Someone like you

Мейсон поправляет небрежно накинутый шарф холодными пальцами и слышит то, как его ноги размеренно стучат по асфальту, несмотря на как всегда, огромную толпу народа вокруг. Вечереет, пахнет свежей выпечкой и чем-то мятным. МакКарти всегда любил атмосферу Нью-Джерси, в котором когда-то он смог забыть о проблемах, конечно, вытеснением старых новыми. В таком большом месте, у такого парня, как у Мейсона, просто не может не быть проблем, хотя бы в силу того, что приехавший сюда он и гроша за душой не имел. Сейчас дела обстоят получше, но не то, чтобы очень — снимает небольшую, ближе к окраинам, квартиру с лучшей подругой и перебивается случайными заработками, перескакивая с работы на работу. Конечно, можно мечтать и о лучшей жизни, когда тебе под тридцать, но тот был, как не странно, вполне себе в порядке. Или, во всяком случае, успешно себя в этом убеждал. Брюнет чуть ли не давится свежим воздухом, вдыхая чересчур и пошатывается, хватаясь за угол стены. Он оглядывается, кажется, только сейчас осознавая, насколько же здесь шумно. Насколько же это переполненный штат. И самое главное, что все куда-то спешат. Думают о чем-то, а куда чаще о ком-то. Думают о том, куда лучше пригласить девушку на первое свидание, как рассчитать семейный бюджет, чтобы жену все устроило, что подарить любимому на годовщину или куда слетать в медовый месяц. В конце концов, кто-то думает о том, насколько красив прошедший парень или как лучше признаться в любви. У Мейсона этого нет. Он думает лишь о том, как прожить до следующего месяца со своим скудным заработкам и сделать так, чтобы их не выперли из квартиры на этой недели. Думает о том, в каком маркете лучше покупать хлеб и яйца, дабы сэкономить и есть ли смысл тратить доллар на лотерейный билет. И он ненавидит слово «любовь». Он заворачивает в местный магазин цветов — у него осталось совсем немного денег после покупки билета в театр, на который он потратил почти все свои сбережения, откладываемые на очень плохие времена. И прямо сейчас он планирует покончить с этим. Колокольчик на двери оповещает хозяина лавки о новом госте, а Мейсон как-то инстинктивно вдыхает полной грудью и слегка улыбается, хотя ему казалось, что он разучился это делать. Он за несколько секунд пробегает глазами по всему разнообразию цветов, так и перебивающих друг друга, а после проходит вперед, встречаясь взглядом с довольно упитанным мужчиной в возрасте и с усами. Он выглядит довольно дружелюбно и МакКарти думает, что, возможно, ему даже не придется вступать в хамоватый разговор, когда ему опять укажут на не надлежащий вид его денег, а он пошлет их к черту и укажет их место. — Не могли бы вы составить букет из... А впрочем, я мог бы сам? — пожимает плечами Мейсон и понимает, что в такой момент он действительно должен подойти к опросу более, чем ответственно. В любом случае, ему просто хотелось бы это сделать. Мужчина за прилавком только прикрывает глаза и одобрительно кивает, указывая на все разнообразие цветов, которое у него только есть. Видно, что он явно был горд своим магазинчиком. Еще бы. Мейсон тоже был бы горд. Наверняка, сюда ежедневно приходят сотни людей по сотне разных поводов, иногда, наверное, рассказывают свои истории и этот мужчина уже знает куда больше, чем хотел бы, но не жалуется. МакКарти не знал, почему ему нравилось додумывать чужие судьбы в любое время дня и ночи, при любом удобном случае. Наверное, так он пытался компенсировать не лучшую картину в своей собственной. Придумывая, а возможно, даже и угадывая чужие жизни, парень как бы отодвигал на второй план отсутствие своей. Розовая камелия обязательна должна присутствовать в этом букете, потому что «Тоскую по тебе» — это такое точное состояние МакКарти почти последние десять лет его жизни. Пальцы дрожат сильнее с каждым цветком. Он всего лишь собирает букет, а его сердце колотится так, будто сейчас ему будут