Семейное имя

      Было чертовски холодно.       Несмотря на это, Украина стянула перчатки и заткнула за ремень, потому что больше их деть было некуда. Руки болели, но сейчас от них требовались ловкость и аккуратность. В этом деле она успела достигнуть искусства; спустя несколько минут она снова надела перчатки и выбралась из склада тайком, тем же путём, которым пришла.       — Так было нужно, — прошептала она, тихо подойдя к ожидавшей её фигуре. — Теперь уходи.       Сестрёнка бросила на неё пустой, нечитаемый взгляд.       — А ты?       — Конечно, я тоже иду, — раздражённо ответила Украина, снимая с плеча винтовку. — Просто хочу убедиться, что взрывчатка сработает. Кыш отсюда.       Белоруссия не сдвинулась с места. Как и Украина, она носила тяжёлое пальто старой Красной Армии. Тем не менее, они не выделялись из толпы, как можно было бы ожидать; одежда, поставляемая из Берлина, не годилась для здешних суровых зим, поэтому немецкие солдаты и поселенцы носили российскую. Либо так, либо умрёшь от холода.       Или от голода, конечно же. Украина практически не пострадала: кто бы её ни завоевал, она всё равно оставалась зерновой житницей, то ли дело Белоруссия — кожа да кости.       И одному богу было известно, каково приходилось брату.       Она вздохнула.       — Но кто-то ведь должен ждать на тот случай, если России удастся передать весточку, правда?       Похоже, хитрость сработала. Белоруссия кивнула и молча заспешила во тьму. Да и кто знает? В Магнитогорске ещё держалось подобие советского правительства, а за Уралом — сильные очаги сопротивления. Всё это могло означать, что брат был до сих пор жив, а следовательно, сохранялась вероятность, хоть и слабая, что он сумел бы сбежать оттуда, где его держали, и вернуться к ним.       Всякое бывает.       Её мысли прервал взрыв. Склад вмиг раздулся шаром злого рыжего огня, во все стороны разлетелись обломки бетонных блоков. Остальную часть базы повергло в хаос. Кто-то орал по-немецки, а ещё кто-то — по-украински. Она почти не сомневалась, что одна из крошечных ярко пылающих точек снаружи склада — это загоревшийся охранник.       Украина поморщилась, вскинула винтовку, тщательно прицелилась вдоль ствола и выстрелила. Возможно, только зря потратила пулю — охранник умер бы и так, но всё равно в суматохе никто не заметит, а она всегда была немного мягкосердечной.       Кроме того, вторым выстрелом она достала уже другого.       Позволив себе ещё три, Украина перекинула винтовку через плечо и встала, чтобы скрыться. Она давным-давно не устраивала диверсий так глубоко на немецкой территории. Конечно, это не та яркая победа, которой отчаянно жаждала сестрёнка, но всё же лучше, чем ничего. Она всегда была практичной.       Что-то прижалось к пояснице.       Она мысленно ругнулась и вытянула перед собой руки в перчатках.       — Вам помочь? — спросила она по-русски в надежде на то, что это оказался бы один из партизанов брата.       Не оказался. Большая ладонь надавила ей на плечо и развернула, и Украина увидела перед собой незнакомое молодое лицо.       — Ой, — произнесла она. — Твою ж мать.       Немецкий солдат оглушил её ударом приклада в голову.       Всегда может быть хуже, говорила она сестре. Вспомни монголов.       Белоруссия не реагировала. В те дни она вообще мало на что реагировала.       Украина понимала её, правда понимала. Дело было даже не в жестокости вторжения. Весь ужас состоял в том, как оно было организовано.       Одно дело — знать, что правительство другой страны намерено обречь на методичную резню и голод всех мужчин, женщин и детей, которые называют тебя своим домом. И совсем другое — видеть написанный чёрным по белому план того, как люди правильного сорта будут строить себе новые дома на твоих могилах.       Если от этого не опускались руки, то она не знала, от чего ещё.       Но такого варианта попросту не было, никогда не могло быть, и поэтому, едва придя в себя в кузове грузовика и ещё даже не вполне понимая, что случилось и где она оказалась, Украина моментально вскочила. Неважно, как она сюда попала. Важен только побег.       — Сядь ты, — произнёс кто-то рядом.       Она сосредоточилась, преодолевая головную боль. С ней был лишь один человек — тот самый немецкий солдат, который захватил её в плен. Он выглядел слишком молодо для военной службы, но в нём чувствовались серьёзность и профессионализм, а глаза светились недюжинным умом.       Это означало, что его нужно убить. Нет никакого смысла оставлять в живых такого опасного противника.       