Фраппе

Луна уже давно поднялась на небосводе, так что комнату теперь нечему было освещать. Звезды лениво таращились в никуда, некоторые, видимо, разочаровавшись в увиденном, кончали жизнь самоубийством и падали прямо в земной ад. Ветер любовно трепал верхушки деревьев, наслаждаясь хрустом веточек и скрипом стволов. Благодать. Несмотря на столь приятную ясную ночь, Генрих совершенно не мог заснуть. То ли из-за тянущей боли в колене после особо неприятного игрового столкновения, то ли из-за назойливых мыслей, подобно теням забирающимся в голову и творящим в ней совершенный хаос, то ли из-за выпитого на ночь кофе. Оглянувшись на соседнюю койку, армянин покачал головой: Сократис выпил минимум втрое больше, но теперь спокойно спит, повернувшись зубами к стенке. Колено тоже вряд ли было причиной неожиданной бессонницы. В конце концов, за годы футбольной карьеры потаскушка Боль стала постоянной спутницей, более верной, несмотря на шлюховатость, чем любая жена. С ее молчаливым, но ощутимым присутствием любой футболист должен свыкнуться. Генрих тяжело выдохнул. Значит, мысли. От этих проворных крыс легко не избавиться, они цепляются острыми коготками в каждую складочку полушарий мозга по очереди, разрывая на части и успевая откусывать кусочки, чтобы вырасти еще крепче и назойливей. "Какого черта я вообще пил этот кофе?" - спрашивал себя Мики, сдаваясь всецело на милость крыс-размышлений и червей-воспоминаний. Каждый человек в Греции пил фраппе. Женщины, мужчины, дети; греки и иностранцы - у любого был стакан с холодным кофе в руках или рядом, на пляжном столике. Генрих чувствовал себя лишним, пока пил простой и понятный апельсиновый сок и смотрел на суетливых, но ленных греков с неизменным фраппе. Юный еще тогда армянин не понимал, что такого особенного в этом напитке, что его пьет каждый человек в этой чертовой стране. Конечно, ведь чтобы понять, нужно хотя бы попробовать, чего Мики не успел сделать до дня, когда у него окончательно сгорела кожа. Интерес, однако, достиг своего апогея, и Генрих, прихватив с собой пару смятых бумажек, направился в одну из многочисленных приморских таверн. На ломанном английском объяснив бармену, чего он вообще хочет и, заплатив явно больше, чем на самом деле стоит кофе, Гено, весь в предвкушении разгадки тайны, залез на барный стул и стал дожидаться напитка. И вот, наконец, перед ним возник высокий стакан с приятного цвета жидкостью внутри; сверху, порочно вздымаясь, лежала пенка, едва высовываясь из-под нее, млели в едва теплом кофе кубики льда. По запотевшему стеклу стакана лениво сползла капелька воды, и Генрих понял, что больше не в состоянии выдерживать это чересчур соблазнительное зрелище. Жадно припав к трубочке, он резко втянул едва ли не половину содержимого сосуда... и едва не задохнулся от возмущения в прямом и переносном смысле. Бармен, вероятно, увидев перемены в лице юноши, громко и развязно расхохотался, но юному армянину казалось, что над ним смеются все: и соблазнительная пенка, и стеснительные кусочки льда, и жидкость приятного цвета, и капелька, беззастенчиво ласкающая стройный стакан, и каждый человек в этом трактире, да что там, во всей Греции! Как вообще они пьют эту бурду? Выплюнув обратно в стакан самый отвратительный кофе в его жизни, Мики, сбивчиво извинившись на родном, убежал, борясь с желанием прополоскать рот морской водой. Нет, фраппе он больше пить не будет. Любой грек любит фраппе. Это у них что-то вроде национального напитка, вечная классика - в моде при любой погоде. Когда Генрих впервые пригласил Сократиса к себе домой, они говорили об этом. Мики тогда рассказал эту душещипательную историю, и у эллина загорелся странный огонек в глазах. Впрочем, особого значения этому Гено не придал, и они продолжили мирный разговор на другие темы. Зато на следующий день защитник пришел без приглашения и оккупировал кухню. Армянин долго стучался в дверь, подобно Маяковскому, но Сократис, подобно Лиле Брик, открывать не спешил. Сдавшись, удрученный хозяин квартиры удалился в гостиную, надеясь, что рано или поздно к нему подойдут и все объяснят. Трижды успел Генрих обновить и прочитать все сообщения ленты фейсбука, пока наглый грек не вышел к нему с стаканом. О, эту порочную пенку и смущающийся лед не вспомнить было нельзя. Вероятно, глаза армянина отразили все его эмоции, от мирного удивления до убийственного возмущения, потому