вручать Оскар. Ага. За лучшую мужскую роль в фильме: «Завали свою жизнь». Желтый нарцисс. Потому что «Ты единственный» — такое одновременно нужное и ненужное признание. Пальцы уже совершенно не слушаются, а сердце начинает биться быстрее и хочется просто снести к чертям прилавок, но чувство еще хоть какого-то присутствия мозга и отсутствие дохерищи денег заставляют сдержаться. И, о, совсем немного незабудок. Просто, очевидно, потому что, Мейсон не хотел, чтобы его забыли. Хоть и просить об этом было как-то по-идиотски. По-идиотски было потратить деньги на все это. Но уже было слишком поздно. Уже давно, на самом деле, было слишком поздно. Именно поэтому, Мейсон не заметил, как этот идеально заведенный механизм успел привести его к зданию театра. Его очередь уже подошла, когда он успел что-то осознать и деваться было некуда. Да и не особо хотелось. Хотелось, не хотелось... Было плевать — куда точнее всей это чепухи. Это просто должно было случиться. Ему нужно и необходимо было присутствовать здесь. Увидеть то, что ему надо было увидеть. Увидеть его. _______________________ Зал был даже слишком роскошным. Как думал Мейсон просто чересчур за те ничтожные, для таких кругов, доллары, что он потратил. Эти доллары, тем не менее, были его питанием, чуть ли не на месяц, поэтому думать долго не приходилось. МакКарти не чувствовал себя здесь в своей тарелке. Наверное, когда-нибудь. Где-нибудь в районе десяти лет назад, когда он любил, действительно любил искусство, любил музыку, любил спектакли и мюзиклы. Может быть тогда он бы улыбался всем этим ярко-накрашенным и вычурным людям, он бы заводил какие-то знакомства и говорил о чем-то возвышенном. Но сейчас, когда он с трудом скрывает отвращение от самого факта нахождения среди всего этого сброда богатых и знаменитых, любящих великое, Мейсон понимает, что все действительно изменилось. Больше никогда не будет, как тогда. Он просто выжег из себя любовь к чему-то великому и возвышенному. Он вытоптал прежнего себя из себя же самого. И просто смирился с этим фактом, как с чем-то должным. Все затихли в мгновение ока, когда основной свет погас и сменился теплым, почти совсем легким. Сейчас, как не странно, и Мейсон замер. Он даже заткнулся в своей голове и интуитивно сжал подлокотники. Шоу начинается и он не может определить, нравится ему это или нет. Это что-то, что должно случиться и это то, что действительно происходит. Наверное, поэтому, это не должно быть чем-то плохим. В этом Мейсон убеждает себя, когда на сцене, словно марионетки, высыпают актеры и начинают творить историю прямо перед ним. Когда-то Мейсон был влюблен во все это. Когда-то Мейсон чувствовал себя частью особенного. Когда-то. Сейчас он смотрит на это и просто не может заставить себя питать к этому теплые чувства, сдерживает рвотный рефлекс. Отвращение. Мерзость. Гадость. Ненависть к себе, ненависть к происходящему вокруг. Наигранно и безвкусно. Отвратительно. Все меняется, когда появляется он. Для Мейсона не существует понятия того, в чем он одет, кого он играет или что он говорит. Сейчас он даже не уверен, какую пьесу он пришел смотреть. Для него существует только сам факт то, что он появился, он действительно существует и сейчас перед ним. Внутри что-то сначала сжимается до нельзя, а потом взрывается через какое-то, непонятное для самого Мейсона время. И он начинает плакать. Слезы буквально хлещут из глаз непрерывным потоком, дрожь в теле не отпускает, и он почти не чувствует ног. Голова начинает кружиться и брюнет уже совсем не уверен, что выживет этой ночью. — Молодой человек, вам нужна помощь? — заботливо спрашивает женщина преклонных лет и касается его плеча с заднего ряда. «Да, ударьте меня по голове тяжелым тупым предметом», — думает он, но не произносит этого вслух, лишь качая головой и благодаря. Ему просто нужно дожить до конца этого чертового представления. Просто нужно дожить. И он