Гомофобия

Бытует мнение, что о человеке многое можно сказать по тому, что он любит и не любит. Даз легко раскладывал мир на эти две категории. Не любил он, например, окама. Мужики в трико — а то и в платьях! — расфуфыренные и разукрашенные, ведущие себя, как бабы, — что может быть отвратительнее? При мысли, что еще они могут делать как бабы, становилось настолько мерзко, что хотелось кого-нибудь прирезать. Бентам взбесил Даза с первого же взгляда, но раз уж вице-президент запретила убивать агентов, пришлось изворачиваться и отводить душу на его подчиненных. Вроде не убил, но если бы в мире стало чуть меньше этой заразы — это явно в общем зачете должны были записать Дазу в добрые дела. А любил он соленое и острое. В смысле, кровь и лезвия. И Паула ему сразу понравилась: шипы – это, конечно, не лезвия, но тоже острое и подходящее для того, чтобы выпустить из кого-нибудь кровь. К тому же Паула хорошо его понимала: и в вопросах крови, и во всяких мелочах, из которых и складывается удачное или неудачное сотрудничество. Она заботливо подливала ему саке, стоя за барной стойкой своего обожаемого кафе; она отстирывала кровь с его рубашки после очередного убийства; она улыбалась, то приветливо и мило, то обольстительно и хищно; она в кровь расцарапывала ему плечи, когда он вжимал ее в матрас… Она была удобной напарницей и эффектной женщиной. Даз иногда вспоминал ее и в Импел Даун и в такие моменты думал, что, наверное, именно это и есть та привязанность, из-за которой люди потом остаются вместе до самого конца. И если каким-то чудом он не сгниет в этой тюрьме, то, может быть, попытается Паулу разыскать, чтобы и дальше вместе убивать на заказ и трахаться до цветных кругов перед глазами. И черт с ним, если она так хочет кафе — пусть будет кафе… Но вообще, в Импел Даун было не особенно до воспоминаний. День состоял из невыносимой жары и таскания бревен для костра. И вчерашний день состоял из них же, и завтрашний, можно было не сомневаться, будет неотличим. Тупые и механические действия не способствовали размышлениям, и большую часть времени в голове у Даза словно клубился серый туман отсутствия мыслей и желаний. Просто иди, неси, кидай, снова иди. Не думай и не вспоминай, как хорошо может быть снаружи. День за днем, снова и снова, и даже падающие в котел и умирающие с жуткими криками заключенные быстро перестали быть развлечением, вплелись в эту жуткую обыденность, и казалось, уже ничего не способно вырвать из этого бесконечного круга однообразия. Иногда в Импел Даун случались беспорядки. Даз без особого интереса прислушивался к охранникам, которые обсуждали, докуда на этот раз добрался очередной несчастный, пытавшийся сбежать. Иногда — несколько несчастных, которые по пути успевали что-нибудь сломать или кого-нибудь убить. Иногда — словно бы и не пытались сбежать, а просто хотели наделать побольше шума, а потом бесследно пропадали, растворялись где-то в Холодном Аду. Даз равнодушно считал, что волки просто обгладывали их достаточно хорошо, и останки было уже не найти. А потом, вопреки всем мыслям, надеждам и обстоятельствам, он встретил... В этот раз те самые беспорядки — бессмысленные, но шумные — зацепили именно тот сектор Пылающего Ада, где Даз коротал свои дни за тасканием бревен и подслушиванием чужих разговоров. Это могло бы быть подарком судьбы, проблеском разнообразия в его заключении, но, когда яркая толпа подкатилась ближе, Дазу захотелось взвыть от разочарования — окама, чертовы окама! Даже тут, в Импел Даун, не спрятаться от этой заразы! И тут в толпе он увидел ее. Совершенно точно – женщину, а не мужика в