Criminal minds: Зарисовки

      Специальный агент Аарон Хотчнