Рецидивист

На патрулирование Джанго и Фуллбоди всегда ходили вдвоём. Их просто не считали нужным разъединять. Если в одиночестве бывший лейтенант Дозора был более-менее эффективен и адекватен, то вот Джанго умудрялся натворить столько глупостей, что проще его убить, чем пустить одного на задание. Поговорка про лису в курятнике подходила ему как нельзя точно: из пирата в служителя правосудия мало кто перевоплощался, тем более с таким ошеломляющим успехом. Историю о танце дружбы ещё месяц назад обсуждали другие матросы-рекруты, пока Фуллбоди на них не рявкнул по привычке, приказав заткнуться. Звание у них теперь одинаковое, но любители перемыть косточки покорно забыли о пересудах, решив не возникать. Некоторые до сих пор помнили Железного Кулака эгоистичным и несдержанным типом и не желали испробовать на себе его воспитательные удары. Джанго приходилось хуже. Он не мог рассчитывать на послабления за прошлые заслуги, ведь у него их не было. У него на первых порах отобрали оружие, оставив только чакру с неострой кромкой, посчитав её бесполезной безделушкой. За ним следили и в столовой, и на построении, и в спальнях, оставляя в покое разве что при походе в уборную. Гипнотизёра это порядком бесило и нервировало, но ничего сделать было нельзя: такова плата за жизнь. Когда же выяснилось, что без присмотра Джанго имеет дурную привычку влипать в неприятности, спать, что-то случайно рушить или страдать от скуки, что вносило хаос в стройные ряды Дозора, то ему посоветовали всегда быть рядом с Фуллбоди. Для его же блага. Интересным патрулирование назвал бы разве что бывший гражданский, только-только завербованный в Дозор. Первому помощнику гениального Чёрного Кота хотелось зевать и делать хоть что-нибудь, кроме унылого осмотра абсолютно одинаковых коридоров, где единственное нарушение – это кинутая второпях банановая кожура или рекрут, решивший передохнуть от тяжёлого бремени правосудия. Если Джанго замечал подобное, то великодушно делал вид, что он слепой, глухой и немой, за что приобрёл неплохую репутацию среди любителей немного нарушить устав. В Дозоре, оказывается, не все белые, пушистые и правильные, как Хина или Смокер. Бывали и лентяи, и сони, и хамы, и откровенные сволочи, каких с пиратского корабля давно бы выкинули в море, чтобы Морские Короли разорвали на кусочки. Большинство либо умело притворялось паиньками, либо находило себе покровителей. Да-да, лейтенанты и капитаны тоже попадались не честные и справедливые. Джанго пытался поделиться впечатлениями с Фуллбоди, но вот он – только он! – являлся настолько тошнотворно правильным, ответственным и благородным, что и слышать не хотел дурных слов об организации, в которой служил всю сознательную жизнь. За такую преданность ему надо было медаль вручить. Джанго же пожимал плечами и переводил тему в более мирное русло, не желая ссориться с другом. Патрулирование длилось весь день и молчать, словно воды в рот набрав, пирату совсем не улыбалось. Фуллбоди, конечно, был отходчивым малым и редко обижался на выходки гипнотизёра, но мог игнорировать, что злило гораздо сильнее, нежели крик или даже хороший подзатыльник. — Давай передохнём, а? — предложил Джанго без особой надежды на согласие. Спина Фуллбоди выглядела непреклонно и ровно, словно заранее осуждала его за неподобающие дозорному желания. — Ты устал? — коридор был девственно пуст, а пола ещё не касалась швабра уборщика. Джанго передёрнуло от воспоминаний, сколько залов для тренировок пришлось перемыть в первые две недели, доказывая свою благонадёжность. — Тогда ладно. Слушай, почему ты не оставляешь шляпу и очки в