справится, потому что прожив десять лет в анастезионной боли, полтора часа лицом к лицу со своим самым главным страхом и своим самым главным желанием вытерпеть можно. Может быть, Мейсон брал слишком много на свой счет. Плевать, ведь у него просто не было выбора. Сейчас МакКарти находится где-то между землей и космосом, жизнью и смертью, один на один с ним. Между ними множество рядов и сотня людей, но даже если бы Мейсон захотел сбежать, оказаться где угодно, но не здесь, просто исчезнуть -- он бы не смог. Он рядом. И у МакКарти никогда не получится выкинуть его из себя. _______________________ Мейсон проходит все дальше и дальше, слыша все более отчетливые слова восхищения и радости посещения такого дивного мюзикла. Он старается жить вне этих слов, сжимая букет, потому что каждый раз, когда он слышит такое знакомое «Спасибо», его сердце будто помечают огненным клеймом, а ступать становится все сложнее и сложнее, будто бы ноги вязнут в чем-то нехорошем и липком. Сейчас он просто улыбается и старается ничем не выдать то, что последние полтора часа у него была истерика и вряд ли, он сможет вспомнить хоть какую-нибудь реплику из этой долбанной постановки. Натянутая улыбка, c хорошими шансами на то, чтобы порваться, ровная осанка и только доброжелательность, прямиком из две тысячи пятнадцатого года — неплохие заявки на сегодняшнюю ночь. Ставки сделаны. Ставок больше нет. МакКарти, видимо, загрузился слишком сильно, поэтому просто чуть не снес кого-то с ног и еле устоял на них сам. Момент осознавания того, что он чуть, собственно, не сбил его, обнулили все счетчики и резко приблизили шансы на победу к нулю. Такого в сценарии Мейсона точно не было. У него не было реакции, реплики на этот случай, хотя бы чего-нибудь. А он стоял прямо перед ним и слегка рассеянно улыбался, игнорируя то, что его звали со всех сторон. Ясно было одно, в принципе, еще до этого момента: кому-то тут явно не была нужна эта встреча. И Мейсон был уверен, что это не он с вероятностью девяносто девять и девять. — Спасибо за вашего героя, мистер Портер, ты был прекрасен, это тебе, — он протянул яркий и одновременно нежный букет вперед. — Я был рад увидеть вас сегодня вечером... Думаю, как и все зрители. Спасибо. Мейсон уже было развернулся, дабы уйти, но его схватили за руку. И сейчас он уже точно не знал, что стоит делать. Он просто чувствовал, будто место соприкосновения горит огнем. — Подожди, — звучит слишком властно и Мейсон просто не может не остановиться. — Надо поговорить. _______________________ Да уж, Мейсон явно не ожидал, что он будет сидеть в гримерке, чуть ли не главного актера театра и попивать апельсиновый сок на мягком диванчике. Жизнь непредсказуема и полна сюрпризов. И иногда они полностью меняют твои планы. — Милая девочка, — кашляет Мейсон, пытаясь не так откровенно пялиться на фотографию маленькой девочки в платьице на столе. Конечно же, он знает, что это не просто кто-то, а его родная дочь, которой уже почти четыре годика или около того. Но не то, чтобы его слово, мнение или знание имело хоть какой-нибудь вес в этой комнате или в жизни его владельца. Дальше Мейсон молчит и ждет чего-то от Спенсера. Не чего-то конкретного, все же он никого сюда не запихивал с криками о том, что ему нужен разговор. Да, возможно, все было не в столь ярких красках, но тем не менее. МакКарти, честно говоря, поражался самому себе и тому, как он может держаться настолько хорошо, учитывая то, что с ним творилось в зале совсем недавно. Учитывая то, что с ним творилось все последнее время. Жизнь учит многому. Тому, чему учится и не особо-то хотелось. Мейсон не позволяет себе ничего лишнего, ему даже не приходится прикусывать язык на какие-то высказывания, потому что сейчас грань, которую нельзя переходить, кажется, уж слишком далекой и безопасной. Ему это просто не нужно, а может и нужно, но он пытается убедить себя в обратном. В любом