А ведь это тоже чья - то кровь.

Единственное, чего она боится – представлять сколько столетий сэр Галахад живёт от войны к войне; видеть в его глазах отголоски боёв и разорвавшиеся снаряды где – то на самой глубине темных с золотистой едва заметной каймой зрачков. Изабель уважает Галахада, его старость и все те столетние войны, которые он прошёл, но изо дня в день убегает вперёд, всё дальше, сверкая оружием за спиной со словами о том, что молодость всегда опережает старость. Потому что это единственное, что Д’Аргиль может, когда остаётся наедине с ним. Потому что это единственное, что ей доступно. Если бы она могла хоть раз остановиться и не лететь навстречу лондонскому экспрессу, Грей был бы благодарен, потому что его единственная задача – научить Изабель действовать обдуманно и хладнокровно, но как можно говорить о смирении, когда она – некогда совсем юная Изи, ставшая впоследствии твердой и мертвецки спокойной Игрэйной, не могла выстрелить в спину ликантропу так, чтобы не дрогнула рука. Грейсон уже не вспомнит, когда Изабель, ходившая за ним хвостиком, успела стать той, в кого ему не хотелось превращать эту девчонку. Рыцарь лишь отдавал приказы – Изабель лишь наблюдала, находясь на невидимом поводке, который крепко был обвязан вокруг запястья Галахада. Юная Изабель Д’Аргиль мечтала идти наравне с отцом и братом, сидеть за круглым столом, носить на шее сосуд с «Чёрной водой» и стрелять из разрядника по полукровкам, и однажды Грею пришлось оборвать этот «поводок», чтобы выпустить его Изи в мир, где война идёт с первобытных времён. Рыцарю оставалось бежать за ней, рвущейся вперёд, и шептать в спину, скрывающуюся за поворотом – «Вы молодец, Изи». Ева превратилась обратно в ребро, обрастая плотью – сэр Галахад исчез из Лондона ещё до рассвета, когда туман только начинает сгущаться над шпилями дворцовых башен. И каждый раз, насмехаясь над его старостью, Д’Аргиль словно ослабляла действие «Чёрной воды», являясь своеобразным антидотом. Будь она властна, вершила бы судьбу Грейсона за него самого, став в «его фильме» главным актёром, сценаристом и режиссёром. « А ведь это тоже чья – то кровь, там, у него на шее под крахмально - белым воротом рубахи» - думала Изабель во времена, когда отсутствие рыцарей и охраны вокруг круглого стола позволяло ей сжимать в руках сосуд с чудо жидкостью, сорванный с шеи «падшего» рыцаря. Грею хочется вскочить с колен, когда эта непоколебимая стальная девчонка вонзает ему нож в спину, вынося свой приговор, и увести ее, чтобы показать весь мир таким, какой он есть – весь Лондон с изнанки. Вот только он теперь больше не Галахад. Это тоже чья – то кровь, там, в сосуде. Ведь это также столетие назад какой – то Галахад героически погиб в сражении, был расстрелян или убит ликаном – жаль лишь, на долю Грейсона выпала смерть куда менее героическая - позорная до боли меж крыльев лёгких. « Виновен» - приговор умножается на пять, а потом и на десять, но в этой ледяной комнате, где за огромным круглым столом плодятся волки из бездомных собак, у рыцаря не дрогнет не один мускул на лице, даже когда внутри разольётся что – то горячее и липкое – наверное, от количества ножей в спине. Сэр Галахад исчез из Лондона ещё до рассвета. Ему – истощённому, обречённому на смерть и уже почти не живому хочется вновь прыгнуть в ледяную маслянистую воду, чтобы где – то у кромки воды услышать, как Изи срывается на крик, перегибаясь через каменную стену крепости. Между Игрэйной и Маркизом больше нет Грейсона, и теперь дула их оружий нацелены друг на друга – он молчит и не отводит взгляд, она изо всех сил старается сосредоточиться, сжимая зубы так, что они, наверное, крошатся в песок, а скулы предательски «играют», выдавая всё её женское волнение – сейчас она не рыцарь, теперь она та самая юная Изи, ходившая хвостиком за сэром Галахадом. « Просто Грейсон. Грей.» Никто из рыцарей так до конца и не понял, что это была только его война, стоившая Галахаду если не жизни, то моральной выдержки, благодаря которой он смог принять новоиспеченного Персиваля, возродившегося из пепла долбанного феникса, в лице Маркиза. А смог ли? Всё это лишь иллюзия, игра в имитацию, фокус. Одному Богу известно, как рыцаря ломало и рвало на части, когда вместо легкомысленного Лафайета Маркиз вдруг стал Персивалем, вот только не тем бравым рыцарем и верным другом. И в итоге никто не узнает о последнем разговоре Маркиза и Грейсона в промасленном грязном борделе, где в одну роковую ночь за стойкой пьяного бармена, уснувшего в обнимку с одной из дешевых проституток, был обнаружен мундир того самого Галахада. Однако, мужчине удалось стать кем угодно: рыцарем для королевы повстанцев, предателем для своих и героем для тех, кто до последнего верил, что сердце Галахада Грейсона будет биться и без «Чёрной воды», ведь патроны для револьвера он всегда найдёт, по инерции сообщая, что противник убит. Ему удалось стать кем угодно, даже шрамом на сердце Игрэйны – просто Изи, но никак не врагом для Маркиза, который, целясь в упор, так и не смог выпустить пулю в уже не рыцаря. Сэр Галахад исчез из Лондона не с появлением тумана, над шпилями башен, сэр Галахад исчез из Лондона когда Д’Аргиль сорвал с его шеи сосуд с «Чёрной водой». А ведь это тоже чья – то кровь.