Sorry

Они говорят – долго, сидя на стене: Нерия опасно болтает ногами и периодически взмахивает рукой: то проходящему внизу по двору Быку, то размахивающему мечом Блэкволлу. Они говорят и спорят, Каллен рассказывает ей про Киркволл и впервые не чувствует комка в горле при упоминании о красном лириуме и Мередит. Он говорит об Орсино, и о магии крови, и Нерия пожимает плечами. - Все слишком носятся с магией крови, - бросает она невзначай, но Каллен прерывает себя на полуслове. - Носятся? – переспрашивает он. – Носятся? - Ну да, - кивает она. – Магия крови опасна в той же мере, что и обычная магия. Кажется, Церковь в Киркволле взорвал отнюдь не маг крови, а бравый герой, Серый Страж, - в ее голосе причудливо сплетены горечь и ехидство. - Он был одержимым! – запальчиво возражает ей Каллен. Их спор длится долго, Нерия даже соскакивает со своего места, возмущенно доказывая Каллену, что магия крови имеет такое же право на существование, как и другая. - Нельзя судить обо всем только с одной позиции! - восклицает она. – Логейн предал короля, но ты же не называешь всех брюнетов предателями! Мередит была одержима красным лириумом, но ты же не винишь в одержимости всех женщин! Кален не находит, что ей ответить, только смотрит беспомощно на незнакомку, которая стоит перед ним. Она совсем не похожа на ту Сурану, которую он помнит, совсем. - Но ты – нет? – глупо спрашивает он. Сурана понимает, о чем он. - Нет, - говорит она. Потом смотрит на ладонь, на которой Каллен видит тонкий шрам, и добавляет: - По крайней мере, на людей эта магия не распространяется. Кален молчит и смотрит на нее – в заходящем солнце волосы Сураны отливают красным. В Скайхолде темнеет быстро, и того быстрее холодает. Она ежится, стягивая кожаную куртку у шеи, и Каллен накидывает ей на плечи свой плащ. - Пойдем, - говорит он. – Внутри хоть немного, да теплее. Она молчит всю дорогу до его кабинета-комнаты, и там, завернувшись в теплый плащ, сворачивается в кресле клубочком, глядя на него – настороженно, но прямо. - Что это за шрам? – спрашивает он быстро и резко, словно ныряя в ледяную воду. - Долго объяснять, - нехотя отвечает Нерия и отводит глаза. – Эта магия, она… действует только на порождений Тьмы. На скверну. - На скверну? Она кивает. - Значит, и на Серых Стражей тоже? – продолжает выспрашивать Каллен, уже жалея, что задал этот вопрос. Теперь она злится. Он видит это по ее сдвинутым бровям, по сжатым губам, и в следующий момент она вскакивает с кресла, скидывает плащ и подлетает к нему. - Я не знаю, - бросает она. – Я никогда не испытывала это на людях! - Ты же была против магии крови, - беспомощно говорит он. – Ты помнишь Йована? Ты ведь все рассказала Ирвингу, когда начала подозревать… - Если бы можно было все вернуть, я бы этого не сделала, - отрезает она и поворачивается к Каллену спиной. В темном окне отражается пламя свечей и Сурана – точнее, зыбкая тень. Маленькая, худенькая, бледная – в отражении не видно ни уставших сердитых глаз, ни упрямо поджатых губ, и он может представить, что она – все еще та Сурана, которую он любит. - Почему ты поругалась с королем? – спрашивает он у отражения. - Он… хотел, чтобы я была рядом, - растерянно говорит Нерия, не ожидавшая такой резкой перемены темы. - Зачем? - Боялся, - отвечает она. Отражение качнулось, исчезло на миг – нагнулась, подобрала плащ, накинула его на себя. – Он всю жизнь бегал от ответственности, а тут такое. - Он неплохо справляется, - говорит Каллен и чувствует, что его голос звучит фальшиво-светски. Как на балу. - Это не он, - с досадой отвечает Нерия. – По крайней мере, поначалу всем явно заправляла Анора. - Странно, что он согласился на брак с ней. - Я его уговорила, - будничным тоном говорит она. – Он и не хотел на ней жениться. - Из-за Логейна? - Из-за меня. Каллен поворачивается и удивленно приподнимает бровь. Сурана недовольно морщится и вздыхает, поправляя