случае, вряд ли от дешевых истерик хоть кому-нибудь стало бы лучше. Другое дело, что здесь все уж слишком и чересчур субъективно. На грани. — Зачем ты приехал? — наконец-то выдыхает Спенсер и Мейсон ерзает на диване, пытаясь найти более удобное положение для принятия удара, который Портер все же решил нанести. Все становится хуже. — Мне интересно современное искусство, — поджимает губы МакКарти и смотрит на него неотрывно, пока его гортань буквально горит от столь очевидного, но вполне похожего на правду, вранья. Благо, Портер не знает о том, что обзор современного искусства Мейсоном не выходит дальше граффити не заборах. Спенсер усмехается и качает головой. — Слушай, у нас нет ничего общего уже, как десять лет, — «восемь лет, вообще-то». — И у нас в театре показывается более десятка спектаклей, почему ты пришел именно на мой?! Еще и цветы принес... Мейсон, я женат, у меня дочь. — Не волнуйся. Спустя десятилетие, я уж приехал сюда не для того, чтобы разбить твою семью, — спокойно, смиренно и размеренно отвечает он, хоть голос так и норовит надломится. — Не волнуйся, опять же, меня было кому трахать это время, — все же не выдержал. Портер не осмеливается смотреть Мейсону прямо в глаза, и возможно, это действительно было бы ошибкой, потому что сейчас там творится такое, что действительно можно просто взять и не вернуться домой. Просто утонуть, захлебнуться, просто умереть. Спенсер уже жалеет, что начал этот разговор, что решил попытаться что-то прояснить и узнать причину приезда. Грань стерта, поэтому сейчас можно смело вызывать охрану, если кому-то еще нужно это дурацкое помещение. Слов не осталось, ровно как и воздуха. Кажется, отсюда была высосана вся жизнь и любой шанс на благоприятное разрешение конфликта. Жизнь сделала Спенсера каким-то повседневным, серым и решающим свои проблемы по ежедневнику. И сейчас что-то просто надломилось. Мейсон стер грань слишком резко. Так, что резануло по ушам и заставило привыкать к новому виду молчания. Так, что захотелось уйти под землю. Портер думал о том, что можно было бы найти здесь, как лучший выход, но выхода просто не было. Или был. Но выход в окно его явно не привлекал. Портер отходит и опирается на стол, все же поднимая глаза и видит этот взгляд. Полный боли, разочарования и какой-то... преданности? Сердце пронзает резкая боль, но Спенсер не хочет выносить это дальше своей когда-то осеревшей души. — Я любил тебя, — шепчет Спенсер и ответ приходит куда быстрее, чем он успевает понять то, что он сказал сам. — Я люблю тебя! — не крик, но достаточно громко, чтобы сойти с ума. — Мне плевать на твою жену, мне плевать на твою дочь, мне плевать, мать твою, на самого себя, я люблю тебя с первого дня нашего знакомства и нет, время не вылечило. Я буду любить тебя до конца своей жизни и я ненавижу тебя за это! Как ты мог оставить меня? Ты был нужен мне. Я ждал тебя каждый вечер, как гребанный идиот, а ты просто пришел однажды и сказал, что уходишь. Ты бросил меня, когда я нуждался в тебе больше всего. Спенсер открывает рот, но Мейсон шипит и поднимает указательный палец вверх. Он уже ненавидит себя за всю эту идею целиком и в особенности за то, что он сорвался и прямо сейчас рыдает у него на глазах. Мейсон открывает бутылку коньяка стоявшую на столе, наливает в сок практически половину и осушает целиком, после чего улыбается и направляется к двери. — С премьерой! А мимо него пробегает маленькая и широко улыбающаяся девочка и женщина в деловом костюме с высоко зачесанным пучком и сдержанным макияжем. Мейсон замирает на секунду, слышит радостные крики «папочка!» и удаляется так, будто бы ничего не произошло. Будто бы по нему не проехали бульдозером. Будто бы он жив. _______________________ — Угадай, что пода-арил мне Джексон, — буквально на ультразвуке выдает брюнетка, вваливаясь в квартиру и переставляя свои туфли по воздуху. В принципе, Мейсон предупреждал, что