А вывод ясен: Не надо басен! Н.Р. Эрдман
1913
В тот вечер у Марины Павловны, дамы, известной всему Петербургу склонностью к мистицизму, собрались двое её самых близких друзей: Алексей Петрович, владелец небольшого поместья, и Владимир Иванович, морской офицер, оба такие же отчаянные приверженцы мистики и эзотерики. После недолгой и легкой трапезы Марина Павловна поведала гостям об истинной цели их приглашения: — Господа, я пригласила вас потому, что никого другого пригласить не могла. Наши интересы очень схожи, поэтому, я думаю, вы одобрите мою идею. А иные гости, пожалуй, не одобрили бы... — Рассказывайте скорее! — потребовал Владимир Иванович. — Мы — люди военные, долгих вступлений не любим. — Успокойтесь, Владимир Иванович, я уже подхожу к сути. Итак, господа, я хотела бы сегодня провести вместе с вами спиритический сеанс. — А у вас есть все для этого необходимое? — оживился Алексей Петрович. — Естественно, иначе я бы вас не позвала. — Так чего же мы сидим, пора готовиться! — Владимир Иванович встал из-за стола. — Одну минуточку, — поднялся вслед за ним Алексей Петрович. — Я хотел бы уточнить, чьи неупокоенные души мы собираемся тревожить? Дело в том, что у меня есть свои предпочтения на этот счёт. — Вы и скажите, — попросила Марина Павловна. — А мы вам доверяем, вы у нас специалист по истории. — В таком случае я предлагаю сделать наш сеанс абсолютно оригинальным. Мы вызовем духи, во-первых, не слишком известных людей, а во-вторых, непременно из истории Древней Руси. — И кого же позовем? — осведомился Владимир Иванович. — Предлагаю взять конец двенадцатого века, время легендарного «Слова о Полку Игореве». А место... Пусть будет Галицкое княжество. — Только тогда вы сами имена духов называйте, — Марина Павловна слегка смутилась, — я в этом периоде истории не слишком сильно разбираюсь. — Конечно, конечно. Вскоре столик был установлен, электричество потушено, свечи зажжены. Участники расселись по местам. Алексей Петрович замогильным голосом произнёс: — Вызываю дух Настасьи, посадницы... И, ловя удивленные взгляды Марины Павловны и Владимира Ивановича, немного неодобрительно уточнил: — Возлюбленной князя Галицкого Ярослава Осмомысла. Дух явился: задрожало пламя свечей, закачались шторы. Марина Павловна зачитала первое послание тени: — Почто меня тронули? — Настасья, — Алексей Петрович в первое мгновение растерялся, потом взял себя в руки, — расскажи, что ты чувствуешь? — Огонь. Жар. Я стою на костре. Мои волосы вспыхивают один за другим, сворачиваются, превращаются в ломкие желтые ниточки и разносятся ветром. Я кричу от боли, но шум костра заглушает меня. А если меня даже и слышат, никто мне уже не поможет. Я в огне. Я вся в огне. На руках, на моих тонких пальчиках, которые так любил Ярослав Владимирович, вздуваются желтые волдыри. Потом от жара они лопаются с еле слышным хрустом, жидкость из них плещет на угли. А кожа в тех местах торчит рваными краями, как ткань, если ее неаккуратно распарывать. Но недолго. Эти края снова вспыхивают, новые волдыри, новые разрывы. А тут уже занимается мясо, забивается в нос запах подгоревшего на жаровне окорока. Руки красные, окровавленные, постепенно темнеют, с шипением капает с них оплавленный жир, запекается кровь. И вот руки уже совсем не походят на руки, больше напоминают головешки с костями внутри. А ноги... Колени так обгорели, что превратились в чёрную труху с оранжевыми вкраплениями угольков. Правое колено уже не держит голень, кость вываливается из сустава и мелькает белым пятном на тёмно-серой куче... — Не могу! Не могу! — Марина Павловна отстранилась