Цветок лимонного дерева

— Джорах! Дени вскрикнула во сне и проснулась. Она огляделась кругом: в каюте, которую ей уступил капитан корабля, было тихо. Если она и в самом деле выкрикнула это имя вслух, никто не проснулся и не услышал. Дени поднялась, поцеловала спящую рядом с ней Хестер и, накинув сорочку и плащ, вышла на палубу. Здесь было ветрено. Снасти скрипели, и темные волны били в борт. На палубе никого не было: был самый глухой час ночи и все спали. Даже вахтенный матрос клевал носом, хотя и махнул Дейенерис рукой, когда та посмотрела на него. Они шли к Волантису. Путь сюда занял почти две недели и то, только потому, что им везло на попутный ветер. Теперь капитан, посовещавшись с сиром Барристаном, решили зайти в город, чтобы пополнить запасы пресной воды и пищи. В Узком море начинался период осенних штормов, поэтому во время перехода от Волантиса в Пентос надо быть готовыми ко всему. Когда-то, еще с Визерисом, Дени бывала в Волантисе, и тогда город показался ей слишком шумным и путанным, слишком грязным. — Здесь нет порядка, — говорил ей Визерис. — А все потому, что эти дураки-волантийцы выбирают себе триархов. Правители, да еще числом три, зависят от мнения черни — что может быть глупее! Тогда Дени поверила брату и согласилась с ним, но теперь, после того, как поняла, как глуп и труслив был Визерис, засомневалась и в этих его словах. По правде сказать, она и сама была рада, что они идут в Волантис. По словам сира Барристана, они должны будут провести в гавани не меньше недели, чтобы сделать все необходимое, и Дени с девочкой поселятся в какой-нибудь приличной гостинице. Целая неделя на твердой земле! Дени любила море и раньше, когда плавала с Визерисом от одного вольного города к другому, никогда не скучала и не испытывала морской болезни. Но теперь… Может быть, на твердой земле ее перестанут мучить кошмары. Каждую ночь с того самого дня, как они вышли из гавани Золотой Столицы, ей снился один и тот же сон. Она находит Джораха в саду лимонных деревьев и отрубает ему голову одним взмахом острого меча из валирийской стали. Однажды она так измучилась, что пожаловалась Мисхе. — Он предал меня наяву, зарабатывая прощение короля Роберта, а теперь мучает меня во сне. Мисха вздохнула: — Сир Барристан говорит, что принц Эйгон прекрасен, мужественен и благороден. Быть может, он заставит вас забыть сира Джораха, госпожа. Странно, но слова девочки, хотя и справедливые, разозлили Дени, хотя она и не подала виду. Мне не на что злиться, — думала она, — и все-таки я злюсь, словно Мисха виновата в том, что Джорах так… оскорбил меня. Теперь, по прошествии времени, ее драконий гнев на него поутих, но зато добавились другие неясности. В самом ли деле она теперь может не считать себя его женой и брак, заключенный по обряду Ии-Тии ничего не значит? В самом ли деле она может снова выйти замуж? И действительно ли ей стоит выбрать своего племянника Эйгона? Впрочем, последний вопрос она решила отложить до Пентоса. Сир Барристан подошел к ней сзади и спросил своим мягким голосом: — Не спится, ваше величество? — Приснился кошмар, — ответила она, улыбнувшись своему рыцарю. — А вас что подняло в такой час? — Мне не удается сомкнуть глаз по ночам уже очень давно, ваше величество. С самой битвы на Трезубце, в которой я не сумел защитить вашего брата Рейгара… Дени знала эту историю от Визериса, но ей интересно было услышать и сира Барристана, поэтому она обернулась и заинтересованно посмотрела на старого рыцаря. — Расскажите, прошу… — В этом рассказе будет мало чести для меня, ваше величество, — сир Барристан кривовато улыбнулся. — Но много чести для принца Рейгара. Ранним утром того рокового дня две армии — обе огромные, состоящие из доблестных рыцарей, — стояли по берегам реки Трезубец у брода, впоследствии прозванного Рубиновым… Старый рыцарь рассказывал, а перед Дени словно бы наяву вставали эти картины: и рассветный туман, укрывающий берега реки, и солнечные лучи, блистающие на шлемах и копьях, и рубины на панцире брата. Он, он был ярче всех. Он словно бы смотрел прямо на нее своими темными глазами. Его тонкое, сосредоточенное лицо в обрамлении серебряных волос лишь отдаленно напоминало лицо Визериса — в нем чувствовался ум и сила. — Но почему, почему он позволил Роберту Узурпатору победить? — шепотом спросила Дени сира Барристана. Она не хотела смущать старого рыцаря, но он смутился. — У меня нет ответа на ваш вопрос, ваше величество, — глухо сказал он. — Я ли виноват, несмотря на мои раны, виноват ли принц Ливен Дорнийский или же всегдашнее благоразумие покинуло принца в тот роковой миг… Возможно, он стремился решить дело единоборством с Робертом, чтобы избежать лишнего кровопролития… «Но бой ведь уже кипел вовсю», — подумала Дени, но вслух не решилась возражать такому опытному воину, как Барристан Селми. — Огонь, земля! — закричал вдруг матрос на мачте. Дени посмотрела в темноту, расступавшуюся перед носом корабля, и тоже вскрикнула: — Огни, огни! И в самом деле, сначала тусклые и бледные, маячные огни в порту Волантиса начали расти на глазах, увеличиваясь и приближаясь с каждой секундой. — Волантис, ваше величество, — сказал сир Барристан, — добро пожаловать! *** Прием, который им оказали в Волантисе, ни в какое сравнение не шел с тем, как когда-то принимали тут Визериса. Прямо в гавани Дени встречали посланцы триарха Белико Стейгона который рекомендовался другом магистра Иллирио и приглашал Дейенерис Таргариен стать его почетной гостьей. Ее с малышкой, Мисхой и служанками усадили в просторные носилки из желтоватой слоновой кости с затейливой резьбой, изображавшей тигров и слонов, сошедшихся в смертельной схватке. Бивни слонов и хвосты тигров были позолочены. Балдахин в носилках был сделан из тончайшего серого шелка, сквозь который Дени и ее спутники могли видеть улицы Волантиса, а мухи и осы не докучали им. В огромном белокаменном дворце Белико им отвели лучшие комнаты и приставили с десяток служанок для приготовления ароматных ванн, умасливания тела и массажа, для подачи лучших блюд и помощи при одевании. Отдельно для малышки привели грузного няньку-евнуха, одетого в синий халат с вышитыми белыми птицами. На его морщинистой щеке красовалась вытатуированная птица-пеликан — символ воспитателей и нянек. Дени не сразу решилась доверить ему Хестер, но евнух с жаром уверял ее, что нянчил и хозяина и его сыновей от законной жены. Детей от наложниц нянчили другие воспитатели, поплоше. Но успокоили Дени не его слова, а то, как Хестер мгновенно затихла на его руках, а потом и засмеялась, когда воспитатель пощекотал ее щечку толстым пальцем. — Великая честь для меня — нянчить вашу дочь, принцессу из рода Таргариенов, — сказал евнух с глубоким поклоном. Он унес девочку в отдельную комнату, а Дени приняла ванну, поела и упала совсем без сил на кровать — сил у нее совсем не осталось, а вечером еще предстоял пир, который великодушный хозяин давал в честь гостей. Блаженная тишина опустилась в ее сны и, когда сир Барристан разбудил ее, она была счастлива и весела, кошмары и впрямь оставили ее. Сир Барристан тоже посвежел — видно было, что и ему нравится отдых на земле. Он снова надел серебристые доспехи и белоснежный шерстяной плащ, а у его пояса висел длинный меч в узорчатых ножнах. — Я подожду в гостиной комнате, пока вы соберетесь, ваше величество. — сказал он с поклоном, — Но я также должен предупредить вас о тех новостях, что ждали нас на твердой земле, пока мы шли в море. — Надеюсь, нас ждали хорошие новости, — сказала Дени, жестом приглашая рыцаря присесть рядом. Сир Барристан опустился на узорчатую банкетку у окна и сказал: — Хорошие. Даже очень хорошие новости, ваше величество. Магистр Иллирио не был уверен в том, что нам удасться так быстро и беспрепятственно покинуть Ии Тии и