что Сократис даже как-то ласково улыбнулся и протянул стакан с тем самым фраппе. И Генрих его принял; пусть ему не нравился фраппе, зато совершенно точно нравился грек, этот фраппе приготовивший. Дабы не огорчать друга, Мики отхлебнул немного. И завис, пораженный. Нет, это все еще была совершеннейшая бурда, но армянину она неожиданно жутко понравилась. Выпив все едва ли не залпом, Гено поднял глаза на гостя и завис еще раз. Сощуренные улыбающиеся глаза Сократиса светились искренним счастьем. Вообще, привязанность Генриха к Сократису проявилась с первого дня их знакомства. Это была чистая непроизвольная симпатия, как потом оказалось, взаимная. Долгое время они общались, как хорошие друзья: делили номера в отелях во время выездных игр, ходили ужинать вместе, иногда проводили вместе выходные и переписывались по вечерам. Грек оказался отличным товарищем, умеющим и пошутить, и помочь в трудной жизненной ситуации. И все было стабильно до того самого случая с кофе. Один раз увидев, насколько его "друг" красив, Генрих бесповоротно влюбился. Впрочем, он не маленькая девочка, и от неразделенной любви особо не страдал, умея ценить даже простую возможность наблюдать. Отношения их стали только крепче, и теперь часто они ночевали друг у друга, проводя вечера за играми за бутылочкой-другой хорошего дортмундского пива. Мики, однако, с каждым разом все труднее было бороться с желанием зажать эллина в каком-нибудь темном углу и хотя бы просто поцеловать разок по-человечески. Червяк-воспоминание дернул нужную струнку внутри Гено и, удовлетворенный, уполз в другую часть мозга. Накануне ведь был этот случай, когда чья-то особо меткая шутка заставила захохотать в голос человека-скалу. Генрих был абсолютно согласен с Олли, попросившим Сократиса больше так не делать; каждый звук, каждая вибрация его низкого бархатистого смеха отдавалась в паху, и армянин понятия не имел, что делать со своим каменным стояком в командном автобусе. Достаточно было лишь на долю секунды вспомнить этот чудесный грудной смех и яркие очаровательно сощуренные глаза, чтобы у Мики опять основательно встал. Вдохнув свежий ночной воздух, проникающий в его квартиру через настежь открытое окно, он засунул руку в боксеры и крепко сжал член. В конце концов, это его квартира, дрочка помогает уснуть, а Сократис на соседней кровати крепко спит... Повернув голову к соседу по комнате, Генрих вперся взглядом в широкую спину и одновременно провел ладонью по всей длине. Заряды тока, бегущие от паха к мозгу, мигом распугали всех крыс и червей, оставив армянину блаженно чистую и трезвую голову. Представляя, каковы на вкус губы его "друга", Гено большим пальцем размазал капельку смазки по головке вставшего уже во всю длину члена. Одеяло вмиг стало орудием пыток и за ненадобностью было скинуто на пол. Плюнув предварительно на ладонь, Мики начал дрочить, представляя, как целует чертового грека, как играет с его языком, проводит по рядам идеальных белых зубов и бесконечно кусает его аккуратные мягкие губы, наслаждаясь покалыванием вечной щетины. Ритм был выбран сразу резкий, дабы поскорее провалиться в зыбкий послеоргазменный сон, поэтому Генрих, стараясь не стонать, довел себя до финала быстро. Заметив, что во время фантазий зажмурился, и желая во время оргазма видеть хотя бы спину такого любимого им человека, Гено распахнул глаза, и его прошиб заряд такой силы, что, не сдерживаясь более, армянин протяжно низко застонал и кончил, толкаясь неистово себе в руку. Сократис смотрел на него, не отрываясь. Лицо его было серьезным, но глаза, казалось светились изнутри чем-то светлым. Генрих прерывисто вздохнул, и защитник, быстро встав с кровати с видом, с которым, наверное, люди с обрыва прыгают, в два шага дошел до кровати Мики и, наклонившись, поцеловал его. Это было лучше любой фантазии. У армянина встал бы еще раз, если бы он только что не кончил и не был так морально вымотан. Зарывшись пальцами в короткие волосы целующего его мужчины, Гено просто расслабился, отвечая лениво и смакуя вкус давно желанных мягких губ. Кстати, об их вкусе... Загадка, как им после чистки зубов и вообще после литров прошедшего времени удалось сохранить такой ясный и яркий вкус фраппе. "Какого черта я вообще пил этот кофе? - спрашивал себя Генрих, наконец, засыпая. - Я же мог целовать его." Очередная суицидальная звездочка лихо сиганула с небосвода.