Пиромания

«Папин галстук, мамин паспорт – вот и маленький костер». Г.Остер. «Пиролагния (др.греч. πῦρ — огонь, жар + λαγνεία — похоть; пирофилия) — вид девиации, при которой возбуждение вызывается созерцанием пламени или пожара. В тяжёлой форме может сопровождаться патологическим стремлением к поджогам (пироманией)». Википедия

      Они были вместе около полугода и уже не особо скрывали от товарищей по группе свои отношения. По правде сказать, Паулю и Тиллю даже не пришлось «выходить на свет»: остальные давно догадывались, что гитариста и фронтмена связывает нечто большее, чем просто любовь к музыке и пиротехническим штучкам. Хотя последнее было довольно близко к правде. Старшие в группе, уверенные в себе, за спиной по нескольку браков и взрослые уже дети… как ни крути, у них было много общего, но связующим звеном для них стала пиротехника.       Первый раз именно Пауль предложил разлить на концерте бензин между рядами зрителей. Тогда Линдеманн удивлялся, зачем это нужно: «Ты с ума сошел? А если что-то пойдет не так?», однако в его глазах уже читался интерес к огненному шоу, и проницательный Ландерс не мог этого не заметить. Ритм-гитарист был лаконичен: «Подожди — увидишь».       Тилль ни разу не пожалел, что послушал товарища: огонь для него оказался сродни первой любви, нет, опаляющей страсти. Когда Тилль долго не мог получить «дозу», начиналась ломка. Гитарист не раз и не два замечал за другом такую особенность: вечером перед концертом, особенно после долгого перерыва, вокалиста что-то грызло; он будто не мог избавиться от ставшего тягостным ожидания. Тогда он либо впадал в тоскливое самокопание, либо наоборот, кутил сверх всякой меры. Общим было одно: фронтмена было тяжело назвать счастливым. Зато после концерта тот становился совершенно другим человеком: расслаблялся, шутил, иногда даже затмевая Пауля. И, засыпая, Тилль выглядел самым счастливым человеком в мире.       То же, что творилось с вокалистом во время концерта, не было секретом. Конечно, такое поведение Тилля считалось частью шоу, и вряд ли фанаты серьезно задумывались, что именно стоит за бешеной мимикой и выходками Тилля на сцене. Все списывалось на игру. Но ее не было. Линдеманн просто не смог бы изобразить такое. И дело совсем не в актерском мастерстве или его отсутствии. В момент любовного наслаждения лицевые мышцы расслабляются, и поэтому люди корчат те еще рожи. С Тиллем происходило нечто похожее: огонь, дым и взрывы были для него одновременно афродизиаком и предметом страсти. «Два в одном», как говорится в рекламе.       Нет, Линдеманн не мог притворяться. Круспе мог. Для него игра была важнейшей частью шоу. Покрасоваться, поиграть мускулами перед тысячами зрителей, отвечающих ликующе-громогласным ревом на каждое движение или взгляд кумира. Но для Рихарда огонь был конкурентом, а конкуренции он не любил. Шнайдер за своей установкой чувствовал себя в надежной крепости и не обращал особого внимания творящуюся вокруг огненную вакханалию. От Оливера сложно было добиться внятной реакции. Флаке же… Он с самого начала недолюбливал идею постоянных вспышек на сцене.       Другое дело Пауль. Он всегда завороженно следил за беснующимся на сцене вокалистом. Сперва украдкой, потом все более открыто, пусть и пряча обожание за беззлобными сценическими подколками. Гитарист всегда с готовностью принимал участие в обсуждении новых номеров, прорабатывал вместе с Тиллем детали. Одно время в эту компанию новаторов входил и Шнайдер, однако тот в основном отвечал за костюмы и скоро перешел на автономную работу. Все, что от него требовалось — полная невоспламеняемость одежды, а остальное ударник был готов передать в руки согруппников, благо те его не держали, к собственному удивлению восприняв уход ударника как шанс лучше узнать друг друга.       Теперь у Тилля с Паулем стало куда больше общего — больше даже, чем когда будущие согруппники большой дружной компанией наведывались к вокалисту, тогда еще жившему размеренной жизнью крестьянина, и оставались там: на ночь ли, на неделю ли…       Общая вешалка для халатов, общие таблетки на столике, один на двоих телевизионный пульт. Понемногу они научились жить вместе, понимать друг друга с полувзгляда, открывать новое. И то, что Тилля раздражают звуки босых шагов, и любимая обоими музыкальная пластинка, и то самое, «особое» место у Пауля под коленкой. Каждый начал чуть больше следить за собой в том, что касалось гигиены и удовольствия, часто от нее зависящего.       