от стола. — Что вы даму мучаете, Алексей Петрович? — возмутился Владимир Иванович. — Откуда же я знал, что Настасья поделится с нами предсмертными воспоминаниями? Кстати, в таких воспоминаниях виновата не она сама, а Галицкие бояре, которые ее сожгли, — отмахнулся помещик. — Может быть, если мы спросим её о чём-то более конкретном, она и даст ценный ответ. Настасья, нам нужно что-нибудь знать? — Да, — откликнулась Настасья голосом Марины Павловны. — Один из вас, здесь сидящих, погибнет так же, как и я. — Вот только этого нам не хватало! — прокомментировал Владимир Иванович последнее заявление призрака посадницы. — Господа, у вас нет желания прекратить сеанс? — осторожно спросила Марина Павловна. — Лично меня такая откровенность духов только раззадоривает, — признался Алексей Петрович, — поэтому продолжим. Вызываю дух Олега, сына Ярослава Осмомысла, князя Галицкого, и Настасьи, посадницы. Что ты нам поведаешь? — Я вас предупреждаю... — начала Марина Павловна, но не закончила, так как возвестил о своём появлении дух, и ей пришлось вещать: — Я корчусь на полу острога, рядом со мной ползают вши и тараканы. Ноги бьются о стены, но я ничего не могу поделать: такая боль. Боль пронизывает всё нутро, будто воткнули в желудок копьё, да выворотили его наружу вместе с парой-тройкой сцепленных с ним кишок. Но то не копье, а яд. Яд разъедает меня изнутри. Почти сразу, как я выпил того вина, меня вырвало, теперь дальний угол залит перемешанной с кровью розовой слизью. Слизь эта до сих пор капает у меня изо рта, а рот я и закрыть-то не могу, так как стонаю постоянно. Борода, и без того нечесаная, теперь ещё и слиплась, и оставляет на полу мокрые розовые следы. Руки хотят унять боль в животе, но не в силах они. Только скребут по желудку и дёргаются, как у больного старика. А ногти давно не стрижены, изодрали мне уже всю груди и всё пузо. Кровь под ногтями смешалась с грязью, в царапинах тоже грязи полно, сочится из них бесцветная влага. А язык уж онемел. Я прикусывал его, хотел боль унять. Да её разве уймёшь, только истерзал язык, и опух он совсем. Мало мне во рту крови изнутри, теперь ещё и из языка кровь с ней мешается, в горло заливается, дышать трудно, кашляю... — Олег, лучше передайте нам что-нибудь ценное, — Алексей Петрович решил сменить тему разговора, пока Марину Павловну не стошнило. — Один из вас погибнет, как я, — сообщил призрак и пропал. — Марина Павловна, Владимир, Иванович, простите меня! Я совсем забыл о судьбе этого лица, его Галицкие бояре отравили, — оправдывался Алексей Петрович. — Но раз уж наш сеанс развивается в таком направлении, может быть, от места и времени не откажемся, а семью, из которой вышли души, поменяем? — Меняйте что угодно. Только обязательно поменяйте! А то невозможно уже, право! — взмолился Владимир Иванович. — И пусть это будет последняя тень! — Как пожелаете. Вызываю дух Романа Игоревича, сына легендарного князя Игоря Святославовича Северского. Расскажи нам, что ты считаешь нужным. — Плашка вылетает из-под ног. Петля стягивает шею, — Марина Павловна сглотнула и продолжила, — Рот раскрылся, губы бесполезно хлопают в поисках воздуха. Зубы бессмысленно сжимаются и разжимаются. Вместе с тем под моим собственным весом ломаются шейные позвонки. Ломаются медленно, неслышно потрескивают. Будто голову медленно отделяют от тела. Но самое страшное, что не тебе ее отделяют, а отделяешь ее ты сам, своим телом. А воздуха нет и нет. Грудь не может ни надуться, ни сжаться. Кончики пальцев наливаются сперва багровым, потом синим цветом. Губы тоже синеют, как после долгой болезни. Между