Je t'aime

За слегка запотевшим окном неслись дома. Такие красивые и такие незнакомые. Голова готова была взорваться, потому что помимо болезни, он слушал совершенно непонятные для его слуха звуки, которые хоть и походили на обычный разговор, разобрать не удавалось. Маршалл поморщился и понял, что кажется, это радио. Наверное, он потерял память или что-то вроде того, но сил не было даже на то, чтобы подумать, какого черта здесь происходит. Оставалось только тупо пялиться по сторонам, не рискуя поднять голову и не вызвать очередной прилив боли. А голова его лежала на мягком плече, окутанного пальто и приятно пахнущего одеколоном, купленным им же на прошлое Рождество. Маршалл, тем не менее, дернулся и эта участь, выходящей из тени боли, его все же настигла. — Ооо Господи, — простонал Уильямс и с протяжным показанием высморкался в носовой платок. — Я не понимаю и слова. Меня похитили инопланетяне? — Маршалл закашлялся и немного поерзал на сидении, устраиваясь удобнее. Со стороны послышалась знакомая усмешка. — Это всего лишь я, — ну точно, это был Билли. Это почему-то не успокаивало. — Мы всего лишь в Париже, а ты всего лишь героически проспал на мне всю дорогу, — он переплел свои длинные пальцы с его слабыми и побледневшими, после чего поспешил расплатиться с таксистом, всовывая ему в ладони пару купюр и не дожидаясь сдачи, вылез из машины, буквально взваливая на одно плечо Маршалла, а в другую руку беря чемодан. Таксист, сволочь, даже не удосужился выйти и помочь с подъездной дверью. Может, это потому что это парни, а он зарос стереотипами? Или он просто ленивый мудак. На самом деле, Билли было не до этого, когда он пытался попасть ключом в замочную скважину, прислоняя Маршалла к стене, а чемодан ставя рядом. В этот момент он мог только молиться всем известным и неизвестным силам, но, карма это была или нет: Маршалла вырубило прямо в тот момент, когда дверь скрипнула и открылась и он за раз сполз по стене, точно ободрав бы себе спину, если бы не слои одежды. Встреча с холодным асфальтом, тем не менее, вернула его к жизни, заставляя матернуться, чуть ли не по-французски. Заставить, конечно, не заставил даже асфальт. Билли прикрыл глаза, вздыхая и придя в себя, водрузил тело парня на плеча, затаскивая чемодан за собой и надеясь только на то, что они все же смогут дойти до своей квартиры сегодня. Когда он все же скинул Маршалла с себя, сминая простыни и восстанавливая дыхания, он понял, что не переставать верить — все же годный совет. Тем временем, Уильямс свернулся калачиком на кровати, не стянув ботинки и верхнюю одежду и обхватил ноги. — И что нам теперь делать? — разочарованно вздыхает Билли и кусает ногти. — Скоро сочельник. Сегодня двадцать четвертое. Маршалл? Маршалл, блять, — он слегка пинает кровать ногой, прекрасно понимая, что пользы от этого не прибудет. Но он хотя бы что-то делал. — Куда-а ты меня приве-ез, — снова застонал парень, игнорируя все предшествующие вопросы. — И почему я не понимаю ничего, что они говорят. Билли, объясни мне, что происходит, а? Мне кажется, я двинулся. В ответ брюнет только покачал головой и разворачивается на пятках к большому окну, направляя взгляд куда-то вдаль. Шалость не удалась. А этот мудак больше никогда в своей жизни не увидит мороженного. Льюис мог это пообещать. — В Париж, — повторяет он свое объяснение и вздыхает. — Как ты умудрился? Тебе совсем хреново, да? Совсем-совсем? — впрочем, вид Маршалла выдает все гораздо лучше слов, но брюнет всегда был одним из тех, кто никогда не теряет надежды. Маршалл бурчит что-то нечленораздельное, похожее на смутные осуждения за то, что можно было прекрасно остаться и отдохнуть дома на Рождество. А Билли надеется на то, что если тот сейчас пропотеет, то это может помочь. Маршалл шипит и пытается откашляться, потому что он тоже совершенно несчастлив от того, что он не может насладиться Парижем прямо сейчас, даже из окна. А Билли просто надеется на то, что он не зря потратился на эту поездку, которая должна была стать лучшей в их жизни. И они оба просто надеются на