По швам

По швам с треском расходится рукав рубашки, когда я сбиваю пальцы в кровь о холоднющий гранит чертога. Костяшки надрывно саднят, и это хоть как-то перебивает ту мреть, что ошивается между моих ребер вот уже вторую неделю. Я и говорить-то нормально не могу, потому что грудную клетку сдавило так, что не продохнешь. – Сестра, ты только что моего товарища убила. – Плевать, он стоял у меня на пути и пал жертвой за новый мир. Мелисса каждый раз разговаривает об этом так спокойно и тихо, даже не меняя выражения лица, и мне больше не хочется ее спасать. Мне хочется, чтобы она сдохла. Идет война, а у меня, у сильной девочки, нет больше сил смотреть, как все дорогие мне уходят один за одним. У меня уже это "сил нет" по венам течет и в горле застряло комом. Ну вот на кой черт мне этот меч, эта сила и эти руки, если я никогошеньки уберечь не могу? Искусанная в кровь губа больше не заживает, и у меня колени подгибаются именно в этот гребаный момент, именно тогда, когда надо изо всех сил отчаянно продолжать жить, чтобы никто не погиб напрасно. Воздух со свистом вырывается из груди, и я в очередной раз впечатываю в стену кулак. Всю свою боль, всю свою бессильную злость туда впечатываю так, что кости трещат. А никто и не говорил, что я буду героем! Никто не говорил, что я смогу всех спасти. Никто не говорил, что... я хоть кого-то спасти могу... А пальцы ломаются об стену от очередного удара. А спасать в конечном итоге приходится меня. По швам на рукавах можно распознать двадцать восьмой легион. Они почему-то красные на белом. Ни желтые, ни зеленые, ни бирюзовые, как например, у тех же низших хранителей. Красные. И это очень заметно.  – Сними уже наконец свое уродское обмундирование! – на мечницу цвет действует, в точности как на быка, и ревет она при этом почище самого Михаила. – Что, прям сразу к делу, да, госпожа? – притворно удивляется Азраэль и тут же, впрочем, действительно его снимает.  За что немедленно получает в щи.  – Я не сказала раздевайся! – Мелисса отскакивает от него, как от бьющейся током трансформаторной будки, и лицо у нее мгновенно и очень густо багровеет.  Она очень сильно старается стоять боком и смотреть в сторону, потому что никак не может отделаться от ощущения, что если обернется, то познает все самые запретные тайны бытия. – Прошу меня извинить, но именно это вы и сказали, – тянет ангел обиженно и трет левую щеку. Удар у мечницы поставлен только так, и тут еще повезло, что она совсем не хотела его бить, а это не серьезно, рефлекторное вышло. Но и рефлекторное у Мелиссы выходит довольно болезненным. – Ты понял все слишком буквально, – она понимает и пытается сгладить ситуацию, а получается у нее это... ну уж как получается. Не просить же прощение у своих подчиненных в самом-то деле. Это дурость какая-то уже выходит. Кроме того, уж ему-то полезно лишний раз прописать в качестве профилактики.  – А как же «командир отдал приказ, а значит, он требует немедленного исполнения»! – вяло для своего обычно энтузиазма передразнивает Азраэль сказанное мечницей только вот пару часов назад на учениях. – Ох уж эти женщины... Мелисса резко порачивается на каблуках и вместо того, чтобы залепить повторно, спрашивает прямо в лоб: – На мне есть доспех, Азраэль?  – К моему искреннему удивлению, в данные момент не наблюдается, – он даже пальцы от щеки отнимает от удивления. У Мелиссы очень светлые волосы, почти белые, и это совсем не мешает закатному солнцу играть на них, оттеняя пряди в светло-рыжий. Ветер приносит запах травы и вереска от воды. И именно потому что он от воды, он холодный, и мечница в одной сорочке совсем промерзше ежится, но мужественно заявляет: – Пока на мне его нет, я не твой командир.  Ничто не мешает Азраэлю принять это, как приглашение нарушить ее личное пространство и, так уж и быть, согреть.  По швам на рукавах можно распознать двадцать восьмой легион, и Мелисса негодует, чего ради этим недоучкам давать такой заметный цвет. Но разбираться с цветами некогда. Перекраивать, перешивать, менять. Кому сейчас до этого? Война же. К тому же небесная канцелярия всегда славилась своим консерваторским настроем.  В бою красный превращает тебя из воина в мишень, и это совсем уж подло.  – Крепость взята с наименьшими потерями.  – Шестеро целы? Чудно, – Мелисса торопливо принимает отчет по прошедшему сражению, раздражается, сбиваясь в подсчетах и данных, и через каждую секунду озирается по сторонам. Редко ее такой увидишь, но мечницу от негодования сейчас просто трясет. Вот кто распорядился ставить этих недоучек, что даже не умеют толком мечом махать, на огневую точку? Совсем надо быть сумасшедшим. Ресурсов им не хватает!  И пусть Мелисса уже неоднократно говорила, что для великой цели нельзя жалеть солдат, но ей хочется, чтобы жертвы были хотя бы оправданы.  – А где такой, – она досадливо машет рукой, думая, как бы подобрать описание поточнее, – с одним крылом? Мелисса еще не уточняла, жив ли он вообще, но почему-то твердо уверена, что жив. Такие сволочи ехидные, как он, сговорчиво с жизнью не расстаются.  – Там, за разрушенной башней у нас тяжелораненые, – устало машет рукой командир легиона, и в подробности отчего-то предпочитает не вдаваться.  Песок под ногами тяжело хрустит. А Азраэль действительно оказывается там. – О, дарова, Мелисса. Я тут, кажется, немного в дырочку стал, пока тебя не было. Ангел сидит на земле, прислонившись спиной к кирпичной колонне, серый весь, прямо под ее цвет. Оставшееся, и вобщем, никчемное уже крыло вывернуто неестественно как-то. И от этого Азраэль безумно жутко и жалко выглядит, а еще у него на щеке кровь.  И он вообще почти весь в крови, но улыбается так счастливо, что у Мелиссы кровь в жилах стынет. – Т-ты чего, сдурел?! Т-ты что наделал, идиот?  У мечницы все внутри обрывается. Все-все – и разом. Она кричит, и не узнает своего голоса.  – Ну чего ты злишься? Всё же в порядке, я живой, – ангел в ответ растерянно пожимает плечами и строит вид, как будто все действительно в порядке. Беда в том, что Мелисса понимает все очень быстро, и именно поэтому ни черта его не слушает, зажимая ладонью рот. И Азраэль тоже это понимает. Понимает, даже, может быть, куда лучше. Просто запомниться хочет... таким. Мечница, не переставая сыпать самыми распоследними проклятиями, с размаху опускается на песок и начинает лихорадочно искать в дурацком обмундировании застежки. Ведь можно еще остановить кровь, можно перевязать, можно же хоть что-то сделать, не может быть, чтоб... Но Азраэль мягко перехватывает ее запястья, смотря взглядом прямым и ясным. ...ничего нельзя. – Дурак! Ничерта не в порядке! Чему ты радуешься? – голос начинает дрожать, и может именно потому Мелисса вскакивает, как обожженная и добавляет уже куда более сдержанней. – Мне пора идти. Скоро здесь будут из санитарного, они тебя подберут. Мечница почти не может вспомнить моментов, в которое она ненавидела себя больше, чем сейчас. И кто она есть после этого? Мразь последняя? Сволочь, предатель, трус? Все это вместе или еще чего похуже? Она ведь бросает его сейчас умирать одного. Не успеет санитарный, это и черту ясно. Да и если даже успеет – что тут сделаешь? Азраэль улыбается. – Я рад что увидел тебя, хоть ты и снова на меня наорала. Мелисса, побудь со мной еще, ты же знаешь, я... Мелисса на миг замирает с таким болезненно удивленным лицом, как будто ангел ей сейчас весомый подзатыльник отвесил. У нее отчего-то сдавило горло, и в глаза словно соли насыпали, но командир – командир не может рыдать прямо так бесстыдно, этим только честь подчиненного осквернишь. Поэтому Мелисса до крови прокусывает губу. Она уже не опускается, падает на колени рядом, и тогда Азраэль гладит ее по щеке. – Вот и хорошо. Я почти тебя не вижу, но ты улыбнись, пожалуйста. А то я как-то неловко себя чувствую. Мелисса дрожит, потому что у ангела пальцы просто ледяные, и это очень страшно. Но еще страшнее становится, когда он их убирает. – Эй, ты что удумал, Азраэль! Не смей вот так вот уходить, даже не попрощавшись! – Мелисса вздрагивает и неожиданно для них обоих обнимает его, наплевав на субординацию. – Азраэль... не исчезай... пожалуйста... – бормочет ему в плечо беспомощно и слабо, а в следующий миг уже сжимает его ворот так, что пальцы синеют от напряжения, но Мелисса не чувствует своих пальцев. – Я требую немедленного повиновения! Это приказ командира, понял?! – шепчет, задыхаясь, но воинской дисциплиной дела тут не поправишь. – Сожалею, госпожа, что этот ваш приказ исполнить не в моих силах, – Азраэль прижимает ее к себе, и тогда белоснежные крылья мечницы пачкаются кровью. Ангел смотрит на небо. А оно такое далекое-далекое. Синее. По швам