надевать их на свидание на Набережной крайне непрактично, но в ответ получил лишь недовольное фырканье. — Вертолетик на радиоуправлении? — меланхолично предположил МакКарти, даже не поднимая взгляд на лучшую подругу. Алисия нахмурилась. — Какой еще вертолетик? Ой, Мейсон, ты как всегда, — отмахнулась девушка. — Он подари-ил мне билеты на... Подсказка: это такое крутое мероприятие, и ты, кстати, тоже мечтал там побыва-ать. Там будет весело и громко. — Ну не знаю... Апокалипсис? — мрачно усмехнулся он и более удобно расположился на диване. Не помнит он, чтобы «весело и громко» -- были его закадычными друзьями, так он еще и мечтал бы там побывать. Нет, ну отрицать того, что он с радостью посмотрел бы на всеобщее вымирание, МакКарти, в принципе, не собирался. Поэтому он искренне не понимал, чем его гиперактивная подруга опять недовольно. Алисия не то, чтобы пыталась прямо настолько рьяно вернуть в Мейсоне былую радость жизни и хотя бы какое-то желание жить, а не существовать. Она любила его любым, но то, что с ним происходило, казалось действительно грустным и наводило на печальные мысли. Его улыбку можно было увидеть настолько редко, что если бы от нее зависело мировое освещение, то все те, кто бояться темноты, умерли в первый же день. Но самое обидное здесь было то, что когда-то все было совсем по-другому. Алисия помнит те времена, когда Мейсон своей улыбкой мог озарить целую улицу и заставить улыбаться даже самого угрюмого человека в мире. Теперь не может даже себя. Сейчас девушка действительно уже приближалась к бешенству, закатывая глаза и закипая, подобно чайнику. Она из кожи вон лезла, чтобы сделать Мейсону приятное и хоть как-то его развеселить, а тот, чуть ли не посылал ее на три веселые буквы. Не словами, конечно, но действия были крайне к этому близки. — Нет, не угадал, — ядовито прошипела та. — Концерт «Our Last Night». — О, а они еще живы? — ухмыльнулся парень, хотя и без этого знал, что те живее живых, как и их творчество. Подруга, в принципе знала, что тот прекрасно осведомлен, поэтому не придала его типичной мрачной шутки большого значения. Куда важнее сейчас был факт того, что у нее были чертовы билеты на концерт любимой группы Мейсона и они оба прекрасно знали, что он пойдет туда. Хочет он этого или нет. Девушка вздохнула, складывая руки на груди. — Да, как не странно, как и твое чувство юмора. И мы идем туда через неделю, ставлю тебя в известность. Попытайся не забывать мыться и чистить зубы до этого момента, — слегка обиженно проговорила Алисия и босиком прошла вглубь квартиры, зажигая свет на кухне. Ее никогда не радовала любовь Мейсона к темноте. _______________________ Спенсер пил уже несколько дней собственного отпуска, не расставаясь с бутылкой, как кажется, не на минуту. Маленькую Карли забрала бабушка, которая так удачно заехала в гости к молодой семье в самый разгар типичной ссоры бизнес-вумен и человека, укравшего ее лучшие годы, хотя, по большому, они прожили вместе какую-то несчастную пятилетку, даже толком вместе и не живя. Спенсер всего себя отдавал театру, а жена была занята семейными расходами и бизнесом, оба почти не видели ребенка, что уж говорить о совместном времяпровождении. Эту семью явно было трудно назвать образцовой, если их вообще можно было бы назвать семьей. Не сказать, что Портер был влюблен в Жанну до беспамятства. Не сказать, что он горевал от того, что лишний вечер он ложился в кровать один или проводил за повторением роли. Не сказать, что Портер был счастлив в те времена, когда они с благоверной все же находили время для совместных вечеров или чего-то подобного. Честно говоря, он был рад только времени, которое он проводил с дочерью. Честно говоря, скорее всего, это была единственная женщина, которую он по-настоящему любил в своей жизни. Сейчас все было, как нельзя стабильно: Жанна наорала на него, сказала, что он никчемный и бесхарактерный, что так и