Она всегда была практичной.       — Как тебя зовут? — спросил немецкий солдат. Он говорил на её языке свободно, без тени акцента.       Со всё ещё гудевшей головой Украина быстро огляделась: кабина водителя закрыта наглухо, и вокруг не было ничего, что удалось бы использовать в качестве оружия. Что ж, она была не настолько глупа, чтобы назвать своё настоящее имя.       — Екатерина.       — Просто Екатерина?       Украина нахмурилась — так же, как хмурилась давным-давно на брата, когда он хотел пойти бродить посреди зимы. Чтобы удержать Россию дома, она рассказывала ему истории о ведьмах с железными зубами. Ведьмы жили в избушках на курьих ножках, окружённых заборами из черепов. Это никогда его не останавливало, срабатывали только нахмуренные брови.       Если она когда-нибудь снова увидит брата, то расскажет ему о подсолнухах и тёплых летних морях. Возможно, она даже простит ему Голодомор, потому что тот ужас был ничто в сравнении с этим.       Ей приходилось легче, чем брату и сестре, но всё же она была немного не в своём уме, потому что голодающие родители ели своих мёртвых детей.       Интересно, был ли такой пункт в немецких схемах.       — Хорошо, — сказал солдат. — Просто Екатерина. — Он улыбнулся. — Я Андрий.       — Твоё имя меня не волнует, — сказала она.       — Оно украинское. Как твоё, — он смотрел на неё с надеждой, словно ожидая чего-то. — У меня есть другое, но это настоящее.       Украина сложила руки на коленях. Солдат был крупнее её, а она безоружна, зато не связана. Она уже знала по опыту, что свой шарф можно сложить вдвое, как жгут.       — Не думаю, что это важно.       — Разве?       Он был светловолосым и голубоглазым. Будь он из её народа, она бы немедленно почувствовала, а раз нет, значит, он принадлежал Германии. Вероятно, его родителей сочли достойными быть арийцами и пощадили. Такое иногда бывало.       Следовало убить также и водителя. Если выхватить пистолет Андрия, то, быть может, удастся застрелить его раньше, чем он бросится на неё.       — Куда ты меня везёшь? — спросила она. — На допрос?       Однажды это уже случалось. Она бежала спустя два года. Ничего приятного.       Андрий покачал головой.       — Возможно, они хотят узнать, почему ты взорвала склад.       — Потому что вашим солдатам нельзя есть нашу еду. Кажется, это очевидно.       — Я имею в виду, почему это сделала ты. Именно ты.       На лице Украины не дрогнул ни один мускул, как на ввалившемся лице сестры, которая сейчас была дома. Белоруссия уже должна была перенести их импровизированный командный центр в другое место.       — Я знаю, кто ты, — произнёс Андрий. — Твоё настоящее имя.       — Сказал бы сразу, — ответила Украина.       Он пытался говорить с ней дальше. Она молчала.       Все — а под «всеми» Украина подразумевала авторов того чётко разработанного плана, — ожидали падения Советского Союза в считанные недели. А потребовались годы.       Территория брата к западу от Урала находилась под немецким контролем, но это забота России. У него всегда было больше территории, чем он мог освоить. Прошло уже больше десяти лет, а дело так и стояло на мёртвой точке. Правительство России не могло прогнать немцев, а Германии не хватало ресурсов окончательно уничтожить Красную Армию, особенно если учитывать затянувшуюся войну Японии с Америкой.       Украине и Белоруссии всё это не особо помогало, но они справлялись сами. Всегда справлялись.       В тот раз, будучи в плену, она напомнила следователям про казаков, а они только посмеялись. Правда, недолго — лишь до тех пор, пока она не убила их найденной штукой, по весу и форме напоминавшей шашку. А потом был долгий и тягостный путь домой.       С таким же успехом они могли сами пригласить её к побегу.       Украина была слишком практичной, чтобы считать, будто сможет сопротивляться бесконечно. Однажды не останется никого, кто бы помнил о ней. Тогда она исчезнет навсегда, и аккуратненький план приблизится к исполнению ещё на шаг. Вот почему так важно было успеть причинить им как можно больше вреда — пока она ещё жива.       Она осознавала, что мыслями становилась всё больше и больше похожа на брата. Наверно, она отчасти свихнулась, но этого и следовало ожидать. Так всегда происходило со странами, переживавшими вторжение. А потом ты либо становишься сильнее, либо нет. Тут уж ничего не попишешь.       — Почему я говорю на твоём языке? — вдруг спросил Андрий.       