плащ. - Он… любил меня. Или думал, что любит. - А… ты? – спрашивает он внезапно пропавшим голосом. Она пожимает плечами. - А я – нет. Я любила… другого. Каллен чувствует, что он не хочет знать, о ком идет речь, поэтому он продолжает спрашивать ее об Алистере. Что угодно, лишь бы замять эту скользкую тему, но ничего другого в голову не приходит. - Тогда тем более странно, что он на ней женился. Теперь во взгляде Нерии он видит жалость. - Это политика, Каллен, - говорит она и невесело улыбается. – В политике нет места любви. - Раньше ты говорила, что любовь – это все, ради чего стоит жить, - тихо говорит он. Она подходит к нему и кладет свою ладонь на его – у нее ледяные руки и он сжимает их в своих – горячих. - Раньше я была глупой девчонкой, Каллен, - так же тихо отвечает она. – Война и предательства здорово выбивают эту дурь из головы. - Это не дурь, - говорит он и прежде, чем она успевает возразить, прижимается губами к ее запястью, туда, где нервно бьется голубая жилка. – Любовь не может быть дурью. - Ты все такой же романтик, - говорит она. – Не представляю, как тебе удалось пронести это через все, что ты прошел. - Мне помогла ты, - отвечает он и целует ее, осторожно, боясь, что она оттолкнет его. Но она не отталкивает. Ее губы мягкие и податливые, и Каллену кажется, что он перенесся в прошлое, в Круг, в пустой кабинет с одиноким факелом, только на этой Суране почему-то надета кожаная куртка и узкие кожаные же штаны, которые раздражающе скрипят от соприкосновения со столом. Впрочем, та Сурана никогда не стала бы расстегивать его нагрудник – хотя бы потому, что не знала, как это делается. Нерия справляется с тяжелой пластиной быстро, слишком быстро, но Каллен не хочет, не может ни о чем думать – ну, разве что о том, чтобы вытащить шпильки из ее волос. Эта задача оказывается для него сложнее, чем доспехи для Нерии, но, в конце концов, по его рукам все-таки скользят шелковистые пряди, а Нерия слегка усмехается ему в шею – и от этого Каллена словно прошибает электрическим разрядом. - Не здесь, - шепчет он в ее губы, когда поцелуи становятся уж совсем жаркими и требовательными, и она отстраняется от него, вопросительно подняв брови. Каллен кивает на подвесную лестницу, ведущую в его спальню, и направляется к ней первым, не выпуская ее руки из своей. Сурана поднимается следом за ним и смеется: - По таким лестницам я еще за мужчинами не лазала, - говорит она и Каллен спотыкается. - Чего ты ждал, дурак? – спрашивает его внутренний голос. – Что ты будешь у нее первым? Он встряхивает головой, отгоняя ненужные мысли, и смахивает с кровати книгу, и оглядывается: в комнате темно и остановившаяся на пороге Сурана – как видение из прошлого, о котором он столько мечтал. Она идет к нему – медленно, плавно, и ему кажется, что все это – сон, и что он сейчас проснется, а рядом никого не будет. Но ее руки обвивают его шею, а их губы сливаются в поцелуе, и сама она прижимается к нему – плотно, жарко, так, что он чувствует, как бьется ее сердце, и он забывает обо всем. Пуговицы на ее куртке – скользкие и неподатливые, и Нерии приходится помогать их расстегивать, зато с его одеждой она справляется так же легко, как с нагрудником. Прохладные ладони ложатся на его обнаженную грудь, и он еле сдерживает стон – все слишком взаправду, все слишком так, как он себе представлял когда-то, и от этого еще желаннее, и нетерпеливее, и любимее. У Сураны сухое, поджарое тело с острыми ключицами, и, добравшись до ее груди, он чувствует под губами рубцы. - Памятка от Архидемона, - срывающийся шепот над ухом. – Не смотри, не надо. Каллен все же отрывается от нее и смотрит – два грубых шрама поперек груди, как от когтей, светлее, чем кожа. Нерия прикрывает их руками и отворачивается. - Я же просила, - говорит она. – Не нужно смотреть на это… уродство. - Ты прекрасна, - говорит ей Каллен и обнимает – со спины, прижимая к своей