Теория Машин и Механизмов

Когда он впервые осознает себя в пространстве, то сначала долго нет ничего, кроме размеренного ритма. В нем что-то раскачивается, как маятник, туда и обратно: равномерно, отчетливо. Нарастает. Нервное, незнакомое, пульсирующее. Потом появляются голос и имя – не его голос, но в имени звучит нечто на грани узнавания: Джон Уотсон. Он – Джон Уотсон? Он? Да, он – Джон Уотсон. На голос наслаиваются другие звуки, всплывает ниоткуда туманная дымка, размытая и разноцветная, клубится волнами и складывается в образы. Из дымки проступает комната с зеленым потолком и женщиной, у которой тревожные и добрые глаза. Зеленый? Комната? Женщина? В этих словах есть смысл. - Ты – Джон Уотсон, - говорит женщина. - Серия WD-33/5, продукт корпорации Мориарти, назначение - военная хирургия. Он задумывается на мгновение, но всё понимает. Он знает, кто он. Всё верно, это его программа. Программа женщины – биомеханик, имя модели – Молли Хупер. Должно быть, новейшая разработка: автоматоны не могут создавать себе подобных, он знает это (или помнит? нет, скорее знает), но модель Хупер сообщила, что WD-33/5 собран её руками. Он, Джон Уотсон, собран. Он смотрит на неё и думает, что это хорошо. У неё тонкие, чуткие руки, узкие ладони с длинными пальцами, такими пальцами удобно собирать детали, вытачивать детали, менять детали. Он смотрит на свои, и они совсем другие, но такие похожие. Он не видит своих частей, всё покрыто кожей – это странно, как можно не видеть работы собственного механизма? Джон пытается отвинтить предплечье, и его пронзает ослепительная, яростная боль (что это такое? почему он знает? он не должен, автоматонам недоступно это ощущение, но он знает? нет, скорее помнит). Молли Хупер торопливо перехватывает его руку и объясняет: - Джон, не надо, ты не робот, не автоматон. Ты – механизированный человек, прототип серии, новая разработка… Он не слышит, не разбирает слов. Человек? Почему? Как так вышло? Он не человек, чувствует, что не человек, внутри тикает размеренно, раскачивается, линия, плоскость, объем, как это – быть человеком? Разве не должно быть ярче, красочнее, свободнее? Естественнее? У людей тоже тикает внутри? - … В тебе заложена программа самообучающейся личности, это практически искусственный интеллект, в рамках сборки, конечно, но ты не заметишь разницы, полный набор функций. Базы данных, нужные для адаптации и полноценной жизни, уже внесены, они будут активироваться по мере необходимости. Джон слышит, запоминает, но не осознает. Для него это всё пустой звук, информация не попадает в кластеры. Наверное, он поймет потом. Наверняка, потом. Самое важное – он человек. Это новое, потрясающее, неизведанное. Он – человек? Это что-то значит? Он значимый? Он прототип. Уникальный. Единственный? Один? Молли Хупер смотрит на него с гордостью, словно он величайшее достижение. Интересно, это действительно так? - Мы вживили в твое тело чрезвычайно прочный, но легкий металлический скелет и механизировали двигательный аппарат. В случае физических повреждений восстановление займет куда меньше времени. Однако, Джон, самое интересное в том, что все остальные органы у тебя оставлены как у обычного человека. Это наш прорыв – полное слияние механики с органическим телом. Мы оставили нетронутыми все органы, кроме сердца. Оно, напротив, искусственное: военному хирургу не нужны эмоции, в поле они будут только мешать. Зато использованы лучшие сплавы, сердце будет работать столетиями, ювелирная работа, настоящее произведение искусства. А всё остальное? О, Джон, хороший вопрос, мы собрали тебя с нуля, за счет донорских органов. Джон смотрит на отблески лампы на именной карточке Молли и думает о том, что раньше был множеством разных людей. Живых, настоящих людей. Кем они были? Разные люди в нем продолжают жить, пока он сидит на кровати в стерильной камере, перегоняют кровь по сосудам, которые раньше тоже были чужими. Он – это другие люди? Ему не очень нравится эта мысль, хотя он