***
– Мама, мама! А правда, что она ведьма? Что ей служит малый наро… – Не так громко, дорогая, это невежливо. Ох, здравствуйте, леди Алисия. По городу ползли слухи. Легкие и незаметные, как дым из не вовремя закрытой печи, как угарный газ, и такие же ядовитые. Хорошо, если с Элис продолжали здороваться. Некоторые особо заботливые мамаши делали вид, что ее вовсе здесь нет. Но продолжали прижимать к себе детей, прикрывая их своими пышными юбками, при одном ее появлении. Кое-кто наоборот пытался остановить ее, поболтать, вызнать какие-нибудь пикантные подробности. Ухмыляющиеся лорды в первом поколении – выскочки, сумевшие купить себе титул, но так и не обнаружившие в продаже подобающих титулованной особе манер. Их жены, которые были достаточно стары, чтобы позволить себе некоторые вольности. Другие леди, те, кто, как и она, воспользовались свободными нравами приграничья, чтобы жить самостоятельно и не беспокоиться о репутации, мешающей выйти замуж. Сыновья новой аристократии, родители которых пытались воспитать их как можно более непохожими на себя, поэтому держали в строгости. Больше всего Элис надоел один юный поэт, до недавнего времени не снисходивший до разговора с ней, женщиной недалекой и приземленной; теперь он вдруг распознал в ней тонкую натуру и все время так и норовил процитировать свои вирши. Пытаясь избавиться от него, Элис даже в церковь зашла. Но он, до недавнего времени утверждавший, что отец Реджинальд своим грубым фанатизмом оскорбляет его возвышенную веру, последовал за ней даже туда. Там она и столкнулась с Альвевой, которая заставила впечатлительного поэта исчезнуть, лишь посмотрев на него очень спокойно и доброжелательно. Элис редко радовалась ее появлению, но сейчас с готовностью подставила локоть, позволяя птичьим пальчикам леди впиться в ее руку. Они вышли из церкви вместе, как добрые подруги. И, стоило им только сойти с земли, считавшейся святой, Альвева тут же поинтересовалась: – Кажется, мой подарок доставляет вам беспокойство? Она выглядела действительно опечаленной. Если несчастные, опустившиеся до того, чтобы пойти в актрисы, учились своему мастерству, то благородные леди, знавшие свою родословную до пятнадцатого колена, рождались с ним в крови. – Если бы дело было в нем… – Элис сдержано усмехнулась. – Его я могу наказать. Половину города – нет. – Ох, душенька. Я бы для вас и половины города не пожалела, но наш добрый король запретил дарить людей несколько веков назад. Альвева повеселела, а вот Элис содрогнулась. Хорошо, что она не попала сюда до этого славного события. Можно сколько угодно рассуждать о том, какая это большая ответственность – быть рабовладельцем, сколько сил и стойкости требуется, чтобы держать своих рабов в подчинении, но вот поменяться местом с рабами, зависимыми крестьянами, сервами, колонами – как они назывались в этом мире? – их хозяева никогда не хотели. По сравнению с перспективой самой оказаться в рабстве ее проблемы казались незначительными… И все же никуда не исчезали – Вы должны понять, моя дорогая, что у нас маленький город, долгое перемирие с шахрин, никаких развлечений, ничего не происходит. Люди посплетничают и прекратят, если не подогревать их интерес. Что с вами? Элис напряглась лишь на мгновение, но от внимания Альвевы невозможно было укрыться. – Миледи, может ли быть так, что кто-то действительно подогревает интерес ко мне и моему рабу? Альвева тихонько рассмеялась. – Алисия, я понимаю ваше желание защитить себя и свою собственность, но бог мой, не стоит везде видеть врагов. Кто бы мог желать вам зла? «Много кто, в основном благодаря тебе», – подумала Элис. Она понимала, что скорее должна быть благодарна Альвеве за покровительство, но сейчас испытала лишь глухое раздражение. – В свою очередь, – продолжила леди, – с рабами, даже с рабами из малого народца, смирились уже все, за исключением, возможно, нескольких добродетельных упрямцев вроде моего дорогого кузена. – А он? – Вряд ли опустится до распространения слухов. Элис вспомнился недавний разговор с Эммой. – Зато проповеди его достоинства не унизят. Альвева посмотрела на нее, словно не веря своим ушам. – Дорогая, вы серьезно? О, а вы ведь и правда серьезно! Как вы, должно быть, обеспокоены! – Миледи… – Ни слова больше, дорогая. Как-нибудь пригласите нас с Реджинальдом на чай, и вы убедитесь, что он не желает зла ни вам, ни вашему очаровательному садовнику. Между прочим, ваш сад в последнее время просто не узнать… И она принялась болтать дальше, так и не дав Элис возможности возразить.***
