Каллиграфия

Тельма пришла в «Глупую медузу» последней. Она появилась на пороге зала, когда Джонни закончил раскладывать на столе фишки для техасского холдема, извлеченные из бархатной утробы таинственного чемоданчика, и потянулся за ромом. Щеки припозднившейся гостьи горели от пощечин, щедро розданных сентябрьским ветром; прическа растрепалась после мотоциклетной гонки по мостам и проспектам. Джонни залюбовался ей, как диковинным созданием из другого мира, шагнувшим вдруг из миража осенних улиц в прокуренное, хмурое нутро бара. И среди местных завсегдатаев, чьи саблезубые фото украшали главный полицейский участок, и в ряду «Святых» она всегда была словно садовый шиповник в зарослях репья и сорняков. Рубашка белее единорожьей шерсти, длинные русалочьи волосы, строгие прямоугольные очки, которые одинаково хорошо смотрелись бы на страницах модных журналов и в эротических лентах сомнительного содержания, — в общем, все выдавало не девицу из бандитского круга, а настоящую леди. На шее у Тельмы цвела, похожая на клеймо каторжника, татуировка с геральдической лилией. По виску тянулась свежая ссадина. — Где ты умудрилась так разукраситься? — поинтересовалась Лесли, в знак приветствия хлопнув подругу по плечу. Поморщившись, Тельма подушечками пальцев провела по запекшейся корке, цветом чуть темнее ее ногтей, и отмахнулась: — Да пустяки. Пока в «Чистилище» ремонт, там шагу нельзя ступить, чтобы не навернуться. — И ты так удачно упала, что ударилась — головой? — проницательно усмехнулся Джонни. Он сидел на краю бильярдного стола, с мастерством фокусника перемешивая карточную колоду. Костюм-двойка с темно-синей бабочкой, усыпанной мелкими ромашками, придавал ему сходство скорее с Безумным Шляпником, чем с джентльменом из высшего общества. — То-то мистер Вонг порадуется, на тебя глядючи. Лесли достала из нагрудного кармана платок, смочила его ледяным виски и промокнула царапину, откинув Тельме волосы с лица. Пряди были влажные от дождя: та опять мчала по городу без шлема. — Мистер Вонг, — сказала Лесли, — может засунуть свое мнение в задницу. — Только при нем не вздумай сболтнуть. Если нужно, он щебечет по-английски как пташка. Ай, Лэс, щиплет! — А нечего было драться. — Нечего было драться так плохо, — поддел Джонни. Тельма отмахнулась и шлепнула на стол тяжелую, словно ежеквартальная подшивка «Стилуотер таймс», папку. Пока Гэт вертел виниловые пластинки, придирчиво выбирая, какую из них положить под иглу проигрывателя, Лесли мельком пролистала бумаги: — Это что за макулатура? — Это то, как на бумаге, мой дорогой босс, выглядит твое состояние. — Ну и сколько? Тельма назвала цифру. Джонни присвистнул: — В квартал? — В месяц. — У-у-у. Когда-то мы, Купер, после очередной заварушки просто вываливали деньги из мешка на стол, помнишь? — с ностальгией протянул Джонни и шлепнул на электрофон пластинку с замшелым джазом, который был записан за полвека до того, как они трое появились на свет. — А теперь можем купаться в них, точно Скрудж Макдак. — Рано радуешься, — огорчила его Тельма, открывая папку ближе к концу. — В жизни дела обстоят не так хорошо, как на бумаге. Это всё, что досталось нам от «Ронинов», «Детей Самеди» и «Братства». Их лаборатории, склады, сырье, да еще наши собственные… Но у нас нет сети, чтобы распространять столько товара, и если даже вы с Лесли эту сеть построите, нет столько ресурсов, чтобы отмыть выручку. Я не дядюшка Скрудж. — Будет тебе сеть, Тель, — уверила ее Лесли, звеня льдом на дне опустошенного в один залп стакана. — Спасибо китайской мафии и мистеру Вонгу, будет. — Или сеть, или пуля промеж глаз, но что-нибудь будет обязательно, — откликнулся Джонни.