ними просовывается фиолетовый язык. Сначала высовывается только его кончик, потом челюсть раскрывается полностью и язык вываливается целиком. Напоминает улитку, высовывающуюся из раковины. Тут же вездесущие мухи, одна за одной присаживаются на него, копошатся лапками в затвердевающей слизи. Часть из них уже пролетала внутрь глотки, устроилась на зубах. Мои глаза остановились, не мигают. Какая-то мелкая мошка останавливается на уже остывающем веке и переползает по ресницам. Ресницы прогибаются под ней... — А тут уж я сама спрошу! — чуть не крикнула Марина Павловна. — Чего нам ждать, Роман Игоревич? — Ждите, что один из вас окончит жизнь, как я, — был ответ. — На этом остановимся, — предложил Алексей Петрович. — Хватит нам с избытком и трех рассказов жертв Галицких бояр. — И этого, что ли, Галицкие бояре загубили? — недоумевал Владимир Иванович. — Вот так нелюди! Вот так выродки! Марина Павловна устало откинулась на спинку стула и беззвучно шептала: — Господи, помоги! Господи, сделай, пожалуйста, так, чтобы призраки сказали неправду! Господи! Прошу тебя!1915
Алексей Петрович привстал, поправил фуражку и вновь прижался к дну окопа, к холодной земле со свежими следами крови. Вот же как жизнь повернулась! И года не прошло от начала войны, а всё уже совсем иначе. Никакого тебе символизма, никакой мистики — голая правда жизни. Голая, страшная, жестокая. И никто же не ждал такой войны. То есть войны-то ждали, но совершенно не предполагали, что будет она именно такой. Перед глазами Алексея Петровича проплыли картины последнего года, и он поневоле поёжился. Весь последний год он не видел почти ничего кроме трупов. Самых разных: разрубленных саблями, сожженных снарядами, погибших от холода и голода. Хуже других смотрелись тела отравленных хлором: посиневшие от удушения, с разбухшими красными ноздрями... Кстати, не потерян ли противогаз? Алексей Петрович пошарил рукой в сумке на боку. Нет, слава Богу, на месте! Выходит, есть ещё шанс выжить при газовой атаке. А скоро ли атака? Должно быть, скоро... — В атаку! — прогремел голос командующего. Алексей Петрович подхватил винтовку и побежал. Мимо солдата с разорванным животом, посиневшие внутренности которого колыхались при каждом вдохе и выдохе, мимо оторванных и обожженных человеческих конечностей с остатками военной формы, из которых как-то неестественно торчали обломки белых костей. «Словно рыбу разделали», — подумал тогда Алексей Петрович. А куда он бежит? Алексей Петрович посмотрел вперёд. О, черт! Впереди клубилось желто-зеленое облако хлора. Немцы снова откупорили вентили. Алексей Петрович попятился, потянулся к противогазу. Но достать резиновую маску из сумки не получалось: то ли пальцы скользили, то ли шланг зацепился за пуговицу. Так или иначе, когда Алексей Петрович выволок маску наружу, было уже поздно: хлор накрыл его с головой. Сразу начался кашель. Потом дыхание вовсе прекратилось. Алексей Петрович прижался к земле, но не мог найти свежего воздуха. Из глаз хлынули слезы, веки нестерпимо больно защипало. Алексей Петрович прикрыл глаза, но ничего уже не помогало. Ядовитый газ разъедал его лёгкие. Слезы заливали лицо, он уже ничего не видел, упал и катился по земле. Нос как будто горел изнутри, в рот полилась кровь, Алексей Петрович выплевывал её, пытался отбросить, но только размазывал руками по лицу, рисуя липкую розовую бороду. Тем временем горло и грудь как будто пронзили иглами. Алексей Петрович в панике стал раздирать ногтями шею. Тонкие красные струйки полились за шиворот гимнастёрки, оставляя на ней бурые пятнышки. Сами глубокие царапины казались тёмно-коричневыми от заполнившей их грязи с ладоней и из-под ногтей. Алексей Петрович уже почти ничего не соображал, чувствовал только, что яд уже окончательно уничтожил его дыхательные пути. Кровь застывала, немного пузырясь, в носу и во рту. Алексей Петрович дёрнулся и затих. Его лицо, искаженное зловещей гримасой смерти, ещё долго смотрело в уже очистившееся от газа небо.1917