и не может объяснить почему. В камере совсем пусто и нет ничего, кроме его кровати и Молли, глаза которой светятся от радости, а волосы выбиваются из-за уха. У нее хорошая улыбка, думает Джон. Ему больно думать. В голове звенит и нарастает гул, треск, шум. Ему кажется, что в черепе пробили дыру, и голову затапливает чем-то, чему он не может дать названия. Словно разверзлась пропасть, в которой нет дна. Внутри него самого – пропасть. Он стискивает ладонью лоб, и ему кажется, что под кожей он слышит металлический скрип петель. Когда Джон отнимает руку ото лба, в камере больше никого нет. Молли, модель Хупер, ушла, а он этого даже не заметил. При Молли, женщине с красивыми руками, можно было вслушиваться в её голос, но оставшись один, он слышит только, как шумит кровь. Наверное, таким образом люди в нем переговариваются между собой. *** Через несколько дней его переводят в другую палату. Сначала к нему подключают бесконечное количество аппаратов, замеряющих его физиологические показатели. Они тихо звенят, пока вокруг ходят люди и проверяют, всё ли с ним в порядке. Молли Хупер среди них тоже есть. Она улыбается ему краешком рта, даже когда не смотрит на него, а занята обработкой данных. Между собой люди (или автоматоны? похоже, все-таки люди) не переговариваются, но на всех халатах нашита одинаковая эмблема: «Мориарти». Джон внимательно анализирует все свои реакции во время процедур. Ему не очень понятно, как его не было еще позавчера, совсем, абсолютно, а теперь он есть и чувствует холодные датчики на своем теле. Временами ему кажется, что он сейчас умрет от сенсорной перегрузки, и его снова не станет – так много ощущений, невыносимо отчетливых. Они вгрызаются в него - температура, форма, размер, фактура, - пока мозг пытается справиться. Постепенно он привыкает. Сначала вздрагивает от случайных прикосновений к поверхностям, они бьют его током, ошеломляют полнотой и завершенностью, но со временем становится легче. Поверхности признают его своим и не отторгают. Джон действительно привыкает и учится прятать удивление от окружающего на своем лице, как только понимает, что именно по лицам люди читают друг друга. По лицам и наборам голосовых команд. А еще он никак не может отделаться от мысли, что если бы он мог когда-либо мечтать (желать? предвкушать? он умеет?), то мечтал бы именно о жизни. Как и от мысли, что ничего прекраснее того, как распирает на части легкие от ночного свежего, острого воздуха, никто испытать не в состоянии. *** Каждое утро Молли заносит в него порцию вводных данных. Джону странно, что она пользуется архаичным вербальным методом, когда гораздо проще было бы загрузить информацию непосредственно в матрицу, но не спорит. Ему нравится процесс. А вот ощущение разверзающейся бездны внутри - беспокоит. Джон не понимает, откуда его тело знает, как реагировать. Это похоже на воспоминания, но откуда у него – него, Джона, могут они быть? Он знает, как держать столовые приборы, идти, дышать, ловить. Воспоминания поднимаются со дна, легкие, как дым, незаметные. Откуда он знает, что такое дым? Как ходить, принимать душ? Ему кажется, будто тело управляет им, а сам он пока незначителен, зависим и невероятно, потрясающе уязвим. По ночам он слушает себя, работу своего прекрасно подогнанного тела, и не знает, действительно ли слышит «кррр-т, крррт-с», издаваемое сердцем, или он это придумал самостоятельно. Каждую ночь он хочет разобрать себя по частям и посмотреть, но так и не встает с кровати. Джон не уверен, что сможет собрать себя обратно. Молли Хупер об этом не знает. Она спрашивает его, но Джон каждый раз отвечает, что у него всё в порядке. Тогда она продолжает свои рассказы и ввод данных. Джон узнает, как устроен тот мир, в котором он будет жить. Уже живет, уверяет его Молли, но пока он этого не чувствует. Его мир – это всего лишь белые стены лаборатории, Молли и схожие в своей безликости люди-автоматоны. Он не знает, что там, снаружи, но внимательно слушает. - Почему «Мориарти»? – спрашивает он однажды. На самом деле, Джон хотел спросить, почему они все носят этот символ? Был ли у них выбор? Ощущают ли они себя частью чего-то важного, будучи такими похожими, нося знак их общего отличия? Или так у всех – нужны эмблемы с целью идентификации? Получилось только «Почему». Молли, ожидаемо, не поняла. Запрос был сформулирован неверно, но в результате принес некоторые ответы. - Видишь ли, Джон… - Молли замялась. Это был плохой знак. У него не так много опыта общения с другими живыми существами, но за те дни, пока он был, Джон успел заметить, что люди говорят «видишь ли», когда на самом деле не хотят говорить. - Ты не подумай, - Молли неожиданно улыбнулась, широко и ясно, и его подозрительность вмиг исчезла. – Я просто постоянно забываю, что ты не знаешь очень многих вещей. Вот и приходится формулировать. Она умолкла еще на пару мгновений, а потом продолжила: - Надо отдать должное Холмсам, они были первыми. *** Холмсы действительно были первыми, кто напал на золотую жилу – производство запрограммированных автоматонов. Они специализировались на механизмах-компаньонах: домашние питомцах, птицах, лошадях. В них вносились нужные характеристики поведения и реакций, делающие их практически идентичными реальным животным и куда менее требовательными. Техобслуживание дважды в год, никаких затрат на еду, минимальный уход, вариация настроек. Они начинали с баснословно дорогой, элитной продукции, чтобы через пятьдесят лет стать влиятельнейшей корпорацией Британской Империи. За это время автоматоны появились практически у всех, вытеснив биологических домашних питомцев. Некоторые семьи, бережно чтущие традиции даже предпочли механических коней, запряженных в кареты, новым моторам и современным автомобилям. Таким образом, аристократия пыталась сохранить «дух времени». Корпорация Холмсов долгое время оставалась монополистом производства, когда двенадцать лет назад у них появились конкуренты. Корпорация Мориарти возникла словно из ниоткуда, выйдя на рынок с удивительным предложением – объединять тела людей с машинами. Разработки, естественно, велись много лет, наверное, десятилетия, в строжайшей секретности, пока Мориарти не довели их до совершенства. Подобная идея едва не привела к расколу общества: Церковь выпустила ожесточенную ноту протеста и попыталась наложить запрет на их деятельность, но Корпорации удалось замять дело и получить Королевское разрешение на запуск производства. Короне были выгодны подобные эксперименты – сыграв на человеческом любопытстве, правительство могло в будущем получить уникальное преимущество, и очень скоро из казны были выделены средства на разработки. Мориарти вышли первыми там, где Холмсы побоялись выступить – или просто не успели, – и выиграли. Именно они первыми интегрировали механизм в человеческое тело, впервые установив высокопоставленному генералу искусственную, полностью функционирующую руку взамен ампутированной на войне. Больше года Корпорация занималась небольшими вмешательствами вроде замены рук, ног, фрагментов черепа (большим успехом пользовалась лобная кость с орнаментальной резьбой), глаз – «комплектующих», как называли их биомеханики. Этого оказалось достаточно, чтобы в корпорации Холмсов поняли, что они упустили нишу и огромную прибыль очень успешному, агрессивному конкуренту. Они вполне могли успеть выиграть эту гонку, если бы Джеймс Мориарти, владелец корпорации, не выложил на стол свою главную карту. Первого человека с механическим сердцем. Революцию технологий. (Такого же, как Джон? Совсем другого? Ведь он остался прежним собой, поменялось только сердце? Это действительно что-то меняет? Он чувствовал? У него остались эмоции? У Джона – остались?) Эксперименты велись долго. Корона еженедельно доставляла в лабораторию нескольких преступников, приговоренных к смертной казни. У них всех был выбор – либо согласие на эксперименты, в случае успеха которых они получали новое, вечно работающее сердце и свободу, либо