We're lost with the love we once knew...

— Здравствуйте, благодарю всех за то, что посетили вечер, посвящённый победе и, соответственно, расширению нашей компании. Многочисленные работники и гости, включая Мияги, аплодируют, и после оваций со сдержанной улыбкой на лице Шинобу продолжает свою вступительную речь. Но профессор университета Мицухаши, делающий хороший глоток розданного официантами шампанского, уже не различает слов. На Шинобу тёмно-серый костюм, из выреза пиджака которого видна белоснежная рубашка и большая часть чёрного галстука с неброским, но явно не дешёвым зажимом. Русые волосы подстрижены и немного небрежно отведены набок. Он абсолютно уравновешен, уверен в себе, сдержан и в меру обаятелен. Его лицо расслабленно, в глазах холодность и рассудительность, движения плавны и точны, голос не дрожит, а к губам будто приклеилась дежурная улыбка. Ни намёка на ребячество, вспыльчивость или робость, обычно не очень умело прятавшуюся за обыкновенную браваду в присутствии Мияги. Пожалуй, Мияги впервые видит его таким. Вступление подходит к концу и Шинобу, улыбнувшись на миллиметр шире, под очередные аплодисменты спускается с небольшой сцены в зал. Приветствовать гостей. — Я покину тебя, Мияги? Мияги не отрывающий всё это время глаз от Шинобу, будто выходит из транса. Стоящий рядом декан улыбается с бокалом в руке и уже почти полностью разворачивается к Ё спиной — ему не терпится поскорей оказаться рядом с любимым сыном. — Да-да, разумеется! Я буду здесь. Мияги улыбается как можно спокойнее, натуральнее и остаётся стоять в том же неприметном уголке зала, наблюдая за тем, как фигура начальника сначала устремляется к жене, а затем они оба подходят к сыну, окружённому различными важными шишками из разных сфер бизнеса. С появлением родителей, как замечает неотрывно наблюдающий за этим Мияги, в улыбку Шинобу впервые за этот вечер закрадывается искренность. Ё слабо улыбается. На душе невольно теплеет. В свои почти двадцать шесть Шинобу многого добился. Блестяще закончил университет, побывал на последних курсах не только в Австралии, но и в Америке, в России, пару раз ездил в Европу. И всё это — лишь благодаря собственному энтузиазму, собственному уму, собственным амбициям. Никто и вякнуть не смел что-то об «отцовских связях». По окончании учёбы, Такацуки сразу же устроился в хорошую компанию, продвижением которой активно занялся. Причём, инициатива, опять-таки, исходила от него самого — за новоиспечённого и перспективного специалиста грызли глотки друг другу самые продвинутые корпорации, но Шинобу выбрал свой путь далеко не из первой десятки ТОП-а. И, судя по масштабу этой пирушки, не прогадал. Мияги тихо усмехается, смотря из своего закутка на окружённого шумными людьми молодого мужчину в центре зала, и шутливо поднимает бокал в знак молчаливого уважения. Но эта ухмылка — лишь жалкое подобие вернуть себе душевное равновесие. Мияги прекрасно знает, что она ничего не стоит в сравнении с тем, что творится у него в душе. Так что он, чёрт подери, здесь делает?.. Мияги и сам был бы рад ответить на свой вопрос. Они расстались давно и расстались из-за него, так какого чёрта он сейчас стоит здесь и не может оторвать от Шинобу взгляда? Он сам оборвал все связи. Несмотря на протесты — как открытые Шинобу, так и скрытые свои; несмотря на боль — как Шинобу, так и свою; несмотря на нежелание отпускать — тоже общее. Зато теперь он должен быть спокоен — у Шинобу прекрасное настоящее и будет прекрасное будущее. То будущее, в котором он сможет реализовать себя в полной мере и как деятельный человек, полезный обществу, и как сын, которым по праву можно гордиться, и как верный