Владимир Иванович возвращался в порт на свой корабль. Он торопился. Жизнь повернулась так, что оставлять матросов одних стало не только опасно, но и неразумно. Столько случаев бунта в последнее время — в голове не укладывается. Вот, рассказывают, на крейсере «Гордый» матросы враз стали анархистами, всех офицеров перевешали, а капитану отрубили голову и играли с ней на палубе, как с мячом. Потом за борт выбросили, вслед за капитанским телом. А палубу потом не отмыли, так и плавали со следами крови и мозгов. Да ещё у капитана ухо одно отвалилось, так его на корме привесили, объясняли, что как талисман. Что и говорить, о мистицизме Владимир Иванович и думать забыл. Некуда вставлять мистический ужас, когда видишь постоянно реалистический. Владимир Иванович пересчитал патроны, протер револьвер и вошел в порт. Подходя к своему кораблю, он услышал крики матросов, которые меньше всего хотел бы услышать в данном месте в данное время: — Анархия! — Смерть губителям народа! — Бей офицеров! Владимир Иванович влетел на борт, выстрелил из пистолета в воздух и закричал, буквально завопил, что есть мочи: — А ну-ка отставить! А ну-ка прекратить, вашу мать! Я вам покажу бунт! Я вам покажу анархию! Я вам, вашу мать, устрою! Вы у меня... — Чего, ещё один офицер? — выступил вперед рослый матрос. — Иди сюда, милый! За своими дружками сейчас отправишься! За дружками? Взгляд Владимира Ивановича поплыл вверх, и тут он заметил на одной из рей капитана, штурмана, младшего лейтенанта. Всё как полагается, петли на шеях. И ещё одна петля висит, пустая... Владимир Иванович навёл на рослого матроса пистолет, но тут откуда-то сбоку его ударили по руке ножом, и пистолет, окропляемый свежей кровью, грохнулся на палубу. Владимир Иванович подался в сторону, но тут в плечо ему вонзился тяжелый багор. Плоть подалась в сторону, обнажилась желтая ключица. Владимир Иванович упал, матросы подхватили его и понесли к мачте. Он пытался оттолкнуть их ногами, но на шею ему быстро накинули петлю, а ноги отпустили за ненадобностью. Владимир Иванович открыл рот, но ни вдоха, ни выдоха сделать не смог. С тихим звуком оторвалась часть его шейного позвонка, это он понял по резкой боли в месте соприкосновения с веревкой. Кровь с плеча и руки быстро стекала вниз по кителю и брюкам. Владимир Иванович водил челюстями вверх и вниз, вверх и вниз ходили его синеющие губы. Задние зубы сжимали язык, потом внезапно резко разжали его, и язык вывалился почти до середины подбородка. Владимир Иванович уже ничего не чувствовал. Из горла его выпало несколько капель слюны. Пара мух, почуяв свежее лакомство, вспорхнула с тела капитана и уютно устроилась на липком фиолетовом языке.1919