сопьется в одиночестве, что она отсудит Карли и он не получит ни гроша в итоге. На самом деле, эти скандалы были постоянными, но никогда не заканчивались чем-то серьезным. А расстроился бы Спенсер, если бы однажды они им закончились? Он очень сильно в этом сомневался, и наверное, даже сам побаивался ответа на этот вопрос, поэтому особо сильно старался не разглагольствовать даже по пьяни. Так вот, Жанна наорала на него, а после просто удалилась для работы в свой кабинет, оставив его пить дальше. Действительно милая семейная жизнь и искренняя забота. Раньше у Портера не было особых приступов любви к бутылке, но после недавней встречи в театре, он мог чувствовать то, что если кто-то не схватит его за руку сейчас -- он пропадет. Что точно утонет в этом, погрязнув. И судя по всему, это действительно то, что должно было случиться. Портер разбивается о скалы собственной жизни и может поделать с этим абсолютное и бесповоротное ничего. Может, он еще был далеко не на дне в социальном или физическом плане, но не мыслями и душой. В душе он уже давно сел на мель. _______________________ Громкость для Мейсона была полностью оправдана. А вот веселье еще нет. И он сомневался, что будет. Нет, он правда любил эту группу, но этого явно было недостаточно, когда все, чего тебе хочется, сидеть дома, пить чай и смотреть в никуда. Однако, когда твоей подругой является Алисия Макпотер, жизнь принимает куда более интересные и нежелательные повороты. Во всяком случае, было поздновато расстраиваться, когда ты уже стоишь посреди танцпола и вряд ли сможешь выбраться отсюда, потому что совершенно упустил момент входа в здание. Собственная отрешенность от мира даже немного начинала пугать, но сейчас у Мейсона были дела важнее -- нахождение здесь бара. Возможно, пару высокоградусных коктейлей, смогут добавить хоть каких-то красок во все это. Кажется, бар сам нашел его, потому что он буквально влетел в барную стойку, благодаря близстоящей толпе, которая нашла это место явно раньше его. Мейсон перевел дыхание и забрался на высокий стул. Он кинул быстрый взгляд в сторону, быстро переводя его на бармена, но тут же осекаясь. Кажется, такое бывает только в сказках. В очень плохих сказках. Или в каких-нибудь дешевых сериалах. А может, он тоже нашел этот бар куда раньше, чем он думает? Лучше бы он остался с Алисией и делал вид, что отжигает. Лучше бы он остался дома. Да, черт побери, лучше бы он был где угодно, но только не в такой идиотской, как вся его жизнь, ситуации. Мейсон снова поднял взгляд с некоторой опаской. И тут же встретился взглядами с ним. Все выглядело так, будто он навлек на себя это. Это действительно пугало, но выглядело как что-то, от чего было не скрыться. Было чувство, что он будет преследовать его повсюду. Мейсон смотрел прямо ему в глаза и понимал, что тот уже пьян и разговора у них не выйдет. Если, конечно, он сам не нажрется в стельку и они не начнут завывать баллады, пока их не выведут из зала. О, а это идея. И выход сразу найдется, и домой сможет быстрее попасть. Спенсер облизнулся и сердце Мейсона пропустило удар, а внизу живота что-то сжалось. Он ненавидел то, что спустя столько лет, его тело все еще так реагирует на него. Мейсон просит у бармена налить ему что-то странное, что звучит абсолютной попыткой отвлечения их двоих от происходящего. И это было глупо. Но времени на какие-то глубокие суждения не было. Был один момент и он грозил стать катастрофой. МакКарти осушает бокал одним глотком и снова ощущает то чувство, когда ужасно горит гортань. На этот раз причина более очевидная, чем наглое вранье. Сейчас это просто напросто алкоголь, который закладывает уши и позволяет хотя бы на пару секунд перестать слышать эту громкую и совсем не веселую музыку. И уйти от прямо пропорциональной реальности. Но ничто не длится вечно. И хоть Мейсон просит повторить, он вынужден признать, что сбежать не получится. Мейсон