теперь расходится это небо, вера, и еще куча всяких мелочей, до этого незаметных и неважных. Мелисса сжимает на груди тонкую рубашку в попытке все это удержать, заново свести два начала в одно, но они неотвратимо расходятся порознь. И это оглушает мечницу. Она уже единожды видела мир, разодранный надвое, и больше не хочет. Но все получается так, как было изначально предопределено каждым ее шагом. Мелисса весь свой путь прошла в одиночку. Через смерть, через презрение, через все прошла с упорством и мужеством этот свой невозможный путь. И он привел ее к концу – вот такому вот. Она была согласна убить сестру, а потерять мальчишку, который, казалось, был послан на ее голову самим дьяволом, оказалась не готова. Мелисса понимает это и смотрит на небо. И тогда небо расходится по швам, не выдержав ее взгляда. По швам растекается боль, цепляясь за них, словно колючая проволока. Они еще кровоточат и, Вельзевул говорит, могут в любой момент разойтись.  Азраэль до сих пор не знает, зачем поступает так.  Он всю жизнь старался быть предельно честным, только вот получалось у него это едва ли не хуже всех.   Когда он последний раз заявился в Пандемониум, чтобы сообщить о том, что прекращает двойную игру, потому что свой выбор сделал – это было честно.  И если бы теперь в Аду его прямо так, с дырой в груди, не пустили бы даже на порог – это было бы тоже абсолютно честно.  Но демон лживы и лицемерны по своей природе, поэтому плевали они на всякую там честность и иже с ней. – Если не будешь бороться сам, никто тебя не вытащит, – мрачно заявляет Вельзевул, поправляя склянки на своем столе и на больничные койки даже не глядя. Не вытащит. И тут дело даже не в медицине, которая в Аду не в пример лучше, просто потому что здесь бесчисленные армии солдат создавать некому. Азраэль седьмой день балансирует на грани, и каждый раз не знает доживет ли до следующего рассвета. И если доживет, то – зачем? И так продолжалось бы еще невесть сколько времени, если б не... – Азраэль, ты гребаный идиот! Какого черта?! Если тайное становится явным, в Аду об этом в первую очередь узнает Искариот, а через него уже и куда более импульсивные личности. – Сиера, если это Нечистый тебе помогает, я ему по шапке настучу, – недовольно ворчит Вельзевул, но остановить не пытается. Где уж там теперь. Сизифов труд. – У меня слишком много огрехов, чтобы я сразу угадал, о каком именно ты ведешь речь, – честно сознается Азраэль, хоть каждое слово и дается ему с трудом. – И между тем, догадаться совсем несложно, – Антихрист поджимает губы и встает над ним, как нехилый такой палач. – Она в добром здравии, но думает, что я умер, – ангел неохотно улавливает намек и возвращается к теме, которую хотел бы не поднимать. – И лучше уж пусть она думает так, чем узнает кто я на самом деле.  – Ну и кто ты теперь на самом деле? Где твое место?  И получает вопросы, на которые хотел бы не отвечать. Азраэль всю жизнь пытался быть предельно честным, а вышло так, что стал конченым подлецом. Он больше, чем наполовину предатель и вообще теперь непонятно кто.  Когда он последний раз уходил, Сиера просила его только об одном: во что бы то ни стало вытащить Мелиссу из бездны, в которую она падает. И он смог бы, наверняка смог бы вытащить. Но он выбрал тонуть вместе с ней.  – Так вот и останься с ней до конца, раз выбрал. Ты вообще думал, что скажешь, когда вернешься? – Я не вернусь. У меня нет сил возвращаться. Кроме того, я и так достаточно боли ей причинил, чтобы после всего так просто заявиться и... – Азраэль осекается, потому что понимает, что ему не верят. – Вернешься, – сухо констатирует Антихрист с непоколебимой уверенностью. По швам вот-вот лопнут остатки веры в добро и сострадание, но демоны, как ни крути, все-таки до ужаса беспринципные и эгоистичные твари, и добро – это последнее, чего приходится от них ждать. На мытарства Сиера притащила ангела практически силой и все еще полумертвого. Только худшее позади, разве что. – Ты в своем уме? Что я ей скажу? – вяло протестует Азраэль, хотя по лицу уже ясно, что со своей полной превратностей судьбинушкой он смирился. – Не знаю, плевать мне, – хмуро огрызается Антихрист, выпуская наконец горемычного из своей железной хватки. Ангел тут же опирается о стену. – Скажешь, что боженька чудо сделал. В общем, подумай сам пока. Времени у нас не слишком-то много, – да и шелест крыльев сестренки Сиера узнаёт еще издалека. – Тьфу, пакость, как быстро притащилась. Видать и правда неровно дышит к тебе. Антихрист очень вовремя отступает с тень, потому что мечница и впрям появляется до неприличия быстро. Мелисса стоит задыхаясь и воздухом, и чувствами своими, сжимает руки на груди и качает головой, потому что не верит. А верить до смерти хочется. – Это правда ты, что ли?.. Как же... Я ведь думала, что... – слова между собой не вяжутся, но и Азраэль вроде бы удивлен не меньше.  – Мелисса, что с твоим обмундированием? Как это вышло? – Да ерунда, я поцапалась с Михаилом, и меня сильно понизили в звании, он сказал, что мне придется заменить тебя, раз я... Ай, да неважно все это, – мечница наконец не выдерживает и обнимает его, прижимается всем телом, напрочь забывая о том, что для обладателя таких ран это все еще может быть довольно болезненно.  Ангелы не плачут никогда, и Мелисса тоже почти никогда не плачет, только зубы стискивает. Поэтому сейчас, всхлипывая у Азраэля на плече, мечница приводит его в немалое замешательство.  – Ты ч-чего ревешь? Разве тебе грустно? – изумленно выдыхает он, безрезультатно пытаясь мечнице в глаза заглянуть. – Прекращай, давай... – Придурок, – бормочет она сквозь слезы. Ангел удивляться тому, что она даже сейчас продолжает его костерить, а еще – несвойственной ей беспечности. Мелисса ведь притащилась сюда, на территорию фактически Геенны, совсем безоружная, и это было по-детски наивно.  И это было большой ошибкой.  Ведь о подлости демонов легенды складывают. – Какая идиллия, мать твою, у меня аж сопли потекли, – с мрачным ехидством фыркает Антихрист, и холодная сталь его меча скрежещет по бетонным плитам.  Мелисса понимает все раньше, чем кто-либо хоть что-то успевает ей объяснить. А мальчишка действительно оказывается посланным самим дьяволом, только мечница всё равно не выпускает его из объятий.  Она сейчас стоит спиной к сестре, и оборачиваться совсем не хочет, потому что это все ей карты спутает.  А вот Азраэль Антихристу чуть ли не в глаза смотрит в своем положении. Отчаянно и очень пристально смотрит,  вот только Сиера лицо не прячет – принимает этот взгляд со спокойной уверенностью.  В конце концов, это Мелисса тут отнимает жизни по указке. Антихрист знает, что если сейчас не найдет сил клинок поднять, то потом себе этого не спустит. Потому что Мелисса продолжит убивать, даже не задумываясь, просто потому что ей приказали; она продолжит отнимать и причинять нечеловеческую боль.  Нужно иметь очень страшную душу, чтобы осмелиться кому-то сделать настолько больно.  Есть вещи, которые нельзя простить, даже если очень хочется. И беда совсем не в том, что на глазах перебежчика и подлеца вся эта ситуация почему-то выглядит так до омерзения бесчестно. Мелисса чувствует острую сталь демонического клинка у себя меж лопаток, и у нее даже плечи не дрожат, она только Ахраэля отталкивает, чтоб под горячую руку сестры не подвернулся ненароком. – Ну что же ты? Бей. Или настолько ослабла, что уж и мечом взмахнуть не можешь?  Мелисса улыбается. Она столько раз выбирала на своем пути, и безумное множество раз это был недостойный выбор. Путь, пройденный зря, обесценил все, ради чего она жила и билась.  И если сейчас все кончится – это будет правильно.  И если сейчас все кончится – никто не будет жалеть. – Проваливай теперь, – бьется об ее затылок, словно камень, и мечница ушам своим не верит.  – Если ты сейчас этого не сделаешь, то знаешь же, что все продолжится! – она почти кричит, оборачивается лицом и ей кажется, будто на голову чашу презрения выплеснули. – Проваливай, я сказала. Катись к чертям! Нет никакой доблести в том, чтобы убивать безоружного. И если я все-таки это сделаю, стану ничем не лучше отброса вроде тебя, – Сиера кривится, но меч все-таки опускает. – Ну кыш! Давай, забыла, как крыльями махать, светлейшая? Мелисса взмывает в воздух. Азраэль остается, чтобы сказать спасибо.  По швам обмундирования скользят тонкие хрупкие пальцы Алмазной принцессы. Красный – это значит, что они теперь в одном легионе. От земли пахнет вереском и травой. Ангел с одним крылом спит на ее коленях, и мечница терпеливо ждет его пробуждения, потому что ей еще о многом нужно его спросить.  И первый вопрос, который она задаст, будет о милосердии.