Марина Павловна ехала в поезде в состоянии полной апатии. В таком состоянии она находилась уже целый год, если не больше. И что там говорить! Жизнь повернулась жестокой своей стороной. Всё, чем она жила, рассыпалось в один момент. В том числе и мистицизм с эзотерикой. А двое самых близких друзей отправились на тот свет, причем при весьма трагических и кровавых обстоятельствах. Войну ещё можно было пережить — но революцию Марина Павловна восприняла с превеликим трудом. Что происходит? Кто воюет? Против кого? Возьмут Петроград или оставят в покое? Ответов не было, и от этого становилось страшно, хотелось поскорее убежать и где-нибудь укрыться. Если, конечно, существовало какое-нибудь убежище в пучине хаоса, когда-то носившего гордый титул страны. И не просто страны, а империи. Империя исчезла в один момент, не осталось от неё и следа, и Бог знает, что теперь возродится на её развалинах... Но, несмотря на апатию и отчаяние, Марина Павловна всё же кое-что разбирала в своих действиях. Во-первых, она ехала не куда глаза глядят, а в Сибирь, подальше от ужасов войны, во-вторых, села она в передний вагон, где теплее. Попутчица Марины Павловны, говорливая женщина, пыталась рассеять иллюзии о том, что в нынешнее время на поезде ездить безопасно: — Тут порой бандиты скачут, голубушка. Гранаты под паровозы бросают. Люди оттуда вылетают, их об обломки рельсов рвет. А бандиты приходят, вещи забирают, оставшихся в живых добивают. Порой женщин с собой уводят... — Да неужто? — удивлялась Марина Павловна. — Истинно говорю. И нас так могут подбить. — Ну, я-то думаю, что всё будет относительно в порядке... Вдруг снаружи послышалось лошадиное ржание, выстрелы, ругань. Верно, и правда бандиты! По вагону застучали выстрелы, потом громыхнуло, паровоз взвился на дыбы и рухнул под откос. Мимо пронеслись черные всадники с шашками наголо. Пассажиры, видно не сильно занимали их, им нужны были другие вагоны, например, почта. Марина Павловна с трудом выбралась наружу, переступила через попутчицу, лицо которой превратилось в сплошное красно-розовое месиво, подступила к паровозу. Тут внутри машины что-то ухнуло, по-видимому, не выдержали котлы. Оглушительный взрыв. Струя воздуха и огня отбросила Марину Павловну назад. На минуту она потеряла сознание, а когда очнулась, поняла, что горит. Марина Павловна с воем покатилась по насыпи, но вскоре нога ее напоролась на обломок рельса. Обломок прошел сквозь голень, безобразно оттопырив икру. А пламя только разгоралось. По всему телу Марины Павловны вздувались волдыри, которые, затем лопались и забрызгивали желтоватую жидкость по чернеющей плоти и железнодорожному полотну. Марина Павловна визжала от боли, хваталась за голову, теребила волосы, уже превратившиеся в нелепые и хрупкие светло-бежевые стружки. Жар заполнял всё тело. Кажется, занялись уже внутренние органы, а жир превратился в одну большую трескучую свечу... Спустя два часа только ветер шевелил то, что осталось от Марины Павловны: слегка оплавленный скелет с приставшими к нему черными комками обгоревшего мяса.1921
Выдержка из распоряжения Петроградской ВЧК: ...23. Особому контролю подвергать так называемые мистические общества, практикующие так называемый спиритизм. Спиритизм дурно влияет на душевное здоровье граждан. Граждане на так называемых спиритических сеансах слушают так называемые предсказания так называемых духов или теней. А после живут согласно этим предсказаниям. Ясное дело, что ничего светлого или мало-мальски умного тени предсказать не могут. Тем более что зачастую вызываются на сеансах призраки из темного прошлого, из периодов загнивающего феодализма, крепостничества, словом, веков невежественных, ненужных строителю Коммунизма. Потому граждане, следующие таким предсказаниям, часто запутываются в жизни, даже порой доводят себя до смерти. С такими гражданами нам не по пути. Таких граждан необходимо поставить на верный путь — путь к Коммунизму. Для этого предлагается пресекать любые попытки спиритизма и делать гражданам-спиритам строгие предупреждения. В случае повторной попытки проведения сеанса — немедленный арест...