Сердце на разрыв

Reza Песня — лучший способ рассказать о том, что таится внутри. О том, что не дает покоя, вторгаясь в сознание, о том, что иногда заставляет идти на безумные поступки, о том, что очерняет разум и разрывает сердце. Песня — лучший способ уйти из тривиального мира и быть собой втайне от других, не боясь показаться тем, кто ты есть на самом деле. Можно быть не　пойманным убийцей, можно быть кем-то отдаленным, кем-то бесконечно одиноким, можно придумать себе бессмертие, лишив себя всех чувств. Это ценно. Правда ценно — проживать одну маленькую жизнь, каждый раз меняя текст, каждый раз придумывая новую песню: о себе, для себя... И для тебя нашлось бы место, не будь ты виновным в постепенной гибели моего сердца. Ты разрываешь его... разрываешь на части, отдаляясь от меня, и вся боль, что поражает изнутри, превращается в осмысленные слова. Претворяет песню в жизнь. — Ты становишься странным, Реза, — признаешься, глядя на меня сверху вниз. Тебе кажется, что на белоснежном листе нет ничего. — Я пишу песню, Маса, — ответ краток: равен одному сердечному удару. Я хочу, чтобы ты оставил меня одного, явился ко мне в другой реальности. Но ты остаешься, даже подходишь ближе, и я слышу твой выдох над ухом: — О чем? — О себе. Настоящем себе, — нет смысла ограждать тебя от правды, ведь ты давно знаешь, что написание песен имеет для меня больший смысл, чем кто-либо мог предположить. Я знаю, ты думаешь, что я жертвую собой, гублю себя в обыкновенной реальности, создавая нечто новое в своем маленьком мире. Меня уже слишком много там, а тебя совсем нет. Ты не желаешь открываться мне. — Зачем ты пишешь, если мы давно перестали играть музыку? — тон твоего голоса содрогается под давлением удивления, но ты продолжаешь находиться рядом со мной. Можешь считать меня кем угодно: сумасшедшим, помешанным, зависимым — в этом нет особой разницы. Я болен, мой диагноз: постепенный разрыв сердца, а лечение — песни. Не ты, не твое присутствие… больше нет. — Ты должен уйти, — я повторяю твои слова из прошлого и, даже не взглянув на тебя, возвращаюсь к своему тексту. — Прости, если я сделал тебе больно, — извиняешься передо мной уже не единожды, прежде чем бесшумно уйти, позволив мне оказаться в более благоприятном мире. Там, где настоящего тебя не будет рядом со мной никогда. Я вижу бесконечность, вижу пустоту и ступаю по призрачному пути своей независимости. Не знаю, сколько еще нужно пройти, чтобы убедиться, что я недосягаем, далек от тебя так же, как и ты от меня. Не знаю, но иду, закрывая глаза. Смерть придет ко мне в маленькой жизни, заключит меня в нежные объятия и обернется твоим образом лишь на миг. А я отвечу, что мое сердце устало, а я ждал слишком давно — целую вечность, отсчитанную днями в потерянном прошлом. Ты, обличенный в смерть, улыбнешься мне, и я умру от разрыва сердца на твоих руках. Трудно придумать лучшую историю, ведь так? Я смог сблизиться со смертью, высвободив из губ облегченный выдох, но не смог удержать тебя рядом. Так кому, если не нам, знать о том, что большинство историй не имеют счастливого конца? Hiro Песня — лучший способ подарить нераскрытым чувствам и эмоциям необходимую свободу. Коснуться тонких струн души и поделиться истинами. Кто-то отыщет для себя гнев, кто-то ненависть, а кто-то нечто теплое, прорывающееся на волю изнутри. Песня — многогранность размышлений и желаний. Мы видим только то, что хотим видеть. Первое слово рождается на белоснежном листе в дрожащем свете. Сегодня мне хочется писать о прощении: о чужом прощении для тебя. Пусть даже пальцы дрожат от осознания несуществующей вины. Я не желаю уходить из реальности: ты должен знать, что можешь быть прощен. Эта песня станет близкой именно для тебя. В ней не будет меня: лишь ты и он — тот, чье сердце разрывается от чувств к тебе. Как и у меня сейчас. Вот только я не испытываю боли: ты не даешь ей прорваться, сближаясь со мной. Знаю, что чужая история закончится последним, смертельным выдохом в потаенном мире, так далеком от реальности, которую мне не хочется покидать. Я хочу быть собой здесь, быть тем, кого ты выбрал. И посвящать свои песни. — Не грусти, Маса, — прошу, глядя на тебя, лежащего за моей спиной и смотрящего в потолок. Ничего не стоит оставить свой текст и продолжить его вновь в любое время, ведь мое вдохновение постоянно рядом. Но для кого-то, о ком ты молчишь, важнее, чтобы ты был далеко. — Я попытаюсь, — ты обращаешь свой взгляд на меня, улыбаясь уголками губ едва заметно. Только мне. — Я пишу для тебя песню, — возвращаюсь к своему тексту и кажется, что слова появляются на белой поверхности сами по себе. — В ней есть ты? — ты устал искать потаенные эго. Но я открыт для тебя, как и ты для меня. — Нет, — коротко, в резонанс с ударом сердца. Я чувствую твой слабый выдох в тишине. Ты бессилен от постоянных загадок в чужом мире, которого ты так и не постиг, опасаясь чужих чувств. Чужих, но только не моих. Безумные поступки свершались в одной маленькой жизни, пока ты был рядом со мной, давая ответ. Но ведь сердце не подвластно приказу, так? — А я? — твой вопрос запоздало лишает спокойствие власти. — Если увидишь, — единственная тайна, которую я оставляю за собой, выводя последние слова. Я не умру от разрыва сердца. Да, моя болезнь — ты, но я не хочу лечиться. Вижу два образа: они смотрят друг на друга, но не делают ни шага, не осмеливаясь нарушать дистанцию. Вижу тебя и того, кто явил тебя своей смертью. Он сам говорит тебе о прощении, дарует необходимую свободу и уходит. Уходит из твоей жизни, не оставляя ни следа, а ты улыбаешься, улыбаешься той улыбкой, которую лишь я видел на твоих губах. Песня обретает жизнь. — Хочу написать для твоей песни музыку, — ты бесшумно подходишь ко мне и касаешься напряженного плеча. — Но не желаю, чтобы ты ее пел. — Я ведь сказал, что это для тебя, — ставлю точку и, отложив ручку в сторону, передаю тебе написанный текст. Только мы имеем право знать об этой истории, и только мы можем продолжить ее, не избегая реальности.