Лекарство

Наш последний день вместе, последний день нашей дружбы, ведь дальше только одиночество и чернота неизвестности. Знаю, что к этому всё шло, да... Я знаю, я всегда знала, что люди не вечны, как и их чувства. Всему есть предел. Год, век, неделя, секунда – всё пройдёт, канет в Лету. Утонет в её безжалостных смоляных волнах. Только ты, моя хорошая, не тони, греби, пусть ты всегда и боялась заплывать на середину, но ты греби! Видишь, я на берегу жду тебя, надеюсь и ты меня ждёшь. Я знаю. Только не это. Твои мысли всегда были для меня как на ладони, как и слова популярных песен, ты их любила слушать, а я ненавидела эти навязчивые мотивы, у которых всегда одно и тоже окончание. Неужели и ты туда же? Я тебя не оставлю. Ведь я же обещала про себя, когда ты не слышала. Я тихо в душе это шептала, а ты говорила открыто и улыбалась. Глаза – солнце, настроение – счастье. Характер... Хм... дерьмо. Убила бы сама, да не успела. *** Должен идти дождь, как пишут в книгах, но почему-то на улице светло и жарко. Физически ощущаю разложение. Слабые потоки ветра едва гоняют раскалённые массы, нечем дышать. Вижу, как перелетают стаи воробьёв. Подсолнухи. Будто. Ничего. Не. Случилось. А в душе апокалипсис, грудную клетку рвёт от не перестающих рыданий.Сколько можно плакать? День, два, неделю? Сколько нужно литров воды, чтобы смыть пустоту? КТО-НИБУДЬ СКАЖИТЕ МНЕ, СКОЛЬКО! Она же лежит красивая, в изумрудном платье. Спит. Тени от накрашенных ресниц падают на бледные щёки. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Ноги подкашиваются, но я всё стою и смотрю на неё. Сучка, почему ты меня не подождала!? Мы бы ушли вместе, как Бони и Клайд, как Сид и Нэнси. Вместе. -Я заберу тебя с собой. Мы снимем квартиру и будет там жить! – улыбается. Лицо светлое. Руки холодные. О , Боги, сама беспечность! Насколько можно быть наивной, ещё совсем ребёнок. - Ага, конечно. Я бы тебя уже на второй день убила.- тоже улыбаюсь. Сколько гадости в душе хранится, и сколько из них для неё, но тревожить их не хочется. – Бесишь ты меня. - Взаимно. Но они всё равно вырвутся наружу, и как лава похоронила Помпеи, похоронит нашу дружбу. Так что да – взаимно. Только почему-то мне приходится хоронить тебя. Парадокс несчастья. Рядом твои родители, знакомые ненавистные лица одноклассников. Меня успокаивают. Я успокаиваю. Что говорю? – да. Чёрт его знает, что-то шаблонное. Молчать. Лучше молчать, тебя это раздражает... ло. Будто раскалённым ножиком по кровоточащей ране. Больно говорить. Больно думать. Не прошу, просто молю. Выколите мне глаза, сотрите мысли, выдерните души. Мне больно, разве вы не видите? Эй, кто-нибудь остановите эту дрянную мелодраму, ну пожалуйста... Принесите выпить морфия. Литр, а лучше полтора. Я буду пить за её здоровье и своё чёрное одиночество. Драматизирую? Возможно, но никого это не волнует. Так что не мешайте мне травиться. Мы часто ссорились. О чём же теперь разговор. Все эти недомолвки кажутся таким незначительными. Вы представляете как это, когда знаешь что больше никогда не увидишь. Осознайте. Вдумайтесь. Не понимаете? Вот и я тоже. Мы, наверное, вечность были вместе… И твоё тело на два метра ниже уровня моего солнца. Не укладывается. Бардак в голове. Где мой морфий? Боже, люди, налейте хотя бы воды. Слышу крики со стадиона. Никогда я не любила компании. Да и людей вообще. Моя стихия – это вода, а вода – это спокойствие и буря одновременно. Закат. Начинает холодать. На её телефоне играет музыка. - Я хочу, чтобы на моих похоронах играла эта песня. - Может, тебе оркестр привести? Не жирно, деточка? – ухмыляюсь. Идём и смеёмся. Как ни силюсь, не вспоминаю ни песни, ни даже мотива... кажется, это была скрипка. Может, «Реквием» Моцарта? Включаю « Амфетамин» в наушниках. Ты говорила, что тебе нравилась эта песня, что могла бы слушать вечно. Да, в ней есть что-то цепляющее. Гроб стоит заколоченный, а в глазах проносятся моменты и мечты со скоростью света. Моя ли жизнь перед глазами? Нет. На глазах только жгучие слёзы. Влага со щёк испаряется. Гроб опускают. Прямо пропорциональная зависимость. Нещадно комкаю венок, чувство, будто я одна. Я и твоё посмертное безразличие. «Сколько можно в молчанку играть» - думаю, но сижу рядом, жду и улыбаюсь. Ей плохо = мне плохо, только моей печали никто не должен видеть. Теперь это моё кредо. Общество не любит одиночек и слабых. Они не заметят во мне ни того, ни другого. Я буду жить ради тех кто мне дорог, только один из них сидит рядом и страдает, понимаю, что из-за меня. Через тонкую блузку проникает обжигающее тепло батареи. Вся красная поднимаюсь, надо оставить её одну, она ещё не дошла до кондиции понимания. Пойду лучше математику спишу. Может ещё не поздно спрыгнуть в зияющую прохладой яму, от жары, боли и обязанностей. Ты всегда предпочитала от них убегать. Радость и веселье на ближайший год остались под деревянной крышкой. Иду на ватных ногах «Город среди реклам и витрин утонул И тех, кто был со мной, утопил, утянул». Медленно и больно. "Мы мечтаем о детских снах после попыток избежать привыкания". Три горсти вниз. Сама качаюсь. Нет обратной дороги. Засыпают. Всё, конец. Опять плачу.Включаю заново. "Нас затянуло на батут, ду-ду Теперь ты не такая, А я память затирал, Тают-тают наши дни, То тепло, что убил в тебе амфетамин". У нашей песни не будет конца. Мысли не закончатся. Веди дневник на том свете для меня. Я тебя ещё найду, мы ещё устроим самую незабываемую вечеринку. Только ты пиши, чтобы было что ответить на «Как дела?», чем утешить на «Я соскучилась». Моё лекарство от одиночества, мы ещё будем вместе, как Бони и Клайд, как Сид и Нэнси. Подожди. И я подожду.