с горечью понимает, что все, что он когда-либо строил в своей голове или о чем мечтал в один момент разбилось о берег жестокой реальности. Разбилось практически десять лет назад. Это было бы даже забавно, если бы не было настолько грустно. Алкоголь слишком сильно бьет в голову. Стоп кран снова вышел из строя. И снова тогда, когда он просто необходим. — Пошли танцевать, — смеется Мейсон и хватает его за ладонь, пытаясь вытянуть его к танцполу, сквозь гору танцующих людей, пока солист берет неприлично высокую ноту. Спенсер не понимает, что происходит и стоит на ногах только потому, что, наверное, выпил недостаточно. Не столько, сколько хотелось бы. Он мог соображать вполне ясно и он не знал, нравилось ли ему это или нет. По этой причине он не мог послать все к черту и просто расслабиться, отдаваясь моменту, он пытался анализировать что-то. И все это ему совсем-совсем не нравилось. У него жена, дочь, работа. Что он, пьяный делает на рок-концерте в обнимку с некогда одноклассником? Некогда одноклассник. Да уж, он бы хотел, чтобы этого определения для него было достаточно. Но это никогда не будет так. Мейсон обдает его слишком терпким дыхание, что совершенно не уменьшает, а скорее увеличивает желание прижаться своими губами к его. Мейсон обвивает руками его шею, трется об него настолько, насколько может, будто пытается стать одним целом и шепчет что-то, что Спенсер не может разобрать из-за музыки. Все стало слишком через края и готово было взорваться в любой момент, подобно атомной бомбе. Оставалось только вести обратный отсчет. Спенсер едва ли заметил то, что оказался вырванным из толпы. В таких местах ты особенно осознаешь всю быстротечность жизни. — Что ты делаешь? — хмурится Портер, пока его запихивают в кабинку. — МакКарти, какого черта?! — Мейсон, видимо, был слишком занят расстегиванием джинсов Портера. — Я просто хочу сделать тебе приятно, — обворожительно и пьяно улыбнулся брюнет, уже готовясь стягивать штаны, но его быстро подняли с колен и буквально выбили из кабинки, вшибая в раковину, хватая руками за плечи. Спенсер смотрел брюнету прямо в глаза и он совершенно не узнавал в этом человеке того, в кого он когда-то влюбился. Самое ужасное и отвратительное, что он не хотел признавать до последнего, но в итоге все равно бы пришлось — виноват в этом был он. Он уничтожил в нем все, словно смерч. Всю радость, любовь к жизни, самопожертвование, любовь к музыке и искусству, оставляя только боль. Портер мог гордиться собой — он сломал человека. И он всегда думал, что это всего лишь напыщенная фраза из таких же напыщенных книг и фильмов, что такого никогда не может произойти в жизни, что это бред, и что он уж точно никогда не станет таким человеком. Судьба решила иначе. — Ты сумасшедший. — Да, я сумасшедший. И ты мое безумие, — шепчет Мейсон, потом начинает хихикать, а потом и вовсе заливается громким смехом, который, должно быть, перебивает музыку, доносящуюся из зала. Он смеется в его руках. И он явно не хотел чтоб когда-нибудь все произошло именно так, как происходит сейчас. _______________________ Мейсон сидит над унитазом, пока его холодный обод замораживает его длинные пальцы. Он вытирает эту омерзительную жидкость с дрожащих губ тыльной стороной ладони, пытаясь понять, что происходит. Ну, конечно, кроме очевидного. Ему хочется кричать, хочется разнести эту стену и выпрыгнуть с балкона. Мейсон начинает плакать. Он ненавидит себя и сейчас, именно сейчас, он может сказать, что ему не плевать. Ему ни разу не плевать. Он чувствует. И он действительно ненавидит себя за то, во что он превратился. И он действительно не понимает, как это с ним стало. Он начинает реветь и сейчас выглядит действительно жалко. В коридоре слышны шаги. Слишком знакомые и слишком родные шаги, чтобы их не узнать. Спенсер смотрит на Мейсона как-то уж совсем трезво, будто и вовсе не пил, что заставляет Мейсона ненавидеть себя