выслал подмогу нам навстречу. Хотя это бросает тень на мою репутацию воина и рыцаря, я все-таки рад, что вам не придется ждать до Пентоса, чтобы познакомиться с принцем Эйгоном. — Нет? — Он, его воспитатель и верный слуга сир Джон Коннингтон пару дней как прибыли в Волантис во главе Золотого отряда. — Значит, я могу с ним встретиться? — Дени встрепенулась. — Вы встретитесь с ним. Триарх Белико, разумеется, не мог и его не пригласить на сегодняшний пир. Дени разволновалась. Наскоро закончив разговор с сиром Барристаном, она вернулась в приватную часть своих комнат, чтобы переодеться. Ей хотелось выглядеть… Она знала, что красива и в простом дорожном костюме, и в итийском парадном платье, но перед этим человеком — Таргариеном и королем — она тоже хотела выглядеть по-королевски. Мисха и служанки триарха выложили на шелковые кровати ее платья, но среди них не было ни одного подходящего. Самым красивым было ее свадебный наряд алого шелка, с вышитыми драконами, но глядя на него, она вспомнила Джораха и нахмурилась. — Убери его с моих глаз, — сказала она Мисхе. Немного поколебавшись, она выбрала короткий и смелый наряд из Баясабада, открывавший одну грудь. По подолу платья, не доходившему до пола, шла золотая тесьма, украшенная монетами и кроваво-красными гранатами. К такому платью нужны изящные туфли, но Дени пришлось довольствоваться сандалиями. Волосы, вымытые и надушенные, она решила распустить по плечам. Она очень волоновалась перед встречей с племянником, так, что потели ладони и дергались губы. Но когда Дени вошла в зал в сопровождении сира Барристана и Мисхи, ее волнение улетучилось, словно по волшебству. Большой просторный зал с колоннами, отделанный розовым и белым мрамором, напомнил Дени ее помолвку с кхалом Дрого. В этом зале женщины все-таки присутствовали — жена триарха с подругами из высшей знати, полуголые стройные рабыни, разносившие напитки — но мужчин все-равно было большинство. Сир Барристан подвел Дени сначала к триарху Белико — это был полноватый, но не старый еще мужчина, бритоголовый, с умными черными глазами и сладкой улыбкой. Он передал Дейенеис привет от «достойнешего магистра вольного города Пентоса Иллирио Мопатиса». Дени в ответ поблагодарила триарха за гостеприимство и пообещала в скором времени отплатить за доброту сторицей. Потом ей указали на принца Эйгона, который разговаривал с грузным мужчиной, больше похожим на разбойника, чем на придворного. Эйгону тоже указали на нее, и Дени увидела, как принц покраснел от смущения. Он был без всякого сомнения красив. Наверное, красивее любого мужчины, которого Дени видела когда-либо в своей жизни. Черный дублет из дорогого плотного бархата украшали серебряная вышивка, а на груди, в ожерелье из темного металла, сверкали кроваво-красные рубины. Их отблески делали синие глаза принца почти лиловыми. Правильные, четкие черты лишь отдаленно напоминали о тонкой родовой красоте Таргариенов, как и гораздо более смуглая кожа, и Дени невольно вспомнила, что матерью Эйгона, если это действительно он, была дорнийка. — Я счастлива познакомиться с вами, мой принц, — сказала Дени, склонив голову ровно на столько, чтобы соблюсти этикет и вместе с тем не уронить своего достоинства. — И я счастлив… тетушка, — ответил Эйгон, рассмеялся и поцеловал Дени в щеку. Дени рассмеялась в ответ. Если принц хочет смутить ее, слишком быстро перейдя к родственным отношениям, то ему это не удасться: прошли те времена, когда Дени была робкой маленькой девочкой, трепетавшей в обществе мужчин и своего будущего мужа. И другого мужа — вдруг поняла Дени, ведь с Джорахом она тоже познакомилась в день помолвки в Пентосе. Непрошеное воспоминание о Джорахе разозлило Дени: Нет, не буду вспоминать о нем сейчас! — приказала она себе. Эйгон ей понравился. Он быстро справился со смущением, и на ее обнаженную грудь поглядывал с едва скрываемой жадностью. Его