комнате? Постоянно же влетает от капитана Хины. — И что? Мне в них комфортнее, — хмыкнул Джанго, достал из кармана пачку сигарет, запрещённую и потому безумно ценную во время долгих скучных заданий. — Хочешь? Фуллбоди поморщился и покачал головой, ему не нравился запах курева с той самой злополучной стычки с поваром Плавучего Ресторана. Впрочем, отучивать пристрастившегося к никотину друга бессмысленно, он ещё больше курить начнёт из чувства противоречия. Экс-лейтенант улыбнулся, глядя, как Джанго медленно прикуривает и выдыхает дым ровным кольцом. Ответственность боролась в мужчине с дружескими чувствами, и чаще всего последние выигрывали с разгромным счётом. Веселиться вместе намного приятнее, чем ходить с каменным выражением лица и строить из себя чёрт знает что. Танцевальный марафон и совместная битва многое перевернули в мировоззрении Железного Кулака. Он понял, что есть вещи важнее, чем собственное эго, и что не все пираты – уроды, заслуживающие виселицы. Невольно Фуллбоди вспомнил и зажигательную мелодию, под которую они танцевали на сцене, поправил козырёк кепки и начал негромко выстукивать ритм носком ботинка. — Когда мы впервые встретились, ты не курил. Джанго от неожиданности фразы закашлялся, подавившись дымом, и уставился на друга в недоумении. Вот так неприятная новость: хорошая память и внимание к деталям. Какой пират, по мнению дозора, не курит, не пьёт и не шляется по бабам? Ага, точно, Дважды-Перебежчик Джанго, бинго! Только знать об этом Фуллбоди необязательно. Особенно про последнее. Трудно объяснить «неправильные» пристрастия человеку, о котором многие отзывались как о прожженном ловеласе и любителе красивых женщин. — Да ну, ты просто не помнишь! — отмахнулся от неудобного замечания и одновременно попытался разогнать сигаретный дым, чтобы он не висел над ними эдаким сигналом: «злостные нарушители правил». — Оу, знакомый мотивчик, — музыка всегда успокаивала, приносила в разум подобие порядка и уверенность в собственных силах. Если Джанго думал о музыке или напевал что-то под нос, то его движения становились чёткими, плавными, он не падал на ровном месте и не гипнотизировал сам себя. Неосознанно, по крайней мере. — Было весело, помнишь? Ты хорошо двигался, мог бы и меня победить… А может и нет. Фуллбоди знал, что танцует хуже друга и ни разу не расстроился по этому поводу. Наоборот, с радостью подхватывал тему, не видя ничего плохого в том, чтобы похвалить пирата за талант и неоспоримое мастерство. А у Джанго от этого болело сердце и тряслись руки. Ведь именно с танца и началось то, что помнил он и забыл напарник. Забыл не по своей воле. Ром оказался не вкуснее пива, но на безрыбье и такое пойло пойдёт, чтобы смочить пересохшее от криков и песен горло. Джанго искренне веселился второй раз за всю жизнь, не думая о прошлом и не беспокоясь о будущем. Первый случился после того, как Капитан Куро ушёл выполнять свой долгоиграющий план со счастливым концом только для него одного. О, как кутила и выла в исступлении команда! Парни не просыхали целую неделю, даже гипноз с трудом выводил их сперва из пьяного тумана, а затем тяжёлого похмелья. Теперь свободному, как птица, Джанго не нужно было считать выпитые кружки: он победитель, он звезда, он сияет! И никто не узнаёт в нём пирата, что вдвойне приятно. Единственный достойный соперник по танцам сидел напротив и пил не меньше, чем сам Джанго. Гипнотизёр не знал ни его имени, ни откуда он, но подливал рома и хохотал над нелепыми шутками, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете. Корона приятно давила на голову, и можно было представить себя – вот