Теперь силен я: об руку с тобою Свой век готов я вызвать на борьбу. Фридрих Шиллер, "Дон Карлос, инфант Испанский"
Он не знал, где находится, — лишь то, что стоял на коленях в холодном песке, окруженный темнотой. На миг даже забыл, кто он, пока не услышал в отдалении голос, звавший: "Карлос!" Карлос, инфант Испанский, сощурился в чернильный полумрак. Глаза начали привыкать, и он смог различить напротив черную фигуру, которая выглядела ровно как скалы вокруг. Фигура приблизилась — тускло прошуршали шаги по песку — и осела наземь рядом с ним. — Родриго! Ты? Здесь? Как? — Он потянулся к тому, кого едва мог разглядеть, и его руки тотчас оказались в чужих ладонях. — Значит... — Да, мой Карлос, мы воссоединились — в смерти. О, этот красивейший глубокий голос, приносящий утешение и вместе с тем внушающий благоговейный страх! — Должно быть, так, — сказал Карлос, сжимая обе руки, что держали его. — Да, но мой Родриго... Родриго, я тебя подвел. — Никогда! Ты о чем? — Ты отдал жизнь, чтобы свою я мог посвятить правлению Испанией — чтобы я правил более ласковой рукой, чем отец, — напомнил Карлос мрачно, — и избавил от гнета земли, что мы поклялись освободить. Ты охотно пошел на смерть — для меня, для Испании. Но вот я здесь — твой дар был растрачен впустую. — Оставь эту мысль, — предупредил Родриго. — Мы поклялись бороться за свободу или умереть в борьбе. Ты исполнил свою клятву, как и я. Ты никогда не предавал наших идеалов. — Свобода для народа Испании... для Фландрии... — Другие даруют им эту свободу. Я знаю. — Я тебе верю, когда ты говоришь столь убежденно, — Карлос всмотрелся в его лицо. — Ты так полон надежд. Я потерял все. Я потерял Елизавету, я потерял отца, а теперь я потерял жизнь. Но у меня все еще есть ты, и, как бы то ни было, этого достаточно, чтобы меня утешить. — Да, Испания... у меня есть надежда, — сказал Родриго. — Тогда что же тебя тревожит? — Даже не будучи в состоянии ясно видеть лицо маркиза де Позы, Карлос мог сказать, что ум его друга погружен в беспокойные думы. — Я не нахожу причины тому, что мы здесь. Еще до того как прийти к тебе в тюрьму, я уже знал, что скоро буду убит, и посетил своего исповедника. Думал, снова свижусь с тобой в Раю. Но вот мы здесь — в этой могиле. Камни... песок... темнота, — он жестом указал на обступившие их скалы, на землю, махнул рукой вокруг. — Так много темноты. Карлос молчал, слушал, тяжело дышал. — Должно быть, я виновен в чем-то, в чем и не подумал исповедаться, — заключил Родриго, — а это Чистилище. Карлос, — он вдруг повернул голову к инфанту, на его лице отразилось смятение. — Карлос, тебя соборовали? Будто ледяная вода затопила мозг Карлоса. — Меня — нет, — пробормотал он, запинаясь. — Отец вдруг появился, когда мы с Елизаветой уже навсегда прощались, он угрожал нас казнить... "Принести двойную жертву"... Не знаю, что было после. Думаю... мне смутно привиделось, что император, мой дед, явился защитить меня и встал между нами... но я потерял сознание, и... — Карлос, Карлос мой, это очень важно. — Сильные руки Родриго схватили его за плечи. — Пожалуйста, ты должен подумать: исповедовался ли ты после того, как прилюдно бросил вызов отцу? Ледяная вода мучительным потоком стекала из головы в тело, по рукам, и ниже, в живот. — Родриго... — имя вырвалось, сдавленное; перехватило дыхание. — Нет, я не исповедался. — Он поднял голову и встретил полный ужаса взгляд Родриго. — Я обречен. Я это знаю. — Ты будешь отнят у меня, — Родриго теперь еще сильнее вцепился в его плечи, лицо исказилось от боли. — Я этого не вынесу, — вырвалось у Карлоса. — Однажды я уже потерял тебя, когда ты умер у меня на руках; и мое утешение было лишь в том, что я предстану с тобой перед Богом. — Никогда не думал, что мы окажемся навечно разлучены. Я не допущу этого! Карлос вспомнил слова Родриго, сказанные перед тем, как отцовский приспешник убил его выстрелом в спину: Бог позволит нам по-прежнему любить друг друга, рядом с ним, на