груди. Не нужно ничего, только бы стоять вот так, обнявшись, и никогда не отпускать. Она поворачивается к нему, и целует в шею, и проводит пальцами по спине, и он растворяется в этой вязкой темноте, где существует только она, Нерия, такая, какой он себе ее и представлял – притягательная, нежная, страстная. Ее губы находят его чувствительные места, словно зная о них – живот, шея, плечи, его пальцы путаются в ее волосах, а дыхание срывается, когда она прикусывает мочку уха. Он изучает ее тело – шрам над коленкой, еще один – на бедре, мускулистые ноги, плоский живот, маленькая грудь, горячие губы. Он покрывает поцелуями все ее тело, касается внутренней стороны бедер – кожа здесь нежная, и Сурана еле слышно всхлипывает, когда он слегка царапает ее щетиной, и всхлипывает еще раз, когда он пробует ее на вкус – солоноватая, тягучая, невероятно возбуждающая, и вся его, полностью, без остатка. Она оказывается тугой, влажной, горячей, сильные ноги обхватывают его бедра и прижимают к себе – плотнее, плотнее, еще плотнее; она выгибается под ним и приникает губами к плечу. Каллен старается сдерживаться – Создатель свидетель, он старается изо всех сил, но двигается все быстрее, сильнее и напористей, и она запрокидывает голову назад, дышит часто и рвано, и внезапно стонет еле слышно, и сдавливает пальцами его плечи, и бьется под ним, и прижимается еще теснее. И, чувствуя, как в ней все сжимается и пульсирует, он не выдерживает и изливается в нее с каким-то хриплым вздохом, и чувствует, как мышцы начинают меленько дрожать, и опускается на нее, сжимая в объятьях – так крепко, как может, чтобы не сбежала, не исчезла, не оказалась сном. - Раздавишь, - хриплый смешок над ухом. - Прости, - виноватый поцелуй в висок. Он переворачивается на спину и смотрит, как она потягивается – медленно, лениво, с разметавшимися по подушке волосами. - Переночую у тебя? – спрашивает Нерия, и Каллен удивлен этим вопросом так, что не находится, что ответить, может только кивнуть. - Спасибо, - шепчет она, прижимается к его груди, целует – лениво и словно бы мимоходом – в шею, и от этого в нем опять вспыхивает желание. Сурана засыпает быстро, а Каллен долго лежит, перебирая ее волосы и чувствуя, что что-то идет неправильно и не так, как должно было бы. Он не находит Нерию утром, рядом с собой, и о том, что ему это все не приснилось, говорит лишь ее запах, оставшийся на подушке. Когда Каллен, наконец, выходит во двор, он видит Сурану, которая стоит у тренировочной площадки, опершись на невысокий заборчик, и Быка рядом с ней. Они стоят к нему спиной и не видят Каллена, зато он может слышать все, о чем они говорят. - Ты вернешься на Сегерон? – спрашивает Бык. Нерия неопределенно пожимает плечами. - Зачем? Я там не нужна. - Ты уверена? - У него есть Кун, - отвечает она, и Каллен слышит в ее голосе грусть. – А для меня в Кун места нет, ты же понимаешь. - Понимаю, - вздыхает Бык. – Но может, все-таки… - Не может, - перебивает его эльфийка. – Да и мне найдется, чем заняться. - Например? - Я так и не нашла ответы на свои вопросы о Зове, - говорит она и разворачивается. – Привет, Каллен. - Привет, - отвечает он. И молчит, не зная, что еще сказать. - Поговори с Фионой, - советует Бык, не замечая смущенного и напряженного лица командира. – Она, вроде как, была Серым Стражем. - А, пожалуй, и поговорю, - кивает Нерия. – Увидимся. Она исчезает в замке, улыбнувшись им обоим на прощанье, а Каллен так и остается стоять у тренировочной площадки. - Ты ведь не этого ожидал? – спрашивает его внутренний голос. Не этого, признается он себе. Наивный романтичный дурак. Нерия до вечера сидит в башне магов, говорит о чем-то с Фионой, и появляется во дворе, когда над Скайхолдом всходит луна. Рядом с ней опять Лелиана, и Каллен, отдающий последние приказы ночной страже, слышит уставший хрипловатый голос: - Я так ничего и не поняла. Кажется, она больше