неизбежная, гарантированная смерть. Все соглашались. Почти все умирали болезненно, тяжело, с разверзнутым провалом грудной клетки. Только единиц потом забирали из морга. Тот, первый, жив до сих пор. У него благополучная жизнь и содержание за счет Короны. Взамен он ездит на международные конференции, где выступает с речами, рассказывая, как удивительно новое изобретение. После такого успеха от желающих не было отбоя. Несмотря на баснословные цены, только за три месяца в лаборатории установили семьдесят подобных сердец. Корпорация Холмсов начала стремительно терять клиентов, влияние и акции, и решилась на чрезвычайно рискованный шаг, которого боялись даже ведущие ее инженеры. Сердце – всего лишь механизм, чрезвычайно тонкий, филигранный, но – механизм. Холмсы вживили человеку механический мозг, вынеся на свет не до конца заверенные разработки. Они сами не были уверены в положительном исходе и знали, что и Корона, и Церковь не санкционировали бы подобного, не приведи они достаточных доказательств. Таким доказательством стал младший сын владельцев Корпорации, Шерлок Холмс, который добровольно пошел на операции. Холмсы хотели показать, что готовы подвергнуть риску даже одного из наследников, настолько корпорация уверена в результате. (Как именно работает мозг? За что он отвечает? Ощущения? Зрительные образы? Мысли? Как он думает, о чем он думает? Видит ли он по-прежнему цвета? Как осуществляется ввод информации? Теперь Шерлок Холмс – автоматон? Такой же, как Джон, или преимущественно человек?) Тем не менее, Холмсы проиграли. Они заявили о своих достижениях раньше положенного срока – общество оказалось совсем не готово к подобным радикальным экспериментам. Церковь объявила это прямым вмешательством в дела Создателя, осквернением самой драгоценной святыни, основы человечности, и Короне пришлось наложить вето на дальнейшее производство в течение следующих пяти лет, пока не станет ясно, вызывает ли замена мозга негативные эффекты, и каковы они в принципе. А Шерлок Холмс после первой операции заменил себе и сердце. Говорил, оно мешает работать. С момента оптимизации прошло три с половиной года, пока что Шерлок Холмс функционирует идеально, а корпорация готовится к запуску производства. (Он еще больше похож на Джона? Интересно, насколько? Интересно, он совсем отличается? Люди тоже функционируют? Или они живут? Как правильно?) *** Джон внимательно смотрит на Молли, на ее артикуляцию, на то, какие жесты она использует, как меняется её голос, когда она говорит о том, что пока Холмсы анализировали мозг младшего сына, Мориарти выпустили свою первую грандиозную разработку – его, Джона. Он, Джон, не знает, как относиться озвученному. Он должен гордиться тем, что он – первый? Правда, он не может пока понять, что такое гордость. Ему кажется, что гордость – это когда ты становишься на мгновение центром всего, лучшим. Он себя таким не чувствует. Джон должен быть рассержен тем, что о нем говорят, как о вещи, хотя и уверяют, что он человек? Но он и сам не уверен в том, кто он такой. На мгновение забыв о Молли, Джон прислушивается к тихому стрекоту сердца у себя внутри. Звук практически неразличим, но он есть, равномерный, размеренный, утверждающий: я буду работать бесконечно, даже когда остальные органы износятся от старости. Джону нравится мысль о том, что его сердце будет жить вечно в ком-нибудь другом. Часть Джона будет жить вечно. Та, которой не было ни у кого раньше, кроме него. Интересно, будет ли сердце знать, что оно раньше принадлежало Джону? А мозг Шерлока Холмса? Тот, кому он достанется после него, – это по-прежнему будет Шерлок Холмс или уже кто-то другой? В мозгу останутся его мысли, сны, личность? В сердце останутся его, Джона, чувства? Джон слушает то, что происходит у него внутри, пока стрекот не становится всё громче и громче. Скоро он настолько оглушителен, что Джон больше не слышит ничего вокруг. Только как работает его новое механическое, пока еще такое стерильное сердце.