умора! – Королём. Не пиратов, конечно, но танцев. Заслужил ведь! А новый знакомый с каждой минутой казался всё интереснее, всё приятнее и притягивал к себе. Он рассказывал про стычку с каким-то поваром в одном ресторане, изображал в лицах ту сцену и сам над собой смеялся, называя упрямым самовлюблённым дураком. С самооценкой у него явно всё в порядке, что импонировало Джанго. Сильные люди не стали бы участвовать в конкурсе, не рассчитывая минимум на второе место. Они пили, кажется, несколько часов подряд. Кругом ревела на разные лады музыка, стучала в ушах вместе с пульсом заводная песня, а вечный праздник и не думал сворачиваться. На острове зеркальных шаров люди не уставали отдыхать, пить и веселиться, отчего становилось легче на душе. Вокруг соседа по столику крутились полуобнажённые девушки, обнимали его, целовали в щёки; рядом с Джанго их было почти столько же, но он почему-то злился и чувствовал себя обделённым. Спустя ещё три кружки рома и несколько фраз, брошенных будто бы случайно, пират облегчённо вздохнул и перетянул всё внимание на себя. Про них быстро забыли: люди будто с цепи сорвались, подогретые алкоголем и куражом. «А почему бы и нет?» — Пошли отсюда! — прокричал в ухо мужчине Джанго, чтобы перекрыть ор музыкантов и гитар. Его слов не разобрали, но «номер два» охотно вскочил и позволил увести себя от столиков куда-то в переулки, где меньше народу и не так гудит голова от вибрации мощных колонок. Всего пару часов назад этот детина выплясывал с ним вместе на сцене невообразимые па, а теперь он пьян, весел, спотыкается через шаг и выглядит удивительно мирным. Огромные кулаки, на одном из которых мрачно блестел кастет, совершенно не пугали. Джанго был уверен, что его не вырубят с одного удара и не изобьют до полусмерти – щёки танцора окрасились румянцем, он улыбался невиннее младенца и, похоже, не совсем понимал, зачем победитель танцевального марафона расстегивает ему рубашку и прижимается неприлично откровенно. Часть хмеля ударила между ног и пробудила инстинкты. Уже неважно, кто перед ним – мужчина или женщина, Джанго всё верно рассчитал. Гипнотизёра вжимают в стену, трогают хаотично, грубо, жадно. То ли мужчина с каким-то наивно-розовым цветом волос больше года ни с кем не спал, то ли возбуждение после танцев преобразовалось именно таким образом, сказать сложно, да и пират об этом совсем не думал. Он помогал стягивать с себя тесные штаны, цеплялся за широкие плечи и громко ругался, когда этот пьяный придурок не мог попасть куда нужно. Пришлось поворачиваться к нему спиной, призывно выгибать спину и надеяться, что теперь-то он справится со своим телом и сделает то, что… Ох, да. Сделает и ещё как! Джанго сам забыл, когда в последний раз с кем-то спал. С женщиной вроде бы четыре месяца назад… Или пять? С мужчинами – ни разу, хотя хотелось, невероятно хотелось, но крутить романы в собственной команде смерти подобно и банально не с кем, а потом стало как-то не до этого. Между ним и незнакомым танцором что-то вспыхнуло мгновенно и не погасло после того, как марафон закончился. Джанго не предполагал, что захочет его прямо здесь и прямо сейчас, настолько неожиданным было влечение и горячими руки, которые мяли совсем не мягкое и не-женское тело. Партнёра же этот факт ни капли не волновал, он дышал громко и тяжело, вжимался в пирата всем телом и кусал за шею, ярко демонстрируя страстную натуру. У них сорвало все предохранители и ограничения, и слава всем богам, что на самом шумном острове Ист Блю несдержанные стоны никто не услышит. — Я… Сейчас… — разобрал Джанго хриплые слова на ухо и задрожал от предвкушения: все мысли давно исчезли из головы, осталось только желание тела получить удовольствие. Он подался бёдрами назад, невольно сжимаясь сильнее, услышал сквозь гул в ушах стон и тоже вскрикнул, когда на него навалилось всем весом немаленькое тело. Оргазм накатил медленно, волнами, пронзая каждую клеточку тела, и гипнотизёр сполз бы на землю по стене, не поддержи его партнёр за талию. Жар от паха разлился вверх по венам, вынуждая дышать ртом, чтобы не задохнуться от слишком приятных ощущений. «Номер два» пришёл в себя чуть быстрее и зализывал засосы на шее и плечах партнёра, бормоча что-то бессвязное. Джанго понял, что скоро отключится от удовольствия и алкоголя, давшего, наконец, в голову так, как надо, а не диким желанием секса, и с трудом отстранил от себя танцора. — Тут ты победил, хах, — пробормотал в самые губы и поцеловал, ни капли не сомневаясь, что на утро розоволосый забудет о ночном приключении и вспомнит разве что шумную пьянку в честь победы, а не то, что случилось в тёмном переулке. — Не засыпай, придурок, эй! Ч-чёрт… С ним не могло быть иначе. Вечно какая-нибудь нелепость, когда её не ждёшь. Джанго дрожащими руками натянул штаны, радуясь, что их не порвали в порыве страсти, наскоро застегнул рубашку и принялся приводить в порядок сладко сопящего везунчика, чей второй номер совершенно ничего не значит. Пару минут назад он определённо был на высоте. Вдалеке послышались шаги: уверенные, чёткие, хлёсткие, от одного только звука хотелось вытянуться по стойке смирно и ждать, когда этот кто-то пройдёт мимо. Да-да, пройдёт мимо и не заглянет в их коридор, учуяв запах сигарет. — Хина довольна, — заглянула, но не стала подходить ближе, глядя на «мужланов» привычным снисходительно-насмешливым взглядом. Его не удостаивался разве что Смокер, а все остальные давно смирились со своим незавидным положением. Джанго быстро спрятал руку с зажатой в пальцах сигаретой за спину и отдал другой рукой честь – чтобы отвлечь внимание от тонкой серой струйки, предательски извивавшейся в воздухе. — Есть нарушения? — Никак нет! — хором отозвались рекруты и одарили Хину сердечками, что действовало всегда безотказно: женщина морщила носик и уходила проверять других постовых, которые не так ответственно подходили к делу. Она принимала обожание со стороны Фуллбоди и Джанго как должное. — Пронесло, — расслабился гипнотизёр и поднёс к губам остаток сигареты, сгоревшей практически до фильтра. — Значит, не повезёт кому-то другому. Напарник не отозвался проповедью о том, что каждый дозорный теперь им как брат и друг в одном флаконе, а пялился в одну точку, раскрыв рот, как маленький ребёнок, увидевший яркий воздушный шарик. Джанго вздрогнул и надвинул шляпу, оставшуюся ещё с пиратских времён, на глаза. — Разве она не прекрасна, Джанго? — влюблённым голосом просипел Фуллбоди, и Джанго прикусил губу, чтобы не ответить «Нет». Притворяться без присутствия Хины было намного сложнее. — Жаль, что отвергает каждый раз! — Мы ей не ровня, — оскалил зубы в подобии улыбки и затушил бычок о подошву ботинка. Улика исчезла за дверью комнаты для швабр и вёдер, но дышать легче не стало. И дело вовсе не в негативном влиянии курения на организм, как утверждали особо рьяные борцы за здоровый образ жизни. Вон Смокер и сама Хина смолят, как паровозы, и ничего, живы ещё. — Но не сдадимся, верно? Сколько сил нужно, чтобы скрыть боль в голосе? Джанго не актёр, как Куро, и не дурак, как братья Ньябан. Ему кажется, что ещё чуть-чуть и Фуллбоди обо всём догадается, вспомнит, ведь гипноз не идеален, и тогда прости, прощай их крепкая дружба. Этого пират боялся больше