Неединственный

      Пережив многие трудности, Зин за короткое время привык быть единственным.       Физически, для группы он и в самом деле был единственным, его никто не заменил бы, потому что всем некогда. На «своих» концертах кроме него вокалистов вообще не было, на сборных – новые и старые знакомые. Для каждого случая просто был нужен свой настрой.       На одном из таких общих концертов Зин, слишком занятый поручениями Хизаки передать эти поручения кому-нибудь из стаффа, ещё и увлечённый ко всему прочему рассматриванием рукава своего костюма, сталкивается с кем-то в тесном коридоре. Подняв голову, он мгновенно вспоминает о том, что сегодня он точно не единственный. И единственным не был никогда, и что всегда рядом с ним маячила тень Камиджо, а сегодня – он сам его тень.       – Привет, – Камиджо улыбается, протягивая руку для пожатия. Он только что пришёл. Единственная знакомая деталь для Зина на нём – цепочка с крестом на шее. В целом Юджи выглядит обычно, обычно – ключевое, потому что он не в концертном образе. Таким Зин его видит едва ли не впервые. Согласно закивав в ответ и пожав руку Камиджо, Зин пытается исчезнуть как можно быстрее, но Юджи его не отпускает.       – Голову подними, – мягко говорит, усмехаясь, потому что его коллега и вправду слишком усердно пытается быть незаметным, едва ли не втягивая шею в плечи. Камиджо едва ощутимым прикосновением цепляет его за подбородок, заставляя смотреть на себя. – И всегда ходи с высоко поднятой головой. Смотри на всех будто свысока, это реально работает.       Зин удивлённо и с непониманием смотрит на Камиджо, насторожившись из-за такого незаметного нарушения личного пространства, не зная, добрый это совет или просто издевательство.       – Хорошо, – он распрямляется под выжидающим взглядом Юджи.       С его появлением что-то почти неуловимо меняется. Словно в тусклую до этого палитру добавили яркую краску. Или, чтобы расслышать интересную композицию, прибавили громкости. Юджи что-то привносит вместе со своим появлением, а понять, что именно – не получается.       – Так лучше. Волнуешься перед концертом?       – Нет, – Зин удивляется всё больше, поняв, что концерты давно стали чем-то привычным. Никакого волнения, никакого страха, ничто не может пойти не так.       Волнуется он больше именно находясь наедине с Камиджо, совершенно не зная, как себя с ним вести. Поэтому и держится Зин очень картинно, сдержанно, почти рисуясь перед малознакомым человеком, пытаясь быть собой и оказываясь чем-то совсем иным.       – А я волнуюсь, – Юджи окидывает взглядом большой коридор, словно в поисках чего-то, но в глазах его заметно слабое восхищение, предвкушение, так, что сразу верится в его слова. – Очень. Каждый выход на сцену как первый. Всегда, – он останавливает свой взгляд на парне перед собой, всматриваясь пару мгновений и замечая, как тот тушуется, делая вид, что ему очень интересен собственный рукав. – Кстати, где остальные?       Из зала доносится чей-то голос, звуки гитары и ударных, но всё это тонет в глухоте изломанных коридоров. Шаги – сразу много людей уходят со сцены, и как всегда шутки, смех, невнятная возня. Зин едва не пропускает слова Камиджо мимо ушей, увлечённый своими мыслями. Юджи вполне мог бы спокойно пройти мимо, лишь поздоровавшись. Не прошёл.       – Там, – машет рукой в сторону гримёрки. – Если ищешь Хизаки, то он, скорее всего, ещё на сцене.       – Спасибо.       Они расходятся, а Зин ещё пару минут пытается вспомнить, куда он шёл и что именно должен был сделать. «Голову подними».       Концерт проходит мимо ярким пятном, но после Зин не ощущает никакой усталости. Напротив, в нём появляется уверенность в себе. Публика придаёт эту уверенность, дарит свою энергию, люди здесь – они его любят. Они хотят его видеть на сцене и каждый раз ждут. Ни о каких фантомных тенях за спиной не думается. Только после концерта Зин наконец-то чувствует себя равным, поэтому решается наконец пообщаться с Камиджо, чуть ближе и чуть дольше. В конце концов, в этот раз они даже не будут наедине.       Однако, вернувшись в гримёрку, он застаёт Камиджо уже собравшимся и направляющимся к выходу.       – Ты разве не останешься с нами посидеть? – Хизаки высказывает вслух мысли Зина, заходя следом и отодвигая его, замешкавшегося на пороге.       – Не сегодня. Хорошего вам вечера, – с вежливой улыбкой Камиджо откланивается и поворачивается к Зину, который так и остался в дверях. - А ты улыбайся, смотреть же на тебя грустно, - уходит, шутливо дёрнув парня за прядь волос.       Как только дверь за Камиджо закрывается, все присутствующие в гримёрке с какими-то странными улыбками переглядываются, а Зин продолжает оставаться в неведении. Вроде бы и можно теперь почувствовать себя единственным, но настраивался он вовсе не на это.       – Три дня, – решительно выдаёт Теру, с ухмылкой глядя на Хизаки.       – Семь.       – Три дня.       – Я даю семь.       – Я месяц продержался! – гордо протестует Теру, но Хизаки быстро его осаживает.       – Это потому что Камиджо тогда заболел и две недели валялся дома, ты его не видел.       – Ничего подобного…       – Вы о чём сейчас? – Зин перебивает, пройдя всё-таки в гримёрку и неохотно начав собирать свои вещи. Переглянувшись, Теру с Хизаки всё так же хитро молчат, Хи просто пожимает плечами, бросив мягкое «ни о чём».       – Как скоро ты дашь Камиджо, – тихо сообщает Юки, оторвавшись от твиттера.       – Я дам Камиджо что… Эй! – Зин осматривает всех, сильно краснея, и смеётся, чувствуя себя ужасно глупо. – Какого чёрта?       – Это даже не больно, – подытоживает Хизаки, выходя из гримёрки с сигаретами. Теру смеётся за его спиной, скидывая концертный костюм.       – Он продержался все пять лет. Прикинь? Хотя кто знает, они ведь столько знакомы…       Всех разбирает хохот, и Зин поддерживает это странное веселье, только чтобы не оставаться белой вороной. Шутят они или говорят это на полном серьёзе – тоже не разобраться, и этот вопрос певец решает оставить на потом.