только одна мысль крутилась, не оставляя. Интересно, как это — без течки, когда сознание не туманится, инстинкты не заслоняют разум. Когда можно растягивать удовольствие и наслаждаться каждым движением. Плохая мысль, очень опасная. — Знаешь, Магеллан-чан, однажды ты все-таки перестанешь себя отрицать. Я буду ждать, — он снова растягивал слова. — Раздражаешь. — Не страшно, настоящий окама не боится чужого раздражения. Магеллан снова вздохнул и не ответил. Он знал, что Бентам прав. Но до того, как его правда возьмет верх над принципами и жизнью, которые построил для себя Магеллан, еще есть время. А пока можно ждать и дышать сладостью. И чувствовать, как проникает под кожу самый страшный на свете яд.