Интереса ради

В любой другой ситуации Канда бы от души поиздевался над необычайно тупым выражением Уолкеровского лица. Уолкер стоит в дверном проеме с приоткрытым ртом и собирается то ли разозлиться, то ли засмущаться – а, может, все сразу. Канда сидит на краю единственной в комнате кровати, а дочка хозяина ловко расстегивает пуговицы на его форме. Расстегивала. – Съебись, – недовольно бросает Канда, хватая вскочившую девушку за руку. – Бегу и спотыкаюсь, – Уолкер все-таки решает остановиться на первом варианте. – Это, между прочим, и моя комната тоже! Если так приспичило заниматься этим, – он выразительно обводит рукой сцену перед собой и язвительно улыбается, – то будь добр, съебись сам. Канда с нарастающим раздражением понимает, что Уолкер действительно не собирается уходить. Зато девица, воспользовавшись его замешательством, вырывает руку и резво выскакивает за дверь. Уолкер с показным интересом выглядывает в коридор и провожает ее взглядом: – Облом, а, Канда? – Какого черта?! Уолкер, не раздеваясь, падает на свою половину кровати и удовлетворенно вздыхает. Ледяного взгляда Канды, который обещает, по меньшей мере, долгую и мучительную смерть, он, видимо, предпочитает не замечать. – М-м? Ты о чем? – Недомерок, – угрожающе начинает Канда, когда Уолкер лениво приоткрывает один глаз, – ты хоть понял, какую яму ты себе только что выкопал? – Нет, но уверен, ты мне поведаешь. Канда крепко сжимает зубы, а еще – пальцы на чужом горле. Но вдавленого в матрац Уолкера это видимо не впечатляет: он, черт его подери, улыбается. Канда не выносит эту улыбочку, которая появляется только тогда, когда Уолкеру приходит на ум очередная идиотская идея. И обычно эти идеи означают, что у Канды появится масса проблем. – Да ладно тебе ныть, – насмешливо тянет Уолкер, без усилий разжимая пальцы на своем горле, – тебе бы все равно не понравилось. Что, по-твоему, может сделать такая малолетка? Глаза у Уолкера самые обычные – серые, а в глубине глаз там разве что черти не пляшут. За насмешливым тоном слышится плохо скрытый вызов, а Канда не привык пасовать. И долго раздумывать тоже не привык, поэтому следующая фраза вылетает прежде, чем он решает, стоит ли вообще связываться: – А кто, по-твоему, может? Ты, что ли? Канда неотрывно следит за тем, как Уолкер облизывает губы: сначала прикусывает нижнюю, а потом медленно, напоказ, проводит по ней языком. Сердце ухает вниз и на секунду замирает, а дыхание учащается. У него выдалась чертовски сложная миссия, несколько бессонных ночей, погоня, бой. Да еще и в напарниках – Уолкер, который умудряется усложнять абсолютно все одним лишь своим присутствием. – А что, если и я, – делая паузы через каждое слово, шепчет он, словно в подтверждение мыслям Канды. Уолкер неожиданно перехватывает чужие руки и перекатывается на кровати, оказываясь сверху. Канда прерывисто выдыхает, ощутив его тяжесть на бедрах. Мысленно он призывает себя немедленно остановиться: это же Недомерок, Бобовый стручок, он же его терпеть не может! Хотя когда влажные губы мягко касаются его шеи, Канда уже не так уверен в последнем. Уолкер больно кусается, а потом зализывает ранки, спускаясь этими поцелуями, которые и на поцелуи-то не похожи, ниже к ключицам. Канда обхватывает руками его бедра, заставляя прижаться еще ближе. В том, что это Уолкер, а не какая-то девчонка, неожиданно обнаруживаются свои плюсы. Можно не осторожничать, рассчитывая силу каждого движения, и на утро он не будет ждать кольца и клятвы в вечной верности. Когда Уолкер этими самыми влажными губами обхватывает головку члена, Канда не может сдержать стон. Он чуть придерживает ствол у основания, а языком ласкающе обводит по кругу. Канда сжимает побелевшими пальцами простынь, а второй рукой захватывает растрепанные волосы и тянет вниз, заставляя взять член еще глубже. Ему хочется закрыть глаза и расслабить спину, но он не может оторваться от лица Уолкера. А тот, словно почувствовав, ловит взгляд Канды, вытягивая еще один стон. Краем сознания Канда успевает задуматься, что кончать под Недомерком как-то унизительно. Но Уолкер надавливает языком на головку, а потом плотно сжимает губы и опускает голову ниже. Перед глазами у Канды темнеет, и думать становится больше не о чем. Канда приходит в себя через пару минут и с ленивым раздражением отмечает, что ярко-красные и непривычно распухшие губы Уолкера застыли в ухмылке. Если бы были силы, Канда столкнул бы его с кровати. – Ну что? – насмешливо интересуется Уолкер. Он лежит сбоку, подперев голову рукой, и улыбается-улыбается-улыбается. Канда все-таки легонько толкает его в грудь, надеясь, что Уолкер все равно упадет. Все тело охватывает приятная усталость и у него совсем нет желания шевелиться. – Отвали. – Брось, – Уолкер смеется, – я только что сделал самый лучший минет в твоей жизни. Даже ты не можешь быть таким неблагодарным ублюдком. Канда с ехидным удовлетворением отмечает, что голос Уолкера звучит непривычно тихо и хрипло. Он хмыкает, не соглашаясь, но и не собираясь протестовать. Канда вспоминает о своей уверенности в том, что улыбочки Уолкера априори не предвещают ничего хорошего. «Самый лучший минет» он, может быть, сделал, а Канда отчетливо понимает, что теперь не заснет. В голове, перебивая друг друга, крутятся всего две мысли. Первая – о том, так ли хорош Уолкер и во всем остальном. А вторая – действительно ли Канда хочет это проверить.