то, что это Рождество пройдет хорошо. — Во всяком случае, — перебивает Билли того. — Ты не можешь постить все те дебильные манипы со Спейсоном, которые все еще приходят тебе от шипперов, а некоторые, держу пари, ты лепишь самостоятельно. — Тебе они нра-авятся, — на бледном лице Маршалла появляется чертовски довольная улыбка и он будто расцветает. Билли улыбается в ответ. — А я вот уверен, что парочку из них точно прислал мне ты. В него тут же летит подушка, казалось бы, меньше его ладони, заставляя снова обессиленно упасть на кровать, едва ли успев стянуть с себя пальто. Сил не было ни на что. — Хватит переживать обо всем подряд. Тут есть очень крутые магазины, если хочешь знать, — деловито проговорил Билли, залезая на кровать и обхватывая бедра Маршалла ногами с двух сторон. Они смотрели друг другу в глаза и улыбались. — К тому же, это город любви. И твой подарок находится прямо здесь. К тому же, мы должны съездить к некоторым моим друзьям, знаешь, поздравить их, получить подарки. Надеюсь дорогие. Билли играл с ладонью Маршалла, перебегая и иногда очерчивая пальцами бесцветные полосы. — Нет, нет, нет. Билли, нет, — парень сглотнул. — Пожалуйста. Ты не видишь в каком я состоянии? И вообще. Сегодня — только я и ты. Хорошо. Просто побудь сегодня со мной, а завтра я снова буду готов идти с тобой хоть на край света. — Конечно, — сладко прошептал он, легко целуя парня в лоб и ложась рядом, стараясь не слишком умолять его пространства, но все же притягивая за талию к себе. Носом он уткнулся в его горячую шею и вздохнул, вдыхая приятный аромат апельсина. У них было немного времени побыть вдвоем. Просто побыть вдвоем. _______________________ Маршалл знал, что Билли любит искусство и всякие картины из разных жанров, но... Подобрать что-то действительно стоящее и действительно то, что могло бы понравиться самому, пожалуй, интересному и неординарному парню на планете, было действительно тяжелым занятием для него. Поэтому он уже битый час ходил по этой долбанной выставке современного искусства, не в силах сфокусироваться на чем-то конкретном. Все было слишком ярко, слишком не в тему. На цену он еще даже не смотрел, но уже подозревал, что за такую вот хрень, когда гору красок взяли и вылили на холст гребут кругленькие суммы. На самом деле, плевать. На самом деле, так ему и надо. Надо было покупать подарок заранее, рассчитая то, что за неделю до Рождества его может свалить ангина. Он торчит там еще некоторое время, о чем-то думая, взвешивая, решая. Билли становится не по себе, когда парень появляется из-за угла и подлетая к нему, хватает за локоть, а затем за ладонь, словно и вовсе не болел, а после ведет по моллу, заходит за все возможные углы, входит в различные лабиринты и закоулки, будто стараясь сбежать от всего этого, какого-то хипстерского и непонятного для него художества к чертям собачьим, даже если это грозит им тем, что они никогда не найдут отсюда выход и сдохнут однажды в Парижском центре. Тогда Билли заплатит хорошую цену: Маршалл будет твиттить о их отношениях и уже неманипные фотки в твиттер столько, сколько зарядка его телефона или пальцы посчитают нужным. Парень успокаивается только тогда, когда они натыкаются на магазин музыки. Он сначала сжимает руку Билли сильнее, а затем расслабляет. И тот может, наконец, вздохнуть спокойно, хоть и не знает, что еще может учудить этот сумасшедший. Но он точно знает: что они здесь надолго, а ему еще нужно приготовить чертову курицу и всякие разные салатики, от которых, вроде, тошнит еще с того Рождества. Впрочем, хватало одного факта совместного отравления после нового рецепта и недельного промывания желудка, что никто и никогда в жизни не смел бы назвать приятной или хоты бы не отвратительной процедурой. Так что, может даже лучше, что так вышло. Может, даже лучше, что Маршалл сейчас завороженно смотрит на одну из самых дорогущих гитар сего поколения и даже боится прикоснуться к ней рукой: настолько, верно, она ему кажется священной. Он проходит дальше, буквально рысью перемещается по всему магазину, а Льюис