Амеди лежал, зарывшись лицом в подушку. Элис очень хотела увидеть его лицо, но заставить его оглянуться и посмотреть на нее было невозможно. К счастью, с трудом сдерживаемые стоны, временами превращающиеся во всхлипы и бессвязное бормотание, позволяли воображению дорисовать всю картину. Полуприкрытые глаза, щеки, залитые ярким румянцем, влажные искусанные губы… Но и то, что открывалось взору Элис, было не менее привлекательно. Она еще раз оглядела всего Амеди, от темноволосой макушки до стройных ног… Тонких щиколоток, привязанных к столбикам кровати. Он уже несколько раз пытался свести ноги, но веревки удерживали его полностью раскрытым, беззащитным перед ее жадным взглядом и настойчивыми руками. Ничего, когда ему действительно не нравилось, он зажимался совсем по-другому. Элис стоило большого труда уговорить его на такое. Нет, он по-прежнему не осмеливался сказать и слова против, но когда он ложился на живот, утыкался в подушку и лишь чуть-чуть разводил ноги, его тело напрягалось так, что Элис чувствовала себя насильницей. Это если забыть о том, что она и без того бессовестно пользовалась своим положением. Она так и не смогла выяснить, существовали ли у рунга такие же предубеждения, как и у людей, или Амеди просто боялся неизвестности. Каждый раз, когда она хотела поговорить с ним об этом, он все отрицал и обещал в следующий раз быть терпеливее. Она тоже обещала быть терпеливее – но уже себе. Это было трудно – все время сдерживаться, бояться выйти за рамки дозволенного и не видеть их, ловить каждый звук, каждое непроизвольное движение, различать возбуждение и страх, боль и удовольствие и заставлять их смешиваться в нужной пропорции. Ей приходилось делать это и раньше, но раньше ее могли остановить. Черт возьми, если бы ей тогда сказали, что она не только любит устанавливать границы для других, но и сама в них нуждается, она бы не поверила. Амеди, сам о том не подозревая, научил ее многому, не меньше, чем она его. И, может быть, гораздо более полезным вещам. Он выгнулся, приподнял голову от подушки и страстно вскрикнул. Но она его – более приятным. Подумать только, не так давно он вздрагивал и сжимался, стоило ей лишь положить руку ему на поясницу. А сейчас… Всего лишь ее пальцы, но как Амеди стонет, как сам насаживается на них, как извивается, не обращая внимания на впивающиеся в кожу веревки! Свободной рукой Элис провела вдоль его позвоночника, погладила вздрагивающие плечи, коснулась острых лопаток и двинулась вниз, к раздвинутым ягодицам. Пальцы второй руки она чуть согнула, увеличивая их давление. Амеди что-то простонал. – Нравится? Он оторвался от подушки, но так и не обернулся. – Д-да, – его голос срывался, – госпожа. – Продолжим с чем-нибудь поинтереснее? Вот тут Амеди не выдержал и посмотрел на нее. Действительно покрасневший, тяжело дышащий, с затуманенным взглядом, красив он был необычайно. Он следил за ней одновременно с тревогой и нетерпением. Как она отходит от кровати, тянется к маленькому столику, стоящему поодаль, берет с него связку крупных бус и новый пузырек с маслом. Она уже неоднократно жалела, что весь арсенал… Хм, игрушек… остался в ее мире. Полноценную замену здесь отыскать было трудно, но ничего, она справится с тем, что есть. Когда она вернулась, Амеди снова отвернулся, вцепляясь в подушку еще сильнее. Она склонилась над ним, легко поцеловала за ухом и прошептала: – Не бойся. Тебе же нравится, когда тебя ласкают пальцами. И это тоже понравится. Амеди ничего не ответил, но постарался расслабиться. Элис обильно смазала бусы, облила маслом свои пальцы и вновь скользнула ими в Амеди. – Готов? Он дернулся, когда она вставила в него первую бусину. Дернулся и тут же прогнулся сильнее, всем телом безмолвно умоляя о продолжении. Еще одна. Еще и еще. Слабые стоны в прижатую к лицу подушку, мечущиеся бедра, неловкие попытки потереться о постель. – Давай же, сожмись, почувствуй их в себе! Элис взялась за две бусины, что остались снаружи, и немного покрутила их. При мысли о том, как остальные вращаются в Амеди, гладят его изнутри, растягивают, она почувствовала новую волну возбуждения. Но