Принцесса, дракон и серебряный кот

Я прошу, хоть ненадолго, Боль моя, ты покинь меня. Облаком, сизым облаком Ты полети к родному дому, Отсюда к родному дому. Берег мой, покажись вдали Краешком, тонкой линией. Берег мой, берег ласковый, Ах, до тебя, родной, доплыть бы, Доплыть бы, хотя б когда-нибудь. Где-то далеко в памяти моей Сейчас, как в детстве, тепло — Хоть память укрыта Такими большими снегами. из т/ф «17 мгновений весны»

4-й день месяца Вьюг, 1-й год от Обновления мира Утром ещё больше похолодало. Ветер поднимал в воздух снежную пыль, заставляя ежиться и поплотнее запахиваться в плащ. Этот мир с самого начала встретил их неприветливо. И хотя после Обновления здесь стало теплее и потихоньку таяли вечные льды, Оэг не мог привыкнуть к суровой погоде и бесконечным белым пространствам, от которых слепило глаза. На родине снег шел редко и быстро таял. На родине… Пора уже отказаться и от уничтоженного мира Раномериа, и от гложущей тоски, и от тягостных дум о том, что они могли все изменить. Не могли. Они шестеро были всего лишь инструментами безжалостных механизмов вселенной. Ветер чуть шевелил полы плаща и седые с едва заметными проблесками рыжины волосы, специально заколотые так, чтобы ни одна прядь не выбилась. Оэг стоял посреди мертвой холодной равнины. Именно в этом месте пала граница между двумя мирами. Огромная стена из плотного шероховатого, похожего на дерево материала, за несколько мгновений сгорела багровым пламенем. Трое и трое людей, стоящие по обе ее стороны, шагнули навстречу друг другу. Они улыбались. Они наконец-то могли быть вместе. А потом багровое пламя заполнило оба мира, которые пытались соединиться. Один из них выжил и обновился, другой исчез навсегда. Оэг смотрел вперед. На свое отражение, которое, как он знал, будет сниться ему в кошмарах. Брат-близнец, один из самых дорогих людей, стоял напротив с легкой усмешкой на губах, заправляя за ухо лохматые белые пряди. — Кан… — неживое слово упало в неглубокий снег. Оэг уже не мог произносить эти три литеры по-прежнему, с переливами гласных и согласных, как говорили в Раномериа. Брат отказался от прежней жизни и магического дара, навсегда растворившись в чужом мире и став его безликой частью. Все обычаи и привычки родины отскакивали от него, как пущенная слабой рукой стрела от каменной стены. — Называй меня Шерриан, — уходящий близкий человек по-прежнему усмехался. — Шерриан Франгетар — таково мое имя в Чэнте. — Зачем? — в который раз повторил Оэг и больше не смог сказать ничего. — Затем, чтобы жить будущим, а не прошлым, — спокойно ответил брат. — Вы слишком цепляетесь за Раномериа, которого больше нет, а я выбираю Чэнт, в котором нам теперь жить. Если я останусь с вами, то застыну в вашей бесконечной тоске и нежелании мириться с реальностью. Наша родина разрушена, но оставшиеся три сотни раномерианцев будут молиться ей, как богу. Я вижу в ней старика, которому дали упокоиться с миром прежде, чем он сам уничтожит себя внутренними распрями. — Ты бросаешь семью, — прошептал Оэг. — И нарушаешь законы. — Законы! — Кан… нет, Шерриан стал суровым, как резкий ветер этих краев. — Нет, законы Раномериа закончились, когда он попытался соединиться с Чэнтом и превратился в прах. Уже нет ничего преступного в том, что я женюсь на двоюродной сестре. Я люблю её. И пусть мои потомки будут простыми жителями Чэнта, а не обособленной могущественной расой. Тогда с ними не случится того, что выпало на мою долю. — Не понимаю, — с отчаянием развел руками Оэг. — Нет, прекрасно понимаешь, — нисколько не смягчился брат. — Ведь при следующем соединении произойдет то же самое. Чэнт изменил внешний облик, но не суть: он уничтожит мир, с которым соприкоснется. Опять изменит оболочку и опять останется убийцей, палачом нашей необъятной Вселенной, стирающим её старые и больные части. По-своему это справедливо. Миры, которые разрушились бы с бедами для всей вселенной, тихо и мирно распадаются при соединении, даря Чэнту своих жителей и новые виды магии. Но мы-то с тобой знаем, каково это: смотреть на гибель родины. Я не желаю подобной участи своим детям. — Но сила, контролирующая взаимодействие миров, может перейти к кому угодно, — робко возразил Оэг. — В том числе и к твоим потомкам. Шерриан покачал головой. — Возможно, но к твоим — перейдет обязательно. Ты же видел, она попадает к наиболее ярким представителям магии мира. В Чэнте это непременно будет один раномерианец: твой правнук или правнучка. Оэг опустил взгляд, не находя возражений, на мгновение замерев от нахлынувшей боли и тоски. Пройдет пара тысяч лет, и все повторится. Неужели никак нельзя это изменить? — Я ухожу, — повторил Шерриан Франгетар. — Ваше верное следование традициям ничего не даст. Но, обещаю, со стороны чэнтан этому не будет никаких препятствий. Я обеспечу все, чтоб у вас была и территория, и возможность построить там аналог Раномериа, и независимость от местных. Это последний подарок, который я могу сделать своему народу. Пусть он и идет ему во вред. — Благодарю, — вздохнул Оэг. Шерриан развернулся и пошел прочь. Он всегда предпочитал не думать, а действовать. Не оплакивать погибшего друга, а броситься в бой против его убийцы. И вот теперь брат гнал прочь тоску по прошлому, с головой окунаясь в грядущее будущее… может, потому, что он был не в состоянии вынести ту боль, которой полнилась душа более задумчивого и чувствительного Оэга? Снег медленно падал. Обновленный Чэнт жил и дышал, затаив в незримых глубинах свою угрожающую суть. До момента, когда она снова выйдет на поверхность, оставались тысячи лет покоя, купленного столь дорогой ценой.