Каллиграфия

Когда Джонни работал под началом Джулиуса, ему казалось, что уличный разбой — веселая забава, вроде игры с пиньятой, которую дети на чьем-то дне рождения изо всех сил молотят палкой в надежде получить сладости — только из клиентов вместо конфет и марципана сыпались наличные, перекочевывавшие к нему в карман и вскоре стремительно его покидавшие. Джонни не вел счет деньгам и уж конечно не задумывался о том, что нечестным путем нажитые сбережения нужно очищать от налипшей грязи. По правде говоря, у него вовсе не было сбережений: как все «святые», он жил сегодняшним днем. Только благодаря Тельме у них появились «завтра», «послезавтра», «конец квартала». Она решительно принялась наводить в финансах порядок и постепенно из мусора и хлама создала нехитрый, но действенный механизм того, что Джонни называл отмыванием бабла, а она — легализацией доходов. Нередко Джонни заставал ее в одиночестве на втором этаже «Чистилища», часто за полночь: Тельма или разбирала заваленный бумагами стол, или чертила затейливые графики; или складывала из ненужных документов фигурки журавлей (под конец месяца всю стаю сгребали в мусорное ведро, освобождая место для новой). Усталость рисовала у нее под глазами полумесяцы синих теней. Неизменно дымился на подоконнике зеленый чай. Именно там, в этом бухгалтерском гнезде, понемногу росла и крепла будущая финансовая империя Лесли Купер. Не будь они близкими и давними подругами, Джонни бы до сих пор терялся в догадках, какими ветрами девушку вроде Тельмы занесло в компанию отпетых негодяев и головорезов. Сами они этого не разумели точно: для большинства любой мало-мальски образованный человек был белой вороной, которую надлежит ощипать, закинуть в суп и сожрать с потрохами. Джонни знал, что Тельма может постоять за себя. Но ему хотелось, чтобы ее перышки оставались белыми. — Если тебе нужна помощь, я с удовольствием дам нужным людям в морду, — великодушно предложил он, бесцеремонно выуживая двумя пальцами коктейльную вишню со дна бокала. — Только имена назови. Уладим твои «разногласия», не проблема. Тельма сжала кий. Он едва не треснул, точно сухая хворостина. — Нет уж, Джонни! Я выяснила за это время, чего в вашем кругу не любят. Когда много болтают, когда говорят «полицейский» вместо «легавый» или «коп», читают «Нэшнл джеографик», произносят слова вроде «коллаборация»… и да, стучат на своих. Я старалась быть своей. Лесли поставила полный до краев стакан с виски — когда его только успели наполнить? — на стол, щедро окропив зеленое сукно алкоголем. — Ты своя. Кто не согласен, идет нахуй, понятно? Восемь лет назад, вспомнил Джонни, его босс Джулиус Литтл, уже тогда имевший склонность вещать на манер проповедника в отставке, цитировать Библию да лить слезы по былому, привел в церквушку на Третьей улице темнокожую девку, такую молчаливую, что поначалу «святые» считали ее немой. Она с первого дня зарекомендовала себя крепким орешком и за последующие годы не дала слабины ни разу: убивала порой с прохладцей, порой со смехом, не зарывалась, не ныла и, на счастье, была лишена пороков пастора Литтла — говорила на языке улиц, цитировала в лучшем случае спортивных комментаторов и не испытывала жалости даже к своим. Если бы палачи из вражеской банды захватили мистера Гэта в плен, привязали к стулу и жгли раскаленным железом, пытаясь выведать ее изъяны и червоточины, он бы скорее умер в пыточной, чем дал им достойный ответ. У Лесли Купер не было иной ахиллесовой пяты, кроме нежности к миловидной эмигрантке из Китая — чувства оголенного, точно нерв, и мощного, точно цунами. Посему Джонни, становясь свидетелем их редких откровенных разговоров, всякий раз чувствовал неловкость: как если бы бабушка застала его, любимого внука, за просмотром неприличного фильма для взрослых. — В мое время лилию надо было заслужить, — ухмыльнулся Джонни. — Думаешь, когда босс за шкирку притащил Купер в наш приход и сказал, мол, смотрите, какую пригожую деваху я тут спас намедни, мы сильно радовались? — Зато я знатно разбила пару ебал, — деловито сказала Лесли. — Сейчас уже не вспомню, чьих. — Ты лишила Громилу Санчо его любимого золотого зуба, — освежил ее воспоминания Джонни. — Он потом тебя месяц стороной обходил: помимо золотого у него еще и серебряный был в запасе… — Только если я сейчас тебе врежу, — спросила Тельма, — ты меня ударишь в ответ? Джонни поскреб затылок. — Нет. — Лесли тоже не ударит. Я и говорю. «Своя», как же. Босс… Ты хоть когда-нибудь думала, что из меня получится хорошая бандитка? Честно скажи. — Детка, ну блядь. Тебе сколько было, когда ты в моей раковине кровь с майки отстирывала, шестнадцать? Аж стремно стало, какая из тебя хорошая бандитка… Завязывай ты цедить свой сок, вот что! Я зафигачу тебе коктейль. Хлопнув Тельму по плечу с такой силой, что у той едва не хрустнули кости, Лесли направилась к барной стойке и шлепнулась на высокий крутящийся стул. Будто бы наугад выбрав несколько пузатых склянок, она подцепила пустой стакан, движением опытного фокусника наполнила его доверху и не забыла увенчать кружком лимона. — Залпом давай. — Это что, текила и содовая? — Не думай. Пей. — После вина? Да ты шутишь. — Не прибедняйся. Ты умеешь пить как сапожник и стрелять как гангстер… Хотя и читаешь «Нэшнл джеографик». До дна пей, я для кого старалась? Тельма не торопилась исполнить приказ: сев за стойку напротив Лесли, она сделала несколько глотков, взболтала золотой напиток соломинкой и опустила голову на сложенные руки, наблюдая, как пузырьки ползут по стенкам бокала. Разноцветные блики от силуэта медузы, тянущей щупальца к галерее бутылок, отражались в стеклах ее очков. — Это нечестно, знаешь. Что я сижу тут с вами. Ты в любой момент можешь схлопотать синяк, пулю, нож под ребро. Джонни тоже… А я могу, самое страшное, бумагой порезаться. Лесли закатила глаза. Ей надоел этот долгий разговор, для которого она была не то слишком пьяна, не то слишком трезва, а может, и то, и другое сразу. — Джонни, — повернулась она за подмогой, — Цзяо хочет нож под ребро. — Можно устроить! — оживился тот. Облокотившись на стойку по соседству от Тельмы, он подставил стакан под поток невиданной жидкости, бутыль которой Лесли, решившая сыграть в бармена, только что распечатала. — Мы завтра заключаем сделку с китайской мафией, так что это, добро пожаловать на борт. Я задницей чую, проблем не оберешься. А тебе полезно выбраться на свежий воздух. — Свежий воздух доков с запахом выхлопов и протухшей селедки? Ну, спасибо за радушное приглашение. Ты, наверное, забыл, но я и так собиралась. — Я помнил, — признался Джонни, почесав в затылке. — Пока не пошел пятый стакан. — Слабак, — фыркнула Лесли, — и нудила. Только и слышно из твоего угла весь вечер, что бу-бу-бу. — Ты вбила себе в голову, что Вонг счастлив будет закусывать лапшичкой три раза в день, пока ты на свои проценты новую яхту покупаешь… и устриц жрешь. — Лесли ловко распотрошила креветку, закинула сладковатое, истекающее соком мясо в рот. — Не сработает это, босс. Дерьмовое дерьмо твой план. Любой другой «святоша», поделившийся с Купер своим ценным и непрошенным мнением, рисковал получить в награду фингал под глазом — или, быть может, зуб, выбитый из своего не в меру говорливого рта. Другое дело — Джонни, лейтенант, старый кореш; босс выслушала его не моргнув глазом и, как только он замолчал, потянулась за дорогущей, аляповатой зажигалкой от «Зиппо». — Ты закончил? — Ты меня знаешь, я всегда рад пристрелить десяток другой-засранцев. Но обычно я не дожидаюсь, пока они подложат нам свинью. — Обычно ты не кликушествуешь. — Чиркнул кремень. Потянуло травкой, слабо, но сладко. Лесли затянулась, запрокинув голову. — Сколько раз мы ходили на дело, Джонни? Сколько раз мои планы срабатывали, Джонни? А? Молчишь? Так-то. И, выпустив струйку дыма, она заключила: — Кончай бздеть, все будет заебок. На этой славной ноте Мари, их официантка-лисица, вдруг отчего-то замерла на пороге, вздрогнула и громыхнула подносом. Со звоном обрушились на пол бутыли и стаканы. Мгновением позже в зале возникла Шонди, ведущая перед собой пленника в драных джинсах и грязной майке. Уверенным пинком Шонди толкнула его на стеклянное крошево, устилавшее паркет, и к изящным замшевым туфелькам Мари, купленным на щедрые чаевые, заструилась кровь, смешиваясь с виски, вином и пузырящейся газировкой. — Босс, до тебя не дозвонишься, бля! — буркнула Шонди, наградив пленника еще одним пинком под ребра. — Полюбуйся вот. Поймали в твоем офисе красавицу… По всхлипам Джонни смекнул, что пленником — пленницей — была девушка. Шонди наклонилась, схватила ее за волосы, заставила запрокинуть голову, лицом к лампе, светящей, как на допросе. Лесли нехорошо хмыкнула. Приглядевшись, Джонни понял, что когда-то знал имя этой девицы, но забыл: подобные малозначительные сведения выветривались из его памяти даже не после пятого, а после третьего стакана. В отличие от босса, Джонни вообще редко давал себе труд запомнить имена шестерок, работавших на банду за скромную плату или лишний косяк. Как младшие карты колоды, шестерки слишком мало значили по сравнению с ним — червовым королем всея «Святых». — Твоя взяла, босс, — обернулся Джонни к Лесли, расплывшись в улыбке. — Действительно заебок. С этими словами он перехватил за горло первую попавшуюся бутылку, расколол ее о барную стойку и оценивающе взглянул на стеклянную розочку, оставшуюся в руке. Розочка подходила прекрасно. Многие гадали, какая тропка привела Джонни в банду и какие мотивы вынудили его остаться. Деньги ему были не нужны, власти он не искал. Работа в «Святых» стоила ему свободы, затем Аиши. Полицейские мечтали изловить его, судьи — приговорить к пяти смертным приговорам кряду. Но что бы ни случалось, какие бы тучи ни сгущались над «Чистилищем» или его собственным домом, Джонни и не думал залегать на дно. Правда была в том, что ему еще с детства, лет с пяти, очень нравилась игра с пиньятой.