муж, и как любящий отец. Как настоящий мужчина. Которому старик-профессор, помешанный на Мацуо Басё, совершенно не нужен. По крайней мере, уж точно не в качестве спутника жизни. К Шинобу и его родителям приближается Рисако вместе с другой девушкой. Мияги хочет игнорировать тревожный звоночек у себя в голове, но не может — он не настолько напился, чтобы забыть слова декана об «известной фотомодели из уважаемой семьи», которую тот хочет представить сыну в качестве будущей жены. Красавица… Шинобу вежлив, улыбчив и тактичен с девушкой. Если подумать, у него вообще никогда не было недостатка в женском внимании, - вспоминает Мияги. Молодых людей уже хотят оставить наедине, как вдруг Рисако что-то спрашивает у своего отца, а тот, в свою очередь, извиняюще улыбается и, что-то говоря, поворачивает голову в сторону Мияги. Лицо Шинобу мгновенно меняется. Холодность и спокойствие уверенного в себе мужчины разбиваются вдребезги буквально на глазах. Наблюдающий это Мияги иронично и грустно одновременно усмехается. Сопляк… Разве так контролируют эмоции взрослые люди? Спустя пару секунд после первичного осознания Шинобу очевидно переспрашивает отца и, получив утвердительный ответ, даже забывает извиниться перед новой знакомой и начинает бегать взглядом по залу, выискивая… его. Кажется, момент настал. Мияги незамеченным выходит из кажущегося сейчас очень душным зала, отдаёт номерок в гардероб, получает обратно пальто и шарф и быстро удаляется по коридору вперёд. Попутно достаёт из кармана сигареты, зажигалку и жалеет, что не спросил у гардеробщика, по какой именно чёртовой лестнице этого идиотского здания необходимо спуститься, чтобы уйти и не возвращаться. Коридоры сменяются один за другим, но Мияги не может остановиться хотя и понимает, что, если бесцельно блуждать по огромному неизвестному зданию, выхода не найти. Он бежит? Кажется, да. Вот только от чего?.. Разве не он только что посмеивался над потрясением в серых глазах, так что же получается: он и сам не умеет контролировать эмоции? Или это касается только чувств? Бесконечно одинаковые стены и потолок начинают действовать на нервы, а курить в здании запрещено. Дьявол. Мияги вдруг осознаёт, что ему хочется выплеснуть накопившуюся агрессию, будто вспыльчивому подростку. Наконец, он выходит в коридор, идущий вдоль центрального фасада стеклянной высотки. Пошло всё к чертям. Если он и не выберется отсюда сейчас, то тут хоть можно покурить, не опасаясь визгов датчиков пожарной безопасности. Крепко затянувшись и выпустив неровный сгусток дыма в холодный воздух, наполненный гудением токийских автомобильных дорог, Мияги немного успокаивается. И пребывает в этом слабом спокойствии ровно до того момента, как выбрасывает абы как затушенную сигарету и, закрыв стеклянную створку, отворачивается от вида на ночной Токио. Шинобу стоит прямо напротив него. Мияги немеет. Голова вдруг отказывается соображать, а тело — двигаться. Всё, на что его хватает спустя несколько минут полнейшей тишины, — это самая идиотская фраза, за которую он тут же мысленно готов отрезать себе язык: — Поздравляю… с повышением. Но на не менее потрясённого Шинобу она действует будто щелчок пальцев, выводящий из гипноза. В следующую секунду пальто с шарфом летят на пол, сам Мияги оказывается прижатым к стене, а холодные губы Шинобу вдруг неожиданно настойчиво начинают требовать ответной реакции от его собственных. И ждать… долго не приходится. Ладони Мияги начинают уверенно и торопливо, сбивчиво скользить по такому родному, но давно забытому телу. Гладить затылок, крепкие плечи; спину, податливо изогнутую в пояснице; крепко сжимать ягодицы, притягивать к