смертного приговора. На волоске от смерти можно быть бесконечное количество раз, а потерять в один момент единственного близкого человека – значит потерять мотивацию и смысл новой жизни. Джанго счастлив жить, не боясь преследований и постоянной опасности, счастлив, что можно танцевать и дурить, но он не мог убедить себя в том, что тогда поступил правильно. Разум твердил, что иного выхода не было, а сердце… Сердце укоризненно и быстро стучало, стоило лишь подумать об этом. — Конечно! Нас многое объединяет, сам вспомни, — Железный Кулак имел в виду и марафон, и битву против пиратов, где Джанго совершил то, чего никогда не сделал бы для Капитана Куро, и пляшущий зал суда… Но не помнил всего, что их объединяло во всех смыслах. Если бы вспомнил, то стал бы искренне улыбаться и хлопать кашляющего друга по плечу? О да, Джанго. Ты мастер накручивать себя. И решать за других – тоже мастер. Фуллбоди дико смотрел на Джанго и на его руки – вытянутые вперёд, чтобы было удобнее застегнуть на них наручники. Правда ударила по нему сильнее, чем любая из атак этих жалких пиратов Тюльпана, которых вместе победить оказалось делом пары минут. Вот именно. Вместе. С пиратом. И «Раз-Два» Джанго вернулся, чтобы помочь своему врагу, дозорному, прекрасно зная, что его прямой долг – арестовать всех пиратов. До одного, несмотря на личные предпочтения и отношения. С отношениями проблема возникла – они были. Память после выпитого шалила и отказывалась вспоминать собственное имя и звание, зато хорошо запомнила стоны, жаркую узость тела, голос, а ещё ощущения никуда не исчезли: руки помнили, кого они сжимали, наверняка оставив немало синяков в самых интимных местах. От одних воспоминаний у Фуллбоди кружилась голова и сладко ныло в паху. А Джанго, засранец Джанго, который ничего не сказал, но смотрел с вызовом, уже не втискивался в критерии «коварного пирата и злостного рецидивиста». У них же было!.. И танцы, и душевные пьяные разговоры, и близость… И битва совместная, которая сближает лучше любых признаний в вечной дружбе. Фуллбоди растерянно моргнул и попытался взять себя в руки. Долг дозорного требует схватить разыскиваемого опасного преступника. Чувства кричат, что это предательство – отдавать под суд человека, ставшего за несколько часов ближе, чем кто бы то ни был. У него никогда не было такого друга. И пусть воспоминания о сексе смущают, но и он был – что ж тут юлить, будто они уже не взрослые люди? – а значит… — Не тяни, — вздохнул Джанго, от волнения начав прикусывать потрескавшиеся губы. — У меня затекли руки и жуть как болит поясница. Фуллбоди вспыхнул и решительно защёлкнул на худощавых, но сильных запястьях наручники. По коридору гулял сквозняк, и Джанго, склонный простывать в любое время года, зябко ёжился, с ностальгией вспоминая родной синий плащ. Рукава у него длинные, а полы эффектно развевались в танце. — Я-то помню, как забыть твой «танец дружбы»? — хохотнул он: лица судей надо было видеть, когда лейтенант дозора влетел в зал заседаний и принялся заразительно скакать, прося помиловать пирата ввиду его помощи при поимке других пиратов. Странный и алогичный поступок? Ещё бы! Джанго долго не мог прийти в себя от шока и думал, что попал в какой-то театр абсурда, не иначе. Но розоволосый детина не растворялся в воздухе со злорадным смехом и не переставал давить на судей со всей присущей ему эмоциональностью. Гипнотизёр хмыкнул и неловко (в наручниках неудобно) поправил ворот плаща, чтобы прикрыть засосы на шее. Ему было приятно и тепло, как после кружки доброго эля. За него никто раньше не вступался, и изо всех передряг приходилось