Небесах. Родриго, казалось, был до безумия счастлив умереть, зная, что спасает Карлоса и посылает его, связанного клятвой служения свободе, Фландрии. Не было предела стыду Карлоса за то, как скверно, безрассудно он воспользовался жертвой Родриго. — Мой Родриго, я так виноват. Умереть, не спася Испанию, так еще и не в благодати! Когда ты столь многого ждал от меня! — он уронил голову, не в силах смотреть Родриго в глаза. — Ты вправе лишить меня своего расположения. Почему ты все еще... — Потому что это так, — ответил Родриго, и его голос вдруг снова стал ровным и успокаивающим. — Есть мысль. Ладонью он ласково приподнял голову Карлоса, чтобы вновь поймать его взгляд. — Что можем мы сделать? Не в наших силах изменить закон Божий. — Нет, но... — Глаза Родриго, огромные в темноте, глядели прямо в его глаза. — Я должен согрешить, чтобы быть изгнанным из Рая вместе с тобой. — Что? Нет! — Карлос схватил Родриго за предплечья. — Я решил, что в этот раз останусь с тобой. — Если бы мы могли вместе войти в Рай! Но ты не должен ради меня предавать свою душу. Это единственное, что у тебя есть... — Нет, у меня есть только ты. Моя душа — принадлежит тебе. Я больше не боюсь говорить это вслух, пусть даже это богохульство — если богохульствуя сохраню тебя. — Достаточно ли сказать это, чтобы согрешить? — Не знаю, но это не единственное, что я могу. Я хочу, чтобы наверняка. — Как еще ты собираешься грешить? Родриго отпустил его плечи, чтобы снова взять его руки в свои. — Карлос, мой Карлос... позволь мне возлечь с тобой. Позволь доставить тебе удовольствие. Неожиданно радость затопила разум Карлоса. До этого момента он никогда не понимал, сколь сильно жаждет, чтобы руки Родриго сомкнулись вокруг него. — Я бы сделал это при жизни, если бы знал, что мы в любом случае обречены. — Тогда пусть будем обречены вместе, — сказал Родриго, сжав ладони Карлоса в собственных, — по-прежнему едины в жизни и в смерти, по-прежнему сражаясь за свободу. Кто знает, быть может, вместе мы однажды освободим Ад! И он склонился и поцеловал инфанта. Губы Родриго были теплыми и ласковыми, но сильными, и Карлос вскоре нетерпеливо приоткрыл рот, чтобы впустить его язык. Их поцелуй был медленным, исполненным наслаждения поцелуем близких душ, — когда сближаются, невозможно разделить. Карлос обхватил Родриго руками и потянул вниз, на мягкий песок. Тот был все еще пронизывающе холоден, но тепло Родриго окутало, и он едва замечал промерзшую землю. Пальцы в его густых темных волосах, приятная тяжесть крепкого тела, прижимающего к земле, неутомимые губы, покрывающие лицо поцелуями, — как может безжизненная пыль что-то значить в сравнении с этим блаженством! Открывая эти, последние врата своей измученной души, Карлос ожидал, что будет настигнут кошмарным жалящим роем: стыда, вины, отвращения, ужаса... Но чувствовал только умиротворение и облегчение. Любовь, что не дал ему отец, и в которой ему было отказано судьбой с Елизаветой, ныне изливалась из Родриго свободным потоком и заполняла все пустоты его сердца. Даже зная, что ему суждено быть низвергнутым в Адское пламя, он находил утешение в прикосновениях Родриго. Вечный приговор казался бессильным перед великой нежностью — и перед величиной чувства, что, они знали, стоит за ней. Маркиз Поза любил его и был любим в ответ. Истомленные, они лежали, обнявшись, в мягком песке. — Теперь мы оба действительно обречены, — сухо заметил Родриго. Карлос почувствовал, что песок начал утекать из-под его спины. — Ты чувствуешь? — Что? — Земля двигается. Вспышка белого света ослепила обоих, они сжали веки и крепче вцепились друг в друга. — Нас забирают в Ад, — предположил Родриго. — Если есть способ, каким я могу защитить тебя от мук, я попытаюсь — пусть даже это безнадежнейшая из надежд. — Навеки вместе, — прошептал Карлос. — Даже когда плоть будет сорвана с наших тел. — Я твой, даже если наша кровь растечется водой по сере. — Если наши кости раздробит в песок. — Если мы превратимся