Воронвэ

Эхо голоса Туора еще звенело в воздухе, и все находящиеся в зале были преисполнены трепета. Только сняв с себя ношу воли Ульмо, Туор отвел взгляд от лица Тургона, владыки Гондолина, и оглядел эльфов, окружавших его. Взгляд его упал на деву, сидевшую по левую руку от государя – и он застыл, и глаза его засияли ярче. Идриль смущенно улыбнулась ему, Тургон довольно наклонил голову, Маэглин нахмурился. Никто не заметил, как остекленели глаза Воронвэ. Воронвэ понимал. Туор рассказывал о своей жизни – с раннего детства он почти не видел женщин, кроме жалких и несчастных рабынь. И уж точно никогда еще он не видел столь прекрасных дев, как Идриль Келебриндал Гондолинская. Этого следовало ожидать, и все же это было тяжело. Воронвэ вспомнил то утро в Неврасте, когда широкая ладонь Ульмо вынесла его на берег, и вскоре окликнул его могучий голос. Он обернулся – и сперва показалось ему, что увидел он не адана и не эльда, а посланца из народа Валар. Златовласый и сияющий, стоял воин на уступе скалы, и плащ за его спиной напоминал туман. Потом он заговорил – и чары рассеялись. Это был лишь человек – но человек вида высокого и благородного, великий и достойный вождь. Он вспомнил долгие тропы лесов Нуат и Дор-Ломина, поруганный Иврин и бесчисленные орочьи отряды, от которых скрывал их чудесный плащ Туора, подарок Владыки вод. Он вспомнил упрямство и настойчивость этого человека, его уверенность в своей правоте. Он вспомнил бесконечные разговоры – о прошлом, о настоящем, о будущем, о северной тени и западном свете, о высоких чертогах и мохнатых лесах, просторах полей и уступах скал, о море, море, море… Туор тоже знал этот зов великих вод, он понимал любовь к своевольной стихии. Он не удивлялся, что Воронвэ не возненавидел ее, даже после того, как она отобрала у него друзей. Он вспомнил решительное выражение лица спутника, когда тот втолкнул его в ту берлогу, под валун, и лишь потом забрался сам. Орки пришли минутой позже – и прошли мимо, не заметив двоих, еле переводящих дыхание, укрытых одним плащом и ночной тьмой. Он вспомнил жар его лба и сухость губ, и то, как он помянул Моргота, притягивая Воронвэ к себе. Он вспомнил Сухую реку, усталость, камни под ногами и бравые речи, паром вылетающие изо рта человека, и уныние в его взгляде. Он вспомнил ту пещеру в Окружных горах, у входа – пятно лунного света, а на земле – лишь тонкий плащ, дар Ульмо Туору; он вспомнил горячее прерывистое дыхание Туора на своей щеке и белые костяшки его пальцев на своих запястьях, ярость его движений, пот и семя. Он вспомнил Деревянные врата, слова Эллемакила, Светильник Феанора и странный взгляд человека, брошенный на его лицо – будто тот заметил что-то очень важное, что до того было от него сокрыто. Это был триумф Воронвэ. А потом Туор увидел Идриль. Воронвэ напомнил себе, что Туор не должен чувствовать себя виноватым. Он адан, он может любить за свою жизнь многих, и это – не проступок и не вина. И сейчас, когда он обо всем забыл, когда былую ненависть и любовь смыло волной его огромного счастья, Воронвэ должен поддержать его в этом счастье. И на свадьбе Идриль и Туора Воронвэ громче всех смеялся и пел, и многократно поднимал кубок за новобрачных. И с Воронвэ Туор пил вино и беседовал вечерами возле камина. И из всех друзей отца малыш Эарендил больше всего любил дядю Воронвэ, ласкового эльфа с веселым смехом и стылыми серыми глазами.