интересовалась Алистером, чем моими вопросами. - Алистером? – удивляется Лелиана, и тогда Нерия шепчет ей что-то на ухо, от чего у той округляются глаза. - Ничего себе! – говорит она. – Ты ему расскажешь? - Вряд ли, - качает головой Нерия. – Ты же знаешь, мы… не слишком хорошо общаемся, после того эксцесса. - Какого? – спрашивает рыжая. – Ах, после того, как ты сбежала на Сегерон? - Именно. - Ну оно хоть того стоило? - Наверное, - в голосе Сураны Каллен слышит сомнение. – По крайней мере, я перестала мучиться от неизвестности. - Только когда собралась оттуда уезжать, - Лелиана явно знает эту историю, понимает Каллен. - Все равно, - пожимает плечами Нерия. – Вот что, Лелиана, позаботьтесь, чтобы завтра с утра моя лошадь была оседлана. - Ты уезжаешь? Уже? - Уже, - мрачно говорит Сурана. – Я все тебе передала, даже вон с Фионой поговорила, пора двигаться дальше. - Куда? – спрашивает Лелиана, и эльфийка, уже отходя от нее, бросает: - Не знаю. Она поднимается наверх, к Каллену, и едва поднявшись на стену, выпаливает: - Я уезжаю. Он молчит, и молча смотрит на нее, и не знает – что ей сказать, как заставить остаться, да и нужно ли это. - Что ты будешь делать? – спрашивает он, наконец, и она морщится, как будто съела лимон, и пожимает плечами. - Не знаю. Это самый трудный вопрос, Каллен. - Почему? - У меня не так уж много дел, - признается она. – Я не знаю, куда мне ехать, кому задавать вопросы, где искать решения. - Тогда оставайся, - вырывается у него. - Не могу, - Сурана смотрит на него едва ли не с жалостью. – Мне здесь нет места. - А где есть? Она опять пожимает плечами. - Не знаю. Я ведь ничего не умею делать, Каллен, только воевать. - Но ты маг! - Боевой, - она усмехается. – Огород с моей магией не вырастить, раны я лечить не умею, я умею только убивать. Я прошла весь Ферелден, побывала на Глубинных тропах, сражалась плечом к плечу с кунари на Сегероне – я та, кем меня сделала жизнь, Каллен. А жизнь – сволочная штука. Каллен смотрит на нее – беспомощно, растерянно, и она берет его за руку и затягивает внутрь. Здесь горит факел, и свечи, и ему хорошо видно ее лицо: виноватое, бледное… красивое. - Прости меня, - говорит она тихо. - За что? – удивляется он. - Ты ведь не меня ждал, правда? – спрашивает она и поясняет: - Не такую меня. - Наверное, - отвечает он. Почему-то рядом с ней говорить правду намного легче, особенно, когда она вот так сочувствующе смотрит – прямо в глаза, не таясь. Сурана подходит ближе, берет его лицо в ладони и прижимается своим лбом к его. - Прости меня, - шепчет так, что он еле слышит. – Я не такая, как ты себе представлял, не такая, как ты себе придумал. - Я не придумывал, - возражает он, но она закрывает ему рот сухими жесткими пальцами. - Придумал, - говорит она. – Дорисовал свои воспоминания обо мне, как художник. Я не нужна тебе – я, такая, как есть, тебе нужна придуманная девочка. - Нужна, - упрямо говорит он, отодвигая ее пальцы. – Останься, и я докажу тебе. - Останусь, и разобью тебе сердце, - печально отвечает она. - А как же твое сердце? – спрашивает Каллен. Нерия молчит, только касается его губ легким поцелуем и идет к двери. У самой двери она останавливается. - Мое сердце уже давно разбито, - отвечает она. – Так давно, что все осколки потерялись. Она уезжает утром, на рассвете – так же, как и приехала. Обнимает Лелиану, пожимает руку Жозефине, улыбается Эланне и треплет ее по стриженым волосам. Каллен думает, что она так и уедет, кивнув ему мимоходом, но она обнимает его, зарывается на секунду лицом в меховой плащ и сует в руку какую-то бумажку. Она уезжает, не оглядываясь – это воинское суеверие знакомо Каллену, но он как никогда хочет, чтобы она обернулась. Он разворачивает листок только в своем кабинете, вдали от чужих глаз, и видит на нем всего несколько строчек, написанных острым, спешащим почерком: «Мне бы хотелось быть той, какой ты меня видишь. Прости».