Каллиграфия

Подвешенная к торчащему из стены пивному крану, Санни сквозь опущенные ресницы смотрела, как Лесли выбивает признание из ее дружка. Окровавленный шнобель бедняги Санчо издавал смачный хруст всякий раз, когда в него впечатывался кулак. С барной стойки капало на пол. Санни дергалась, словно удары приходились по ней, и наручники при каждом ее движении препротивнейшим образом скрежетали по металлической шейке крана. Какая Тельма умница, что все время носит их с собой, подумать только. Воистину самая полезная вещь, которую только можно сыскать в недрах женской сумочки; прекрасное дополнение к пистолету и красной помаде. Интересно, подумал Джонни, где она взяла эту железяку? Слишком уж безыскусный, строгий дизайн — в «Кружевах и коже» таким не торгуют. Вечеринка затянулась, и Джонни откровенно скучал. При его образе жизни пытки давно стали рутиной: они больше не удивляли и не развлекали. Удар, пауза, снова удар — да разве это развлечение? Видимо, годы берут свое. В тридцать лет смотреть на избиения уже не так весело, как в восемнадцать. Иногда он лениво сползал со стула и подливал себе «Гиннесс». Потом возвращался на наблюдательный пост, прихватив какую-нибудь закуску, и вполглаза следил за Леслиной работой. Пуля прошла навылет, и он чувствовал себя вполне сносно — одним выстрелом первого лейтенанта не убьешь и не покалечишь, — но азарта, необходимого для допроса, не ощущал. По счастью, Купер не нужен был помощник. Прирожденный талант во всем, что касалось нанесения увечий, она прекрасно справлялась сама. К тому же папаша велел уступать девочкам — вот Джонни и уступил боевой подруге право единолично разобраться с предателями. Джонни Гэта можно было упрекнуть в чем угодно, только не в отсутствии галантности. Впрочем, похоже, Лесли тоже не получала от происходящего никакого удовольствия. Это Тельма каждый день нежно стирала пыль с иллюстрированного издания «История пыток с древности до наших дней», стоящего в одном ряду с альбомами китайских гравюр. Наверное, она справилась бы с подобной работой лучше гораздо лучше их обоих: просто ее почему-то никогда не звали присоединиться. Босс же любила почесать кулаки на ринге, а не выбивать из пленников правду, как пыль из старого ковра. — Какой ты засранец, — сказала она, снова приложив голову Санчо о барную стойку. Казалось, еще немного, и его черепушка треснет, как гнилой орех. — И ссыкло. Санчо что-то промычал — невразумительно, плюясь кровью. Джонни разобрал только слово «сука». — И дебил, — продолжила Лесли. — Потому что будь у тебя мозги, давно бы раскололся. Я все равно из тебя все вытрясу. Или из твоей подружки… Но вот зубов у вас может к этому времени не остаться. — Ваша фея-крестная просто обосрется от счастья, — сказал Джонни, будто поднимая за фей тост. — Или это зубная фея, а, Купер? Какая из них оставляет под подушкой доллар? — Лучше бы помог, — огрызнулась Лесли, утирая пот со лба. — Он же здоровый, как лось. — Не прибедняйся, справишься. В первый раз, что ли? Санни попыталась шевельнуться. Наручники зазвенели, словно цепи кентервильского приведения. Не выдержав, она выкрикнула: — Да скажи уже ей, придурок! — Сама скажи! — заскулил Санчо. Он напоминал большую лохматую собаку, в которую кидали камни соседские дети. Лесли ослабила хватку, позволяя ему говорить. — Он меня прихлопнет, если узнает. И тебя, сука ты тупая. Знаешь, что они делают со стукачами? Помнишь Ларса, он… Санчо замолчал, сообразив, что сболтнул лишнего. — Продолжай-продолжай, — подбодрила его Лесли. — Расскажи мне про Ларса. — Хуй тебе в рот, а не… Закончить свою нехитрую мысль громила не смог. Устав использовать его как боксерскую грушу, Лесли схватила лежавший на стойке нож для устриц и вонзила в мясистую руку. Санчо взвыл. Санни зажмурилась, ее замутило. Длины лезвия едва хватило, чтобы пригвоздить кисть к столешнице, зато оно превосходно дробило кости и резало жилы. В «Глупой медузе» не экономили на столовых приборах для гурманов. По правде говоря, Джонни надеялся вскрыть этим ножом несколько раковин, пока не испортились, но на сегодня о деликатесах, похоже, можно было забыть. Однако он умел довольствоваться и маленькими радостями. Дело принимало интересный оборот, а Лесли, кажется, входила во вкус. — Ты гляди, они своего нанимателя боятся до усрачки, — заметил Джонни. — А я-то думал, что мы с тобой — страшные типы! — Ну-ка, — сказала Лесли, проворачивая нож по часовой стрелке. — Вернемся к Ларсу. Что там была за история? А? Санчо? Или ты, белобрысая? Кто скажет правду, того не прикончу. Честное бойскаутское. Санни качнулась на импровизированной виселице, как лист осины. — Ларс был моим приятелем, — выговорила она, сдаваясь. — Что-то сболтнул копу, чтобы тот его отпустил. Лишнее сказал. Придурок… Его язык скормили ему по кусочкам. Я это видела. До сих пор перед глазами стоит. Кожу на спине содрали по лоскутку… как целлофан. Санчо? Санчо, я так больше не могу. Извини. Ее приятель снова издал нечто среднее между мычанием и стоном. Неясно было, он отвечает Санни, материт ее или проклинает. — Ларс, кажется, был еще жив, когда его бросили в пруд. Или нет? Я часто об этом думаю. Постоянно. Красивые там рыбки, знаешь. Я как-то пыталась покормить их крошками от сэндвича. Такие толстые, сытые золотые карпы. Говорят, они всеядные… Лесли, не без интереса слушавшая историю о рыбках, вдруг достала пистолет и, не оборачиваясь, выстрелила Санчо в лоб. Туша сползла со стойки и шлепнулась на пол. Санни захлебнулась отчаянным всхлипом, хотя труп вышел на удивление аккуратный. — Ты чего, Купер? — лениво поинтересовался Джонни, прихлебнув пиво. — Из него тоже можно было что-нибудь вытрясти. Например, имя. Лесли отмахнулась. Ее больше заботило, не попала ли кровь на пиджак от Армани. — Нахер мне имя? В Стилуотере только у одного старого хрыча есть прудик, блядь, с карпами.