сейчас ей надо было думать не о себе. Она бросила быстрый взгляд на часы. – Знаешь… Скоро ко мне придут гости. Если мы не закончим до этого, я, пожалуй, оставлю эти бусы в тебе. Интересно, как это – ходить, прислуживая за столом, и одновременно чувствовать их? – Госпожа… – на этот раз голос Амеди звучал жалобно. Элис решила, что не стоит больше мучить его, – не… Она потянула бусы на себя, медленно, по одной бусине вынимая их. Другой рукой нашла член Амеди и принялась ласкать его. Он застыл и кончил, стоило только последней бусине выскользнуть из его тела. – Ну вот, – Элис вытерла ладонь и улыбнулась, – успели. – А вы, госпожа? – У меня еще будет время.***
Вечер получился скучный. Альвева изо всех сил старалась начать беседу, но в итоге получилось так, что говорила она одна. Амеди молча разносил чай и старался быть незаметным, отец Реджинальд провожал его тяжелым взглядом, хмурился, но так ничего и не сказал. Когда они уходили, Альвева посоветовала пригласить его одного и постараться все же вызвать на откровенность. Элис, запирая на ночь двери, чувствовала себя уставшей и разочарованной. Эмма уже ушла к себе, Амеди оставался на кухне, продолжая… Судя по звуку, продолжая бить посуду. Элис заглянула на кухню и увидела своего эльфа, склонившегося над осколками тарелки. Ругать его не хотелось, в конце концов, они впервые с начала вечера остались наедине. Она подошла к нему, не зная толком, что сказать. Его расширившиеся от ужаса глаза удивили ее тем сильнее. – Госпожа, не надо. Ей показалось, что воздух между ними стал гуще. Амеди трясло так, будто к нему привязали сотни маленьких веревочек и теперь дергали в разные стороны. – Не надо что? Он нерешительно потянулся к одному из осколков, но схватил его быстро и сжал так, что поранил пальцы. Элис в недоумении смотрела, как на белый фарфор стекают капельки крови. – Не отдавайте меня ему. – Прости? Он вскочил, все еще держа в руке осколок тарелки, и заговорил быстро, сбивчиво, проглатывая куски слов. – Я не могу… Я лучше убью себя… Вас… Его… Элис словно впервые его увидела. Да, красивый, изящный, грациозный. И нечеловечески ловкий и быстрый. Амеди провел большую часть своей жизни в полном опасностей лесу и умел там выживать. И пусть сейчас в руках у него всего лишь кусок фарфора, если его воткнуть кому-нибудь в глаз… Ей, например. Все это пронеслось в ее голове за одно мгновение, а тело уже действовало само по себе. Выбив из дрожащих пальцев осколок, она швырнула Амеди на стол, выкручивая ему руки. Он как-то обмяк, даже не пытаясь сопротивляться. – Что на тебя, черт возьми, нашло? – Давайте… Зовите его… Будьте гостеприимной шахринской хозяйкой! Элис рывком подняла его на ноги и с размаху ударила по щеке. «Ты помнишь, когда последний раз била кого-то вот так – не потому что было надо, а просто от злости? – тут же проснулась в ней избалованная девчонка. – А я уже начала скучать по этому чувству». «Это от истерики, – начала мысленно оправдываться Элис. – Старинное народное средство». «Есть еще одно, и мне оно нравится даже больше. Интересно, бедный мальчик успеет свихнуться до того, как мы пригласим… Реджинальд откажется. Может быть, Альвеву? Или Гуго? Вдруг ему нравятся не только девочки?» – Заткнись! Ох, кажется, она сказала это вслух. Заорала на весь дом. Зато ее послушался не только внутренний голос, но и Амеди, до этого пытавшийся еще что-то сказать и одновременно хватавший ртом воздух. – Слушай, – она схватила его за плечи и встряхнула. – Я не знаю, какие обычаи существуют в Шахеруле, но мы не делимся с гостями рабами. И даже если бы делились, я бы не сделала с тобой такого. Никогда! А если тебе что-то не нравится, не надо колотить мою посуду! И устраивать истерики! Просто! Скажи! Амеди смотрел на нее со злым недоверием. – Правда? Она вытащила его в гостиную. – Вот. Все уже ушли. – И мне не придется… Развлекать ваших гостей? Элис сделала глубокий вдох и сосчитала до десяти. Она не знает, что с ним было в прошлом. Ей надо быть добрее. И осторожнее. – Ты видишь здесь хоть кого-нибудь? Все еще не веря своим глазам, он медленно покачал головой. И рухнул на колени. – Раз уж ты все равно не спишь, принеси, пожалуйста, чай – бросила Элис прибежавшей на шум Эмме, прежде чем опуститься на пол рядом с Амеди. Кажется, у них будет даже более долгая ночь, чем она планировала.