выкручиваться самостоятельно. А тут, даже помня о той ночи и прочем-прочем-прочем, Фуллбоди рисковал своим чином, статусом и репутацией ради какого-то неудачника с нелепой бородкой. На самом деле это гриб, но кому какое дело? — Приговор изменен! Вместо повешения ты, пират Джанго, получаешь свободу благодаря заступничеству лейтенанта Фуллбоди. Его в наказание разжалуем до матроса-рекрута. Твой ответ? Джанго посмотрел на танцующих флотских с бессмысленно-счастливыми физиономиями, на напрягшегося Железного Кулака, у которого едва заметно дрожали пальцы, на флаг над головами судей и криво усмехнулся. — Справедливость – тонкая штука, легко ломается… Я согласен, конечно, чёрт возьми!.. Только шляпу отдайте. Фуллбоди на радостях забыл о смущении и крепко, так, что хрустнули кости, обнял гипнотизёра, обливая его плащ слезами, и это было настолько непривычно, что Джанго не нашёлся, что сказать. В порту их провожал целый взвод дозорных – подчинённые Фуллбоди, которые скоро перейдут под командование другому человеку. Почему-то сам бывший лейтенант не печалился по поводу понижения, кивал своим парням и смотрел на Джанго долгим, внимательным взглядом. Будто решал для себя что-то очень важное. — Ну, вот всё и закончилось, — ему вернули лодку, честно украденную на родном острове мальчишки-лгуна, шляпу и очки в форме сердца. Гипнотический круг лежал в кармане, приятно тяжёлый и холодный. Его холод отдавался в сердце острыми уколами. — Теперь мы снова по разные стороны… Звучит пафосно, да? — ухмыльнулся и, мгновение поколебавшись, протянул Фуллбоди руку. — До новых встреч. Ты же будешь меня ловить? — Буду, но как преступника, — глухо отозвался розоволосый, не принимая руки. — Мы не можем сохранить нашу дружбу, хотя я не жалею о том, что случилось. Его парни начали хлюпать носами, предвкушая трогательное прощание, а у Джанго закружилась голова: он понял, о чём говорил дозорный. И с грустью подумал, что не хочет, чтобы где-то далеко оставался человек, с которым, возможно, им никогда больше не посчастливится встретиться, но который, вот парадокс, остался тягучим, светлым и безумно приятным откликом в душе. Их дружба-и-нечто-большее неправильная сама по себе, не только потому, что они оба мужчины, но и потому, что один – пират, а второй – дозорный. Рано или поздно ненависть, впитавшаяся вместе с солёным запахом моря, вернётся. И тогда светлые чувства погибнут, оставшись где-то далеко, похороненные под плитами долга и справедливости. — И я не жалею. Ни капли. Но давай расстанемся врагами, как и положено. — Спрыгнул с носа лодки, не спеша достал чакру и раскрутил цепочку. Дозорные уже ревели в голос, а Фуллбоди сжал кулаки. Его лицо напоминало каменную маску, бледную и серьёзную, несмотря на природный смуглый цвет кожи. — Согласен? Это быстро и совсем не больно. — Поясница болеть не будет? — сумел выдавить, посмотрев на собственное жалкое отражение в стёклах нелепых очков. — Не будет, гарантирую, — предельно спокойно, заставляя руку не дрожать, ответил Джанго. Диск начал раскачиваться, притягивая к себе внимание. — Ты забудешь о нашей дружбе и забудешь меня… Тут в толпе показалась высокая статная женщина. Дозорные уставились на неё как на идола, а у Джанго появилась жуткая, страшная, но единственная возможность не потерять то, что стало ему дорого. Может, больше шанса не будет у такого рецидивиста, как он, может… Может, не всё ещё кончено? —… нет, не забудешь меня, но той ночью, запомни, мы просто напились и не было никакого секса, а ещё ты очень восхищаешься этой женщиной с розовыми волосами, она тебе нравится и ты хочешь добиться её