чулках; женщину, изящную и элегантную, посреди всей анархии и разрушения виртуозно удерживающую бокал вина в тонких пальцах, в Пылающем аду сохраняющую свежесть и изысканность, командующую всем этим сбродом… Даз успел лениво удивиться, как она вообще оказалась в такой компании, а потом таинственная женщина вытянула руку вперед и… превратила! Ее! В лезвия! И вспорола! Ими! Стену! Даз не поверил бы собственным глазам, но в прореху тут же хлынула вся толпа, а значит, это не могло ему примерещиться! В ту ночь ему приснился сон — впервые за все время, проведенное в Импел Даун. Снова и снова Даз видел, как двигалась хрупкая рука, как вырастали из нее лезвия, как отлетал прочь подскочивший в неурочный час охранник, как легко, словно бумага, рассекались камни… Зрелище до того завораживало, что не надоедало, а наоборот, с каждым разом казалось все идеальнее. Замедленное, словно залитое глицерином, движение, кажется, отпечаталось на сетчатке и не исчезло даже наутро, когда Даз открыл глаза; все прокручивалось и прокручивалось перед внутренним взором. Даз думал о загадочной женщине весь день: когда таскал бревна для гигантского костра, когда вытирал со лба пот, когда возвращался в камеру, падая от усталости, когда давился безвкусной тюремной баландой, когда вытягивался на полу в надежде скорее забыться сном… На вторую ночь она снова явилась ему во сне. Но на этот раз Даз не наблюдал со стороны, а в ответ на ее трансформацию он превращал собственные руки в лезвия и кидался навстречу, и они с лязгом и звоном сталкивались друг с другом. Даз чувствовал, как она вспарывает кожу на его плече, а сам резал ее пальто, желая добраться до тела. Ему действительно хотелось — всего и сразу: и сражаться, слышать скрежет металла о металл, ножа о нож, и прижать ее к стене, чувствуя прикосновение кожи к коже… Таинственная женщина с бокалом вина в руке отныне заняла все мысли Даза. Днем и ночью он думал о ней, снова и снова. Вспоминал, представлял, мечтал. Внимательно вслушивался во все слухи о побегах и беспорядках, пытался высмотреть ее среди заключенных и снова мечтал. Ему не надоедало. Мутный серый туман в голове сменился ярким видением, окрасился в бело-оранжевый, приобрел соблазнительные очертания. В безрадостном существовании наметился какой-то смысл. Даз вспомнил о Пауле. Через месяц. И понял, что уже не хочет ничего: ни убивать вместе, ни пить саке из ее рук, ни усаживать ее на барную стойку. Паула была, конечно, хороша, но… Шипы — все-таки не лезвия. И если к Пауле была привязанность, то теперь, кажется, он влюбился. Впервые и по-настоящему. …наверное, это было какое-то проклятие. Или окама сговорились и целенаправленно преследовали Даза. Даже бежать из тюрьмы случилось в их компании, правда, увидеть среди ненормальной толпы собственного босса было весьма неожиданно. Но в большей степени Даза интересовала она, та самая, которая тоже была с окама, а значит, сейчас шанс новой встречи был высок, как никогда. Дазу даже сначала показалось, что он заметил объект своего страстного интереса где-то рядом с воплощенным кошмаром по имени Эмпорио Иванков, но это оказался какой-то мужик, хоть и похожий на ту женщину, как брат-близнец, даже бокал вина прилагался. Дошло до Даза не очень быстро. Только когда очередные охранники после столкновения с Иванковым кинулись прочь, пытаясь одновременно удержать спадающие штаны и прикрыть внезапно возникшие пышные бюсты, в голове сложилось два и два, и Даз с ужасом осознал всю кошмарность ситуации. И испытал острое желание немедленно вернуться в Пылающий Ад и кинуться в котел, чтобы умереть быстро и мучительно. Других