Счастлива.

Тем днем он повел ее вдоль берега веселой реки. Солнце играло с волнами, цикады пели свои баллады в зарослях густой травы, и все - все вокруг было невероятно светлым и прекрасным. Все, кроме большого синего глаза, глядящего с милого, но не выразительного личика. Золотистые волосы как обычно скрывали второй глазок Глазка, а первый утратил свою ясность, сделавшись вдруг мутным озером во времена самой темной ночи, когда все звезды потухли, а огни погасли. Она шла следом, смотря то под ноги, то в глаза ведьмаку, который говорил, говорил, говорил. О себе, о ведьмаках и скромном наборе чувств, которым они владеют. О чудовищах. О ежедневной опасности. О ведьмачьем кодексе и воспитании. О гриве черных кудрей и фиолетовых глазах, взгляд которых всегда сопровождали сирень и крыжовник. Этот монолог - это объяснение, которое казалось и было глупостью для всех, но которое он должен был произнести, договорить до конца, убивая в поэтессе самые теплые чувства. Рассекая надежды, как рыболюдов, которых ему так бы хотелось увидеть вместо нее. Отменяя жертвенность, заставлявшую молчать в ответ на ее пламенные речи. Лютик был прав, в последний день, который они проведут вместе, у них нет права на ложь. И даже если Эсси никогда не простит его - так будет лучше. Геральту казалось, что девушка должна заплакать и убежать прочь. Заблудиться в глухой чаще, а он будет разыскивать ее, вновь и вновь чувствуя вину за то, какую боль причинил ей. Но Эсси удивила его, как и всегда. Она приняла его историю мужественно, не выразила желания пырнуть Йеннифер ножом, хотя, наверняка, желала. Не стала протестовать вечным оправданиям ведьмаков в собственной неспособности чувствовать, даже если и не готова была когда-либо согласится с этим. Она не сделала ничего такого, чего мог ожидать Геральт, потому что вместо того, чтобы разразиться рыданиями, она сморгнула блестевшие в глазах слезы и улыбнулась ему. И было в этой улыбке столько мужества, столько храбрости и стойкости, что сердце Геральта на секунду дрогнуло. Именно дрогнуло - трепыхнулось подстреленной куропаткой в груди и виновато захлопало крыльями. Ведьмак снял перчатку и огрубевшими пальцами заправил прядь ее волос за ухо. Теперь на него смотрели два огромных глаза, не горящих озорством, как раньше, однако не утративших свою красоту. - Так намного лучше, - скупо улыбнулся он. Как умел. "Паршивая у меня улыбка," - помнил он после встречи с допплером, поэтому даже не попытался ее облагородить. Но Эсси и того было достаточно, он знал. Кто из них первый подался навстречу, чьи объятия раскрылись первее и чьи губы с жадностью припали к губам другого - сказать было невозможно. Казалось, повторялась сцена на крыльце Дроухарда, когда ведьмак впервые привлек к себе поэтессу, только теперь она не пыталась отстраниться, а напротив - прижималась к нему всем телом и утопала в поцелуе, словно бы он не мешал ей дышать, а наоборот - был глотком воздуха вынырнувшего из воды утопленника. Если такое вообще могло быть. Геральт уже не размышлял о собственной холодности и жертвенности, коей, в сущности, и являлось все это. Та горстка, которую он ей задолжал, уже не казалась такой непомерной ношей. Видимо, облегчив свою душу, в нем появились силы, чтобы водрузить пресловутую жертвенность на свои плечи, и гордо поднять, исполняя свой долг, подобно атланту. Это было прекрасно. Его тихие ласки, ее нежные ответы. Глаза, словно глубокие озера теплой воды, и миловидные губки, ни капельки не особенные. Испещренные шрамами плечи ведьмака хрупкие, но приятные на ощупь формы Эсси, которых она стеснялась. Объятия и поцелуи на колючем, но все равно приятном матрасе травы. И ее улыбка. Не торжествующая, а скорее наивная и настоящая. Словно бы Эсси впервые за долгое время сумела почувствовать нечто настоящее. Нечто, о чем можно слагать поэмы и воспевать баллады. А потом они отправились купаться. Река была холодной и бодрящей, и Эсси, ребячась, брызгалась и плескалась. Когда вечер стал тише, а небо совершенно стемнело, они медленно брели обратно, к разбитому лагерю. Они молчали, но слова и не были нужны. Эсси несколько раз останавливалась, хватая Геральта за руку и порываясь ему что-то сказать, и ведьмак ждал. Но она молчала и, улыбаясь, возобновляла свой шаг. Когда они достигли своей цели, Лютик тщетно пытался выпотрошить рыбу. На вопрос Геральта, действительно ли он устроил рыбалку на рыбалку, менестрель ответил, что тоже имеет право на развлечение, и коли ведьмак вернулся, самое время помочь с приготовлениями. Пока Геральт разводил костер, Эсси присела рядом с Лютиком и сжала его ладонь. На немой вопрос барда, девушка опустила ему голову на плечо и улыбнулась: - Я счастлива, - сказала она грустно и искренне. - Я очень счастлива.