взаимности. Ошарашенный взгляд Фуллбоди говорил лучше любых слов, но лихорадочную фразу Джанго слышал только он, и оба они уже повернулись, чтобы увидеть капитана Хину, просто решившую посмотреть, из-за чего столько шума. Джанго поджал губы и быстро припечатал: — Раз-два… Джанго! Глаза он успел прикрыть шляпой. — Хина-сама, мы вас любим!!! Про танец Фуллбоди, разумеется, помнил, но почему-то чувствовал, будто какая-то часть воспоминаний не соответствует ощущениям. Он привык полагаться на своё тело, прислушивался к его реакциям и мог сразу сказать, где, что и почему болит. Экс-лейтенанта не ранили часто, просто не успевали, но он узнавал эту боль: когда пытаешься вспомнить что-то безумно важное, необходимое, а оно ускользает сквозь пальцы, издеваясь и не даваясь в руки. Тогда в пьяном бреду он смутно понимал, что делает и где находится, но точно знал, что рядом сидит Джанго и что он тоже много пил, и что у него очень сухая кожа… И целуется он хорошо. Вот тут-то начинались проблемы. О Джанго Фуллбоди должен думать только в дружеском русле, но по какой-то неизвестной причине в памяти всплывали странные картинки-вспышки о том, как друг его целует, как они прижимаются друг к другу и делают другие неприличные вещи. Сперва Фуллбоди решил, что страдает от воздержания и фантазирует о своём напарнике, что сильно его покоробило и оскорбило заочно чувства Джанго. Но поход в бордель (и не один) облегчения душевного не принёс. Слишком реалистичные сны радовали дозорного почти каждую ночь, а поговорить об этом с другом открыто он боялся – вдруг примет за извращенца? Даже уговоры в духе «в закрытом мужском коллективе это нормально» не помогали: любовь к Хине в такие моменты становилась блеклой, размытой, будто напускной, как первая и давно прошедшая влюблённость. А Джанго всегда рядом. И, кажется, помнит немного больше. — Знаешь, — решимости не хватало, но Фуллбоди надоело держать всё в себе. Кто, как не мастер гипноза может подсказать, что делать с навязчивыми желаниями? — У меня порой такое чувство появляется, словно я что-то забыл. И сплю я… плохо. — У тебя есть фотографии Хины-тайчо, может, они чем помогут? — толкнул в плечо напарника Джанго, скрывая за беззаботностью страх: гипноз недолговечен. Настоящие воспоминания вернутся когда-нибудь. И Железный Кулак вряд ли простит. Такое не объяснить. Неправильно решать за друга, что для него будет лучше. Так… по-пиратски. — Нет, Хина здесь ни причём, мне снится другое. Джанго поджал губы и отвернулся, ему не хотелось слушать, но заткнуть уши нельзя. Замкнутый круг. — И что же? Фуллбоди несколько секунд смотрел на тонкую шею напарника, не скрытую коротким воротником формы дозора, и отчего-то подумал, что его кожа солёная, а засосы долго кровоточат. Откуда это всплыло – неважно уже. Он схватил Джанго за плечо и развернул к себе, смахнул одним движением с головы шляпу, а с носа – нелепые очки. — Это. — И поцеловал, пока его ещё друг не опомнился и не врезал зарвавшемуся типу по голове. Он сделает это. Врежет, обзовёт кретином и не будет разговаривать неделю, избегая всеми возможными способами. Другие рекруты будут беззлобно смеяться и говорить, что неразлучная парочка поссорилась, видно не поделили что-то, но, в конце концов, Джанго сам придёт к Фуллбоди, скажет какую-нибудь глупость и станцует, после чего все обиды забудутся. Но Джанго душой остался пиратом и рецидивистом. Он вздрогнул всем телом и вместо того, чтобы оттолкнуть дозорного, обнял его за шею худощавыми, но сильными руками, пылко ответил на поцелуй и мысленно пообещал, что расскажет правду. Когда-нибудь. Может быть. А может, и нет.