себе. Ближе. Ещё. Чёрт подери, ещё ближе!.. Язык Мияги жадно скользит по уже потеплевшим и припухшим губам, слегка отдающим шампанским, и сплетается с языком Шинобу так, что в голову и пах ударяет просто невыносимым возбуждением, а на нехватку кислорода становится откровенно плевать. Как и на весь остальной мир. Ни один бог, и ни один дьявол не знают, как долго и отчаянно он мечтал коснуться своего мальчика. — Ми… Мияги! — сбивчиво и сипло выстанывает Шинобу в любимые губы в секундном перерыве. — А-ах… Слегка куснув в нескольких местах его нижнюю губу, Мияги заставляет Шинобу чуть откинуть голову назад и начинает дразнить сначала неровным касанием шеи кончиком носа, губами и горячим дыханием, но скоро сам не выдерживает и начинает целовать, жадно облизывать, спускаясь ниже, к ключицам, и коротко, но глубоко вдыхать любимый запах. Не заботясь ни о чём, кроме собственного дурманящего счастья. — Чёрт..! Шинобу бьёт дрожь, а крепкая грудь сильно вздымается. Он тянется к Мияги всем телом, жмётся крепче, будто боясь, что тот растает в воздухе, и, глухо стоная и кусая губы, хочет большего. Но когда дрожащие руки торопливо собираются начать расправляться с одеждой, ладони Мияги неожиданно крепко смыкаются на запястьях, останавливая. — Нет, — глухо хрипит он Шинобу в ухо. До Шинобу доходит не сразу. Но, когда это случается, его ладони безвольно, медленно, цепляясь подушечками пальцев за плотную ткань пиджака, опускаются Мияги на предплечья, а лицо утыкается профессору в шею. Мужчины тяжело дышат, по каплям разменивая возбуждение на здравый рассудок. Чёрт возьми, в этот коридор может зайти любой человек в любой момент! А новый зам-директор преуспевающей фирмы и уважаемый профессор литературы одного из ведущих ВУЗов столицы почти занимаются здесь сексом. Шинобу вдруг начинает душить нервный тихий смех: с одной стороны он чертовски рад, что Мияги не утратил здравый смысл окончательно, а с другой… Шинобу хочется размозжить кому-нибудь голову от ярости. Наконец, дыхание и способность мыслить ясно почти восстанавливаются, и Шинобу поднимает голову. Их взгляды встречаются. — Зачем ты пришёл? Теперь Мияги видит в серых глазах злость. И обиду. И боль. Всё, что так знакомо ему. И ещё видит надежду, спрятать которую Шинобу даже не стремится. И правильно, потому что Мияги… не собирается эту надежду разрушать. — Прости меня, — шепчет Мияги и осторожно проводит дрожащими пальцами по кончикам растрепавшихся русых волос, по виску, по скуле… и, положив свою ладонь на светлую шею, заводит её за затылок. — Я просто… так скучал. Шинобу прикрывает веки и торопливо закусывает верхнюю губу, чувствуя как глаза начинает щипать, а поглаживания на затылке вовсе не способствуют успокоению. — Ты… сволочь!.. — он открывает наполняющиеся слезами глаза и с ненавистью смотрит на печально улыбающегося Мияги. — Чёртов... старый идиот... Почему… Почему именно ты, господи!.. Шинобу прижимается лбом ко лбу Мияги, зарыв пальцы в чёрные волосы на затылке с местами пробивающейся сединой, и продолжает отчаянно шептать, то и дело кусая губы и издавая короткие глухие хрипы. Обычно красноречие Шинобу так уверенно, умело, безошибочно, но сейчас он говорит фразы сбивчиво, торопливо и абсолютно невпопад. Совсем, как раньше. И Мияги, крепко обнимающий своё сероглазое сокровище, счастлив. Он то ли круглый идиот, то ли отпетый подонок, то ли всё вместе. Он испортил Шинобу жизнь тогда, шесть лет назад, и безбожно портит ему её сейчас. Рушит сейчас то, ради чего рушил их будущее тогда. Но он эгоистично счастлив. Счастлив, как самый настоящий "старый идиот". И теперь точно не отпустит Шинобу, даже если этого тот потребует сам.