Украина вынырнула из мыслей. Её охранник смотрел на неё свысока. Он как будто хотел показать своё превосходство, но никто не объяснил ему, как это делается, так что он сам понимал, что в любом случае выглядит просто-напросто глупо.       Светлые волосы. Голубые глаза.       — А на каком должен? — ответила она.       — На немецком, — он перешёл на этот язык, казалось, даже не заметив. Но такой немецкий Украина слышала лишь от тех, кто когда-то был частью её самой, кто сперва думал на украинском.       Она снова посмотрела на него.       Голубые глаза. Светлые волосы.       Ох.       Тогда нет смысла душить его. Ничего не выйдет.       — Думаю, ты и сам знаешь, почему, — сказала она. — Хватит дурака из себя строить.       Его самообладание сильно пошатнулось. Теперь он выглядел даже ещё моложе.       — Что со мной случится, если ты умрёшь?       — А что я тебе только что сказала?       Он замолчал, вид у него был как у потерявшегося ребёнка. Украина начала подозревать, что об её аресте больше никто не знал. Только он и водитель, а со вторым справиться довольно легко.       — Я думал, ты будешь поприветливее, — сказал Андрий.       Украина испытала почти непреодолимое желание врезать ему по затылку.       Враждующие нации редко встречались лицом к лицу. С самого начала войны Украина видела Германию только однажды, когда её допрашивали. Тогда тоже руки ей оставили несвязанными.       Она неделями прятала и точила нож. Последствия были ужасными. Она надеялась, что тот шрам, который она оставила Германии, никогда не заживёт до конца.       Много лет назад подобное вызвало бы у неё слёзы.       Её руки были свободны и теперь. Грузовик остановился. Андрий не шелохнулся, чтобы выйти, поэтому Украина тоже осталась на месте.       — Стрелять в меня бесполезно, — сказала она. — Уже пытались.       В тех ямах были и другие, кто ещё дышал. Остальные не шевелились, пока она карабкалась наружу.       Тогда она решила, что хуже этого не было ничего и никогда, сколько бы она ни напоминала Белоруссии о монголах.       Тогда она начала понимать, почему во времена революций и репрессий брат поступал именно так, как он поступал. Иногда иначе не ответить.       — Я знаю, — сказал он. — Кажется, я помню. — Он неловко взмахнул руками. Несмотря на холод, глупый мальчик не носил перчаток. Рубашка была ему слишком велика; на мгновение Украина, кажется, заметила невероятно выцветшую татуировку на его запястье. — Я был снаружи, но одновременно как будто и там, внизу. А ещё были звуки.       Он выглядел несчастным. Теперь всё стало понятно. Он был юн и глуп, и в его голове, верно, творился кошмар, пока он пытался понять, что он есть на самом деле.       Когда Украина наконец умрёт, возможно, он перестанет видеть себя одновременно и в яме, и снаружи ямы. Но это ещё нескоро.       Она уткнулась подбородком в сложенные руки и посмотрела на него. Он — творение Германии, хоть, наверно, и случайное. И она убьёт его, если сможет.       — Просто Андрий? — всё же сказала она. — Правда?       — Рейхскомиссариат Украина. Но, раз нас двое, я подумал, что это прозвучит странно.       — Нет, всего лишь ужасно. — Украина склонила голову набок. По большей части он напоминал Германию, но было немного её самой в его глазах, немного брата в очертаниях носа и немного сестры в изгибе рта. Мало для надежды, и всё же больше, чем она ожидала. — Ты увёз меня только для того, чтобы поговорить?       Андрий кивнул.       — Просто… ты для меня почти что старшая сестра.       — И ты застрелил бы меня, если бы мог. Вот так и общаются такие, как мы, — вздохнула Украина. Она почувствовала себя очень старой. Хотела бы она сейчас снова оказаться в холодной степи, чтобы сестра сидела в узле за спиной, а брат тянул за руку; ему было интересно про Бабу-Ягу, а Мороза он не боялся.       Андрий говорил на её языке. В его лице были черты её брата и сестры. Это уже что-то.       — Возвращайся и найди меня, когда у тебя будет имя получше, — сказала она и выбралась из грузовика. Она понятия не имела, где находится, однако безошибочно повернулась в направлении дома и зашагала.       Андрий не пытался её остановить. Вскоре она услышала, как грузовик уезжает.       Украина разглядела далёкое пятно на горизонте. Ещё один склад, а может, завод.       Они не ожидали диверсий, а теперь и так далеко на их территории. Кто знает, сколько ущерба она сумеет им причинить?       Запахнувшись поглубже в пальто, она сунула руки в карманы и вернулась к работе.