еще больше. Он даже не понимает, где он. Судя по как-то подозрительно знакомому унитазу -- дома. Он чувствует, как Портер опускается рядом с ним, как разворачивает к себе, как касается мокрым махровым полотенцем лица и шеи, как нежно убирает с лица все дерьмо, а после просто протирает. Что происходит? Иногда лучше не задавать себе такие вопросы, когда приходишь в себя рядом с унитазом. Картины, всплывающие в памяти, могут не принести ничего хорошего. Мейсон надеется, что он не краснеет прямо сейчас, потому что краснеть действительно есть за что. — Я помогу тебе дойти до кровати, — слегка улыбается Спенсер, когда процедура окончена. Мейсон не отвечает, потому что выбора у него все равно нет: тело не слушается, а ночевать в обнимку с унитазом, хоть фигурально и придется, но делать этого в действительности делать хочется не особо. МакКарти чувствует колоссальное облегчение, когда его тело касается простыней и, кажется, он готов отключится в ту же секунду. Но он не может, потому что осталась одна крайне важная для него, как оказалось, а на самом деле, как и всегда было, вещь. — Останься со мной, — Мейсон хватает Спенсера за ладонь, когда тот уже хочет встать. — Пожалуйста, останься со мной до утра. — Я останусь с тобой навсегда, — шепчет Спенсер, но Мейсон уже смотрит сны. _______________________ Мейсон просыпается и тут же издает протяжный сон. Все, что он помнит: вечер был действительно громким. Судя по всему, он даже повеселился на славу. И к сожалению он помнил все моменты своего веселья в деталях. Брюнет даже не знал, что хуже: если он действительно помнит все или, если он что-то упустил. Хотя, куда уж казалось бы хуже. Он хотел отсосать Спенсеру Портеру в туалете, терся об него на танцполе, полночи блевал над унитазом и в тот же момент осознал, что он все же, действительно чувствует. Типичная ночка в Нью-Джерси. Не самая хорошая реклама. В принципе, с работы рекламщика его выперли даже быстрее, чем с работы грузчика, так что надеяться было изначально особо не на что. Рядом с кроватью стояла бутылка минералки, но уже через минуту это была просто бутылка, валяющаяся уже где-то с другой стороны. Голова была ужасно тяжелая, кровать была в ужасе, как, собственно, и он сам. Счастье было только от того, что Алисия сегодня тусовалась с Джексоном, потому что именно он должен был забрать ее с концерта и увезти на уикенд за город. Что же, у кого-то планы явно удачнее. Брюнет протер глаза и проследовал к двери, опираясь на тумбочку. Выйдя на кухню, он отшатнулся. — Я не настолько романтик, каким ты и остался по прошествии стольких лет, но я знаю, что это красная роза — это страсть, а белая — невинность и чистота, а еще я знаю, что роза в принципе — это огромная любовь и преданность. Мне кажется, что ты удачно сочетаешь в себе все эти качества, а еще ты красивый, как и эти цветы, — Спенсер слегка улыбнулся. — Я не хочу и я не могу без тебя жить. Мне так жаль, что ты страдал из-за меня... Мне очень-очень жаль. Я изменился, поверь мне. Я понимаю, что ты можешь избить меня этими цветами и выгнать, но тогда бери те, что без шипов, кстати, это означает любовь с первого взгляда. Мейсон рассмеялся. — Я люблю тебя, — произнес Портер на одном дыхании и тут же повисло молчание. — Никогда не переставал. Мейсон буквально вышиб цветы из рук Спенсера, заставляя их разлетаться по полу и наконец-то поцеловал. — Я доверюсь тебе. У меня было время подумать. Целых восемь лет, — усмехнулся МакКарти и снова прильнул губами к его. — Кстати, надо бы посмотреть твой мюзикл. — В этот раз запомни хотя бы название, хорошо? — Ничего не обещаю. Кажется, ничего не кончено и все никогда не бывает слишком просто. Их ждем тысяча и одна проблема впереди. Они никогда не будут, как восемь лет назад и вряд ли смогут притвориться, что ничего не было. Но в этот момент, Мейсон никогда бы не признался, он был самым счастливым человеком на свете.