достойных перспектив видно не было. Если бы вся толпа не неслась вперед, увлекая его за собой, он бы, может, так и сделал. Уже на корабле, плывущем в Маринфорд, Даз бочком пробрался в каюту, шуганув оттуда придурков в чулках, и застыл над лежащим типом, который, видимо, и был его первой настоящей любовью, как бы ужасно это ни звучало. Тип был с ног до головы перебинтован, дышал тяжело и, видимо, спал. Даз неловко потоптался рядом. Тип открыл один глаз и покосился на Даза. — Ты мужик или женщина?! — брякнул Даз, не успев придумать ничего лучше. — Ты слепой или глупый? — отозвался тип. — Конечно, я мужчина. — Нет, я имею в виду… — Даз тщательно подобрал слова, — в оригинале? — Почему тебя это интересует? — полюбопытствовал тип. — Это ведь ты устраивал беспорядки в Импел Даун? Я видел тебя, но ты был женщиной! — тон у Даза как-то сам собой вышел обвиняющим. — А теперь ты мужик! Тот же самый фрукт с лезвиями… Мне надо знать, кто ты на самом деле! — Я все еще не понимаю, почему это для тебя так важно, — тип снова прикрыл глаза, видимо, ему было действительно паршиво. Но Даз был полон решимости разобраться. — Потому что ты… В смысле, та женщина, которой ты был! Она мне понравилась! — с вызовом заявил Даз. — То есть, я тебе понравился, — уточнил тип. — Нет! — рявкнул Даз. — Да, — подтвердил тип. — Это же был я. Значит, я тебе понравился. — Мне не нравятся мужики! — Даз сам не заметил, как вместо ладони засеребрился острый металл. — Я же не гребаный окама! — Но я тебе все-таки понравился, — уточнил тип. — Хватит это повторять! — Даз ударил, не задумываясь, только на злости и рефлексах. Лезвие с громким лязгом встретилось с металлической клешней, молниеносно вылетевшей из-под одеяла, брызнули искры. Почти как в мечтах Даза, но там это выглядело совсем по-другому! — Ты из тех, кто влюбляется во внешность, да? — уточнил тип. — Нет, — нахмурился Даз. — Не только, — поправился он. — Раз внешность не так важна, принимай своего избранника таким, какой он есть, — предложил тип. — Такой! — уточнил Даз. — Такой, какая она есть! Тип молчал и тяжело дышал сквозь плотно сжатые зубы, похоже, ему снова поплохело. Даз воспользовался паузой в разговоре, чтобы разобраться в своих эмоциях, хоть это и выглядело совершенно бессмысленной затеей. Лежащего перед ним человека хотелось одновременно никогда не встречать, превратить обратно в женщину, убить или забыть, как страшный сон. И ни один вариант не обещал облегчения. Даз собрал всю волю в кулак, пошел на колоссальную сделку с совестью и собственными принципами и предложил: — А если ты навсегда станешь женщиной… — То ты будешь терзаться вопросом, не мужчина ли я «в оригинале», — поддразнил тип. — И вообще, с чего бы мне это делать? — Ты… ты… — Даз в ярости сжимал и разжимал пальцы, опасно поблескивающие металлом. — Ты мне сердце разбила! — рявкнул он и вылетел прочь из каюты, хлопнув дверью. На палубе все до того демонстративно занимались своими делами, что можно было не сомневаться — подслушивали. Даз снова пожалел о том, что не утопился в котле в Пылающем Аду. Очень хотелось перерезать всех и каждого, даже босса, а начать непременно с Эмпорио Иванкова, но затевать драку сейчас было явно не лучшей затеей… Эмоции требовали выхода, и Даз рубанул рукой по ближайшему борту, обвел всех яростным взглядом и с чувством сообщил: — Как же я ненавижу окама! — Гомофоб! — с укором поставил ему диагноз Иванков и двинулся навстречу Дазу. — Надо тебя от этого вылечить! — Не вздумай трогать моего подчиненного! — рявкнул Крокодайл. И преисполненный благодарности Даз понял, что пойдет за боссом хоть на край света.