только завороженно наблюдает за сей прекрасным действием. Брюнет знал, что была бы воля Маршалла и он бы просто слился бы с этой атмосферой. Растворился бы прямо здесь. Растекся и впитался бы в этот пол, эти стены, эти пластинки. Счастливое лицо этого коротышки, который, на деле, таким-то и не был: просто прикольно было смотреть на его выражение лица, было самой главной причиной счастливого лица Билли за последние полтора года. Когда они уже оказываются в каком-то суперкрутом магазине со шмотками, чье название Маршалл не удосужился запомнить при входе, он не пытается проявить какие-то навыки во французском, кои ему пытался привить Билли уже несколько месяцев: он прямым текстом попросил очень горячий кофе на английском языке и подумал, что разнесет тут все к чертям, если его не поймут. В конце концов, его насильно сюда затащили. Ну, он был в бреду. А теперь смотреть на то, как чертов Льюис примеряет десятки узких джинсов(не то, чтобы он был против), пытаться высказать какое-то мнение, о котором у него сначала интересуются, а потом прерывают и говорят, что он все равно ничего не понимает. А потом берут все. Маршалл смотрит на это чудо сквозь слегка приоткрытую занавеску, легкую и естественную улыбку, немного уставший взгляд и понимает, что он его. От слова совсем. _______________________ — Как мы оказались в ресторане с мексиканской кухней, ты можешь мне объяснить? — хмурится Маршалл, поедая начос. Бар был забит под завязку, как и все остальные развлекаловки и улицы города в общем и целом. Наверное, везде разом травили тараканов. — Молча, — бурчит брюнет в ответ, убирая с носа блондина сырный соус кончиком большого пальца. — Пора бы брать от жизни все, милый. — Иногда, это выглядит так, будто ты просто сошел с ума, — Билли пожимает плечами. — Всегда. Тут говорили и на французском, и на испанском, и на английском. Тут уже хочешь не хочешь, болеешь не болеешь — болит голова. Рождество в самом разгаре. Сочельник. Праздник и атмосфера ожидания. Чего-то нового и большого. Как большой яркий надувной шарик, посыпанный блестками и приправленный радугой. Как просто нечто, что может нечто изменить. Билли хочет заказать вина, косясь на две огромные кружки пенящегося пива. Это не то, как он привык встречать Рождество и не то, что он привык делать. А этот, тот, что напротив, просто пришел в жизнь и снес все привычки к чертям раз и навсегда. Оставляя только одну. Себя самого. Льюис отпустил руку в ключевой момент, психанул и прильнул к губами к краю кружки, постепенно входя во вкус и спустя секунд семь, половины кружки уже не было. Он вытерся рукавом, встречая на себе недоуменный шокированный взгляд и легкую улыбку, которую Маршалл не мог скрыть, как не стараться. Его парень абсолютно чокнутый и сумасшедший придурок, но он прекрасен настолько, что всех эпитетов сразу трех языков, на которых тут болтают не хватит, чтобы рассказать об этом. Сердце двоих бешено колотятся, вскоре ловя нужную волну. Сегодня ночью в их спальне будут летать фейерверки, будет искрится шампанское и будет слышен звонкий смех, как здесь и сейчас делают все эти незнакомые и странные люди. А сейчас... Сейчас самое время поесть острый начос, запивая отборным пивом и пожирая друг друга взглядом. Рождество. Восхваляйте этот праздник. Рождество. Счастье на блюде из фарфора. — Je t'aime, — шепчет Маршалл, сжимая его ладонь. Это первое выражение на французском, что он не поленился и не поскупился сказать. И это выражение заставило Билли онеметь до кончиков пальцев прямо сейчас. Другой рукой Уильямс сжал картину, за которой вернулся сегодня вечером, и на которую видел больше всего взглядов Билли. Целых двадцать семь. — Je t'aime, — уверенно повторяет Билли, переплетая пальцы и мягко улыбаясь. Он чувствует, что это Рождество действительно стало лучшим. Другой рукой Льюис сжимает ту самую гитару, на которую Маршалл буквально пускал слюни, за которой он вернулся в то же время и спустил на это все деньги. Непонятно правда, как они теперь поедут домой. Но это все мелочи жизни по сравнению с настоящей любовью.