в ничто. — С последней моей мыслью, если я все еще смогу сказать: "Я Карлос", — пусть эти слова также будут значить: "И потому я люблю моего Родриго". Само мое имя значит то же, что мое чувство. — И пока у меня еще есть рассудок, чтобы сказать: "Я Родриго", — пусть это значит: "Я люблю моего Карлоса". — Пока нас не поглотит полностью. Они падали сквозь пространство, с закрытыми глазами, крепко прижимаясь друг к другу — не потому что боялись, — в сердцах не осталось никакого страха, — они просто не хотели быть разделены. Удар разорвал их объятия, и они порознь упали на мягкую поверхность. — Встаньте, Карлос, инфант Испанский, и Родриго, маркиз Поза. Голос был женским. Карлос открыл глаза. Они очутились на облаке, плывущем по ярчайшему синему небу, а перед ними стояла Женщина в белом платье. Ее волосы также были белы, но лицо — молодо и исключительно красиво. Светлые крылья, почти перламутровые, раскрылись за ее спиной. — Матерь Божья! Родриго усмехнулся, чувствуя, что Карлос, воскликнув это, не собирался ни к кому обращаться. — Да, согласен, это, должно быть, она, — прошептал он Карлосу. Карлос зарделся. — Владычица! Оба встали — на колени, но не более. — Вы молились Мне как Марии, — сказала прекрасная Женщина, — но многие истории лгут. — Владычица, — спросил Родриго, — мы прощены? Даже за то, что совершили в пещере чистилища? — Твоя любовь к этому мужчине — не грех, и никогда им не была, — сказала Женщина, печально улыбнувшись им. — Вы создали чистилище сами, в своем разуме. Только обретя радость в том, что вы есть друг для друга, а не душа это, чтобы потворствовать обманам Церкви, вы могли освободиться и обрести Рай. Карлос почувствовал, будто в его мозгу разрастаются ветви, растягивая его во все стороны. — Мне должно многое узнать, — заметил он. — У вас есть целая вечность, чтобы узнать это. Женщина взяла его за руку, затем взяла руку Родриго и соединила их. — Ваша преданность свободе и борьбе с угнетением показалась Мне прекрасной. Я выбрала вас, значит — ваши клятвы верности свободе сохраняются и после смерти. Я отправлю вас вечно странствовать по миру — защитниками тех, кто борется за дело свободы. Ваша работа будет долгой и трудной, но воздастся щедро — начать хотя бы с того, что вы уже даны в награду друг другу. Руки, что она соединила, теперь крепко держали друг друга и переплелись пальцами. — Карлос, Родриго, вы будете друг другу супругами — согласно обетам, что вы дали, когда пещеры, воздвигнутые вашим разумом, рушились вокруг вас, превращаясь в пыль и память. — Я едва могу говорить, от изумления, — пробормотал Карлос, с трудом понимая ее. — Я думал, мы должны были быть прокляты. — Я собираюсь дать вам вечность, полную нескончаемой работы, — отметила она. — У вас не будет ни дома, ни отечества, ни конца вашим трудам. Это не Элизиум. — Мы к тому готовы! — гордо ответил Родриго. — Нас объединила любовь к свободе! — Мы верны нашей клятве! Но — Владычица, — спросил вдруг Карлос, — что теперь с Елизаветой? — Невозможно иметь все, что хочешь, — сказала она прямо. — Я не... Я знаю, простите... Хочу только, чтобы она была счастлива. — Со временем она научится любить твоего отца и лелеять нежное и горькое воспоминание о тебе. — Коль скоро она больше не несчастна, я могу обнять собственное счастье, — он сжал руку Родриго. — Скажи, Владычица, — спросил Родриго, — увидим ли мы подлинную свободу Испании? — Если вы оба — мужчины, думаю, да, — ответила она неожиданным заговорщицким шепотом, на ее лице появилась улыбка, — вы сможете добиться чуда. Не только для Испании, но для всего мира. И, да — для Испании, в частности. ...После четырех с половиной столетий, проведенных в неусыпном бдении за спасителями мира, это была сравнительно небольшая победа; но когда Испания наконец узаконила однополые браки в 2005 году, два духа, что поспособствовали тому, вспомнили эту странную улыбку и поняли.~§~
Примечания: Да благословит Господь Баварскую государственную оперу.