воспитатель и старший товарищ — сир Джон Коннингтон — напротив, на женские прелести совсем не обращал внимания, и, когда Дени делала вид, что смотрит в другую сторону, разглядывал Дени требовательно и хмуро, словно бы пытался понять, насколько она опасна для его подопечного. Он защищает его, — поняла Дени, — не по обязанности, а по зову сердца. Она обернулась и посмотрела на сира Барристана. Его простое, честное лицо выдавало в нем скорее солдата, чем царедворца. Будет ли он так же предан мне, как Коннингтон предан Эйгону? Дени не знала ответа на этот вопрос и вдруг почувствовала себя страшно одинокой, ее бледная кожа покрылась мурашками от внезапного озноба, который прошел только тогда, когда гостей триарха пригласили за пиршественные столы, и Дени согрела себя бокалом крепкого сливового вина. Пир закончился поздней ночью, и по пути в свои комнаты, Дени поинтересовалась у сира Барристана, есть ли хоть какие-то доказательства чудесного спасения сына Рейгара. — Хочу быть откровенной с вами, сир, — сказала Дени, — принц Эйгон красив, умен и ни словом, ни жестом не дает повода усомниться в его правдивости. Но… однажды я уже обманулась, и не хотела бы попасть впросак в очередной раз. Сир Барристан ответил не сразу, видно было, что он тщательно подбирает правильные слова. — Буду откровенен с Вами, ваше величество. Я верю принцу Эйгону не столько потому, что Джон Коннингтон был близким другом принца Рейгара, хорошо знал его и вряд ли способен предать его память, выдавая за его сына проходимца. И не только потому, что верю магистру Мопатису — ему я, по чести сказать, верю не слишком. Но я вижу, каков принц Эйгон. Он не только красив, молод и благороден — он честен и смел, великодушен и благочестив. В нем воплотились лучшие черты рода Таргариенов. Дени вздохнула. Она верила и не верила старому рыцарю. Верила в то, что он не лжет и говорит искренне, но не обманывается ли он сам? Не выдает ли желанное — обретение истинного короля — за действительное? — Кроме того, — продолжал сир Барристан, — принц Эйгон пригласил вас завтра на обед в тот дом, что предоставил ему триарх Мелакво. Там не будет посторонних, и вы сами сможете убедиться в уме, образованности и благородстве вашего племянника. — А также в нелюдимости и невоспитанности Джона Коннингтона. Я ему не понравилась — это было заметно. — Может быть и так, ваше величество. Раньше, когда в огненных волосах Джона Коннингтона еще не было седины, он был очень горяч и мог устроить скандал, если что-то было ему не по нраву. Но с тех пор прошло много времени, жизнь остудила его нрав. Нравитесь вы ему или нет — не важно. Вы нужны ему для того, чтобы сделать путь Эйгона на Железный Трон более гладким. «Именно так, — думала Дени, ворочаясь без сна на шелковых простынях в своей кровати, — я нужна им для того, чтобы усадить Эйгона на Железный Трон, и только. Хочу ли я становиться его женой, и даже хочет ли он становиться моим мужем — никого не волнует». Перед тем как лечь спать, она заглянула в комнату Хестер, но малышка уже спала, сладко посапывая, а евнух-воспитатель бдительно помахал Дени, чтобы она не шумела. Дени пришлось уйти — и теперь она вся извертелась в кровати, мучаясь от непонятной тоски. Мисха давно уже посапывала у нее в ногах, а Дени все еще не спалось. Наконец она поднялась, походила по комнате, рассматривая причудливые тени, которые луна отбрасывала сквозь узорчатые ставни. Потом подошла к сундуку, в котором хранились драконьи яйца, открыла его и вынула зеленое. Волшебная чешуя казалась теплой. Дени взяла яйцо в постель, положила рядом с собой, поглаживая едва видимые в темноте золотистые, зеленые чешуйки. Черное яйцо я никому никогда не отдам, — подумала Дени — оно принадлежит Хестер. Белое я отдала для того, чтобы получить дом — и напрасно. Зеленое яйцо — мое. Если я и отдам его когда-нибудь, то только тому, кого буду любить больше жизни.