Стоит сказать и о том, чего у этих двоих не было. Не было слащавых прозвищ, щенячьи-преданных взглядов — той манерной пошлости, так часто приписываемой «любителям сильного пола». Нежность? Возможно. Но когда ты работаешь в стиле метал, она неизбежно приобретает особый привкус.       Все это было чудесно, но пора было думать о новом витке в отношениях, становившихся рутиной. Безумно притягательной, но все-таки рутиной.       Кажется, инициатором снова был Пауль.       После очередного концерта они остались в зале, якобы для того, чтобы еще раз все проверить. Согруппники не думали задерживаться: всех ждало афтепати, и они не желали пропустить начало. Техники задержались на полчаса-час. Они проверяли исправность оборудования, обмениваясь на ходу шуточками о прошедших концертах и самих музыкантах — старая добрая традиция римских триумфаторов, — но вскоре и они разъехались кто куда. В конце концов, дело проходило совсем не в дальних краях, и почти всех ждали дома семьи.       Как и во время тестирования нового пиротехнического оборудования, Тилль не спешил, предпочитая задержку опасности внезапного сбоя. Адреналин был строго дозирован. Хотя, возможно, как раз такая чисто немецкая скрупулезность заставляла обоих покрываться гусиной кожей в ожидании того, что скоро должно было случиться.       Все было продумано до мелочей: пока команда проверяла работу противопожарной системы до и после изменения настроек, Тилль измерял, сколько времени требуется детектору дыма, чтобы забить тревогу. Это проделывалось открыто только потому, что никто не знал, для чего вокалисту нужны такие, казалось бы, неинтересные подробности. Ритм-гитарист иногда заговорщически подмигивал ему тогда, улыбаясь абсолютно чеширской улыбкой. Прямо как сейчас.       — Пауль, ты снова лыбишься.       — Ты против? — еще один взгляд из серии «я хочу съесть тебя прямо здесь и сейчас».       — Еще хоть слово из этого сектора, и кто-то лишится смазки.       Не то чтобы угроза была воспринята всерьез, но Ландерс притих. К тому же никто не налагал запрет на смех и стоны, а это уже давало неплохой простор для самовыражения.       Табачный дым не подходил, цветной пиротехнический — тоже. Каким-то чудом система распознавала их и не реагировала, считая безопасными. Оставалось дерево и пластик. Страницы из припасенного каталога для автомобилистов оказались как нельзя кстати. К ним добавился набор дешевых зажигалок, купленный тут же, буквально за углом. Пачка чипсов, упаковка закончившегося сигаретного блока — в дело шло практически все. Пара сложила небольшой «костер» с зажигалками и влажной бумагой в центре, более сухим «топливом» по краям и по чуть-чуть пластика тут и там. Вскоре на бетонном полу неуверенно затрепетал огонь, которому не суждено было стать пожаром. Тилль позаботился об этом. Как только пламя добралось бы до середины, оно пошло бы на убыль, обращаясь в густой дым.       Но пока что гитарист с абсолютно детским восторгом следил за пожирающим бумагу рыжим чудовищем. Ухмыльнувшись, фронтмен приблизился к любовнику и притянул его лицо к своему, целуя того в губы. Пауль с готовностью ответил на поцелуй, умещая в нем слов больше, чем он мог бы сказать за день, и залезая руками под футболку, которая местами была уже влажной от пота. Вокалист, не разрывая поцелуя, простонал что-то нечленораздельное и крепче прижал гитариста к себе, вцепляясь ему в затылок.       Раздеваться не стали — просто приспустили штаны вместе с трусами. Точнее, последнее сделал только Тилль. В отличие от вокалиста, у Пауля был заготовлен маленький сюрприз: на нем не было белья.       — Я же утром видел, как… — Тилль не договорил. Сразу за этим последовал еле различимый в темноте ночного коридора кивок в сторону рюкзака, потом — служебного туалета. И тихий, чуть самодовольный смешок.       Пауль повернулся к стене, упираясь в нее ладонями. По иронии, под его руками оказался щит пожарной безопасности. Это не ускользнуло от внимания вокалиста: «В случае опасности разбить стекло и нажать кнопку», — прочел он.       — Кноп, это ведь про тебя… — глухо прошептал Линдеманн, прижимаясь к небольшому, но такому возбуждающему телу. Дым начинал делать свое дело.       Легкое вздрагивание.       «Он специально не разогрел смазку? Ведь помнит же…»       За месяцы совместной жизни узнаешь человека, начинаешь понимать его, как будто это ты сам. Ну, не до такой, конечно, степени, но знаешь уже каждую привычку, каждую морщинку. Каждую трещинку — как у старой, но любимой чашки с отколотым краем. Вот только чашка «Тилль Линдеманн» вполне может ошпарить…       Времени было ужасающе мало. Пауль понимал, что это далеко не первый их секс, и поэтому старался, как мог, до боли, сжиматься. Лишь бы Тиллю было приятнее. Правда, трудно было сказать, что сам Ландерс страдал: вокалист отнюдь не забывал о паулевском члене.       Коридор наполнялся удушливым дымом. Зрачки вокалиста, и без того расширенные из-за темноты, сейчас напоминали огромные провалы. Пауль не мог этого видеть, однако ему нетрудно было догадаться, что происходит с фронтменом, по сбивающемуся на хрип дыханию и начинающим терять размеренность толчкам. Сильная, покрытая шрамами рука вцеплялась в плечо гитариста, заставляя все глубже вдыхать сводящую с ума комбинацию из гари и мужского дезодоранта, сдающегося под действием острого запаха любовного пота.       «Когда? Когда?» — звенело в голове гитариста. Ему становилось все тяжелее концентрироваться. Сердце и легкие работали на пределе, и Пауль понимал, что ни он, ни Тилль так долго не выдержат.       Казалось, что потолок над ними исчез, прорываясь дождем. Ледяной душ, придя на смену частичкам золы в воздухе, смешался с воем пожарной тревоги и запустил цепную реакцию. Тиллю потребовалось меньше секунды, чтобы втолкнуться, насколько возможно, в своего любовника и кончить на выдохе.       Паулю не хватало буквально нескольких ударов сердца, пары полных угарного газа вдохов с оседающими в легких токсичными примесями металлов. Линдеманн, не спрашивая, уловил это и пришел любимому на помощь, до хрипа сжимая пальцы вокруг ставшей такой уязвимой шеи.       Как раз в этот момент из импровизированного, затухающего уже костра вылетел оплавившийся кусок зажигалки и угодил Ландерсу под колено. Именно то, что было нужно: смесь жара, адреналина и удушья, удесятеряемая удовольствием, в мгновение довела мужчину до оргазма.       Сирена ревела не прекращая, но в ней появились новые нотки. Они доносились с улицы и могли значить только одно.       Короткий обмен взглядами — и оба поспешно натягивают штаны, прячут улики по сумкам, сметают в урну пепел, смывают использованный презерватив. В помещении все еще ощущается запах дыма, но догадаться, что происходило минутами раньше, невозможно. Все из того же рюкзака извлекается по пачке сигарет, щелкает выжившая зажигалка — не чета погибшим. Эта — дорогая, подаренная Рихардом не то на День Рождения, не то на Рождество. Вещица ручной работы.       Пожарная охрана ворвалась в здание, готовая бороться с огнем. Их было двое: Ландерс тут же окрестил их про себя Первый и Второй. Первый был старше и имел не то усталый, не то растерянный вид. Второй, напротив, явно имел твердое мнение о происходящем: ему не нравилось, что ему с напарником пришлось подрываться и нестись черт знает куда среди ночи. Впрочем, оба ожидали увидеть что-то стоящее их профессионального внимания. Но, к их удивлению, тушить оказалось нечего.       — Вы… не слышали тревоги? — удивленно обратился к музыкантам Первый.       — Ага… то есть слышали. Наверное, что-то сломалось. Ведь здесь же можно курить? — невинно поинтересовался гитарист.       — Э… да, — растерялся пожарник. — Но… я хотел сказать…       — На ночь помещение запирается. Вас не должно было здесь быть! — нашелся Второй.       — Да, Хофманн прав, — поддержал его Первый. — Эх!.. Теперь еще систему заново отлаживать, перепроверять… Что за день-то такой?       — Хм… — еще одно дымное облако. — Пауль, пойдем. Не будем, — вокалист устало, умиротворенно улыбнулся, — мешать людям работать.       — Автограф хотите? — не дожидаясь ответа, гитарист достал из кармана маркер и, привстав на носки, расписался на шлеме Первого. Тилль, последовал его примеру.       — До свидания. Мы правда не хотели доставлять вам неприятности. Доброй ночи!