Жизнь в вечной смерти

«Сегодня закончилась зима, и началась весна. Говорят, это время года обозначает возрождение, то есть жизнь в новом ее проявлении, цикличную и неизменную метаморфозу. Кто говорит об этом? Наверное, глупцы, видящие жизнь в бесконечной реинкарнации окружающего мира. Звучит цинично, но ведь я могу быть откровенным, так? Не предполагаю, кому достанется мой дневник, но хочу поделиться тем, что я думаю о настоящей жизни. Я актер старого театра с примитивным именем. Меня зовут Даичи. Я — тот, кто примеряет на себя известные и новые образы героев книг, пьес и проз, у которых порой нет авторов. Я — тот, кто привык быть кем угодно, но только не собой. Знаете, сколько раз я умирал на сцене? Знаете, сколько раз сдерживал слезы, переживая смерть героя как свою? Даже я не могу ответить на эти вопросы. Я умираю, чтобы оживать вновь. Я вижу жизнь в вечной смерти, и это прекрасно. Вам, наверное, интересно, почему большинство историй заканчивается так? Потому что не может быть иначе. Вы подумаете, что вечны лишь чувства, а я скажу, что вечна только смерть». Весна, 1940 «Стоит ли мне извиняться за длительный отрыв в своем дневнике?.. Я был на гастролях: город менялся за городом, когда родной театр, в котором я работаю с детства, оставался все дальше и дальше. Не менялась лишь публика, ее эмоции и овации. Я видел слезы, видел страх и переживания, боль и благодарность. Никто не хотел, чтобы мой герой умирал, оставляя любимую одну. Но они ведь знали, что только трагичные истории могут трогать до глубины души. Только трагичные истории могут научить жизни. Я множество раз получал анонимные письма от своих поклонников. Они писали о том, что больше никогда не допустят ошибок, что будут ценить каждую минуту, проведенную рядом с дорогими людьми. Они прислушались к моим героям. Можете ли вы понять, насколько это важно для меня?» Середина лета, 1940 «Как думаете, сложно ли играть женщину, будучи мужчиной? Сложно ли передать ранимый характер, стальную выдержку и истинные чувства? Мне было нелегко, но я справился. Особенность была в том, что мне не приходилось произносить слова моей героини вслух. Она была нема и больна, за нее говорил лишь изменяющийся взгляд. Но она, как и я, видела жизнь в вечной смерти и не испугалась отдаться в ее объятия. Думаю, они не показались ей холодными, она улыбалась моей улыбкой, засыпая навечно. С ее упокоением началась моя новая жизнь. Только представьте, каково было мое удивление, когда после закрытия занавеса ко мне подошел растроганный мужчина солидных лет и вручил букет бордовых роз. Он смотрел на меня с печальной признательностью и молчал. Я чувствовал, что нужно было ответить ему даже на безмолвие, но так и не смог. Он ушел, оставив меня с розами. Что означают эти цветы с бархатными лепестками и острыми шипами? «Я очарован вашей красотой». Они до сих пор наполняют мою гримерную тонким ароматом». Осень, 1940 «Простите за то, что вырвал две страницы из своего дневника. Я оставил их для себя. Можете ли вы закрыть глаза, расслабиться, отдавшись эфемерной тишине, и вспомнить что-то, что особенно дорого вам? Я вспомнил. Вспомнил все до мелочей: столичный шум на фоне двух голосов, запах цветущей сакуры, мимолетное прикосновение ее нежных соцветий, теплое, слепящее солнце… И… Вы, наверное, хотите знать, кому принадлежат голоса? Мне и человеку, которого больше нет в моей жизни. Он покинул ее навсегда, погибнув от пули несовершеннолетнего воришки. Прошу прощения, если вы видите расплывчатые иероглифы, и умоляю, не запоминайте меня слабым. Мне просто больно и страшно. Страшно, потому что я больше не помню его лица. Но голос до сих пор стучит в сердце. Вы ведь тоже не слышите тишину сейчас? Пожалуйста, не жалейте меня. Я лишь актер, играющий роли». Середина осени, 1940 «Зима настала незаметно. Казалось, что еще вчера была весна, гастроли… А сегодня упал последний высохший лепесток бордовой розы, и пошел снег. Красивая редкость, не так ли? Жаль только, что холодно. Сейчас люди согреваются объятиями друг друга, трогательными словами и предвкушением чуда, которое зима всегда приносит за собой. А я готовлюсь к репетиции новой постановки. Она будет посвящена Рождеству. Не мне спрашивать у вас, веруете ли вы, но я убежден, что вы цените этот праздник по-своему. Хотите знать почему? Потому что мой дневник не попал бы в руки равнодушного человека. Если вы его читаете, значит, вам не все равно. Другой предпочел бы сжечь мои мысли и прожитую жизнь. Наверное, я создаю эту запись, чтобы сказать вам спасибо. Я вложу для вас гербарий из бутона розы, но не могу быть уверенным, что он сохранится. Прощайте и помните о том, что вечно. Вы были хорошим зрителем». Зима, 1940 Казуки сидел на полу в той самой гримерной. За прошедшие годы она заметно обветшала и постарела, как и дневник, который лежал на столе перед потрескавшимся зеркалом. Он был открыт на пустых пожелтевших страницах. — Спасибо, Даичи, — дрожащим голосом в пустоту, бережно держа в ладонях гербарий из розы. Взгляд блестел, но уголки губ приподнялись в мягкой улыбке, даже если того, кому она была подарена, не было рядом. Вскоре на пустых страницах дневника появятся ответы. Хоть Казуки, будучи сыном нового хозяина театра, не был актером, умирающим и оживающим в ролях, он, как Даичи и одна из его героинь, видел жизнь в вечной смерти. «Сегодня закончилась зима, и началась весна…» Весна, 2000