Там, где обрывается бесконечность...

Москва. Март. Вечер. Смеркается. Безумное количество односложных предложений - всё впустую. Огромная Луна зависла на тёмно-синем небе, став отражением вечера - одиночество. Парк. Дорога, длиною в бесконечность. Или в всего один. Один неуверенный шаг... Для кого как! Дождь накрапывает, алмазными каплями отскакивая от криво уложенного асфальта. Тишина, безголосье, сумрак. - Чудесный вечер... - искренние, но такие, если подумать, глупые слова, лишённые всякого смысла. Но они были кстати, были как нельзя кстати, открывая эту детскую невинную загадочность, эту бессмысленность, понятную лишь единицам людей на всей планете. Самойлов поднял голову вверх, на затянутое грозовыми тучами небо, на макушки деревьев, отливающие грязно-зелёным в приторном свете огней: - Да... Замечательный вечер - не такой, как все. Катя невольно посмотрела под ноги, еле тряхнув головой. Отчего-то слова не шли... Было пусто и на языке, и на душе. Неловко, но хорошо. Хорошо, как никогда. И эта атмосфера, сказочная, безоблачная, так не хотелось наполнять её ненужными словами, умозаключениями. Хотелось просто идти вечно по этой затуманенной дороге, не останавливаясь ни на шаг, молчать, думать и наслаждаться, глотать каждую секунду, утопая в ней без памяти. Безумство... Где-то вдали виднелась дорога, сверкающие жёлто-оранжевым фонари, проезжая часть. Грустно! Леша невольно замедлил шаг, через секунд двадцать вовсе остановившись. От переизбытка мыслей, невольно пришлось улыбнуться, чтобы заполнить эту пустоту, неловкую и неясную, и, казалось, ненужную и...и... Будто в сердце и мозгу какое-то несоответствие, сбой и надо что-то выключить срочно, иначе сгорит вся система, к чёртовой матери. - Замёрзла? - вопрос, который всё ещё более запутал. И должно быть что-то взяло верх... И уж точно не вибрирующий телефон во внутреннем кармане расстёгнутой куртки с дестью пропущенными от Ольги. На весь город бы прокричать что-нибудь, убежать, уплыть, улететь - неважно; плюнуть на этот иссиня-чёрный, как жизнь асфальт... Катя замерла, на одну секунду заглянув в эти распахнутые, потрёпанные, как старая книга глаза, ещё сильней сжав руку мужчину, до боли, до слёз, до мурашек по коже, до дрожи в коленях и изматывающей пустоты в голове: - Лёшка, мы ведь друзья? - и почему с бледных дрожащих губ сорвались именно эти слова, необдуманные и вовсе не те, что хотелось бы выпалить в лицо и исчезнуть, сгореть то ли от стыда, то ли отчаянья и подлости непонятной. Наверное, это правильно... Это благородно! Но отдаться бы этому круговороту... Сказать бы начистоту, без недомолвок, лишних взглядов, слов отчаянных, переломить бы себя и сдаться наконец, уйти в какую-нибудь крайность, чтобы с достоинством или наоборот, но вспоминать потом, то что было, а не то, чего не было. Страдать, плакать, мучиться, но не зря! Дорога подходила к концу, и ночь, к сожалению, тоже. Как поток этих оголтелых машин, несущихся по шоссе, прозвучали эти правильные, такие благородные, никому не нужные слова: - Конечно, Катюш.