Silentium

Боль уходит медленно. Снимает оковы с легких. Позволяет сделать вдох. Выдох. Освобождает голову. Я вижу перед собой пустой стакан. Обычное дешевое стекло. Первая мысль – смахнуть со стола одним легким движением руки. Но лучше — много лучше — расшибить его о стену. Разбить на сотни мелких осколков, заставить их разлететься в разные стороны пустой квартиры и спрятать острую пыль по углам, словно что-то постыдное. Словно… момент слабости. Разбить одним резким движением. Это было больнее удара шайбы, больнее удара в челюсть. Больнее ревности, больнее страха и больнее, чем бьет любовь. Я вижу перед собой ее глаза. Они блестят от слез и от того, что я узнаю не сразу, — разочарования, куда более сильного, чем в прошлый раз. Боль уходит медленно, так чертовски медленно, что минуты сменяют одну за другой, равно как и дни, но все остается прежним: темная квартира — совершенно пустая, и такой же пустой стакан. Надежды о будущем в хоккее одной из ночей сменились мечтами о ней. Она упала с качели и разбила коленку. Но слезы в ее глазах больше похожи на слезы злости, нежели боли. Злости на меня, разумеется, ведь мой прыжок был просто восхитительно удачным. В полной эйфории от секундного полета я смеюсь, а потом замечаю ее дрожащие губы и понимаю, что я не знаю, совершенно не знаю, как ее успокоить. Мне было пять, и я почувствовал себя абсолютно беспомощным. Тогда мне впервые в жизни пришлось принять взрослое решение — сбежать. Я вернулся спустя пару минут, держа в руках леденец и рожок-мороженое, почему-то с шоколадной посыпкой, ведь она всегда больше любила орехи. Но на ее лице появляется робкая улыбка и я чувствую себя бесконечно, бесконечно счастливым. Боже, я хочу вернуться назад. Я хочу вернуть себе право называть ее своей, целовать ее губы и обнимать, успокаивая после очередного кошмара, Боже. Я хочу вернуться назад… Прозрачная поверхность стола. И лишь пустой стакан на нем. Словно пустые надежды и бесполезные мечты. Бесконечные попытки вернуть и бесконечные отказы. Громкая трель дверного звонка вырывает меня из собственного подсознания. Нехотя подхожу к ручке: не имеет значения, это не может быть она. Три оборота ключа. — Яна? — увидев ее, замираю лишь на мгновение, а затем сгребаю в охапку — больше никогда не отпущу. Даже в девять до ужаса строгая и серьезная. — Яна, прости. — Нет. — Ян, ну прости! — Андрей, нет. — Яна Федоровна, ну простите дурака! — Нет, Андрей, нет! — Ну Самойлова! — Ладно, но больше к моим куклам даже не прикасайся! — Но я же… — Нет! Воспоминание на миг вызывает у меня улыбку, и я невольно прижимаю ее еще ближе. Она не сопротивляется, лишь уткнулась носом в мое плечо. — Ян, прости меня. Молчание. — Яна, я… — Я подумаю, — она улыбается тоже. Снова. Боль уходит медленно. Она уходит от тепла любимого человека. Уходит от объятий и уходит, когда стакан наполняется водой. Она уходит из не пустой квартиры и уходит, услышав смех. Она уходит после очередной победы или уходит, когда победа уже не так важна. Она бежит от счастья. Боль уходит от улыбок и уходит, когда никому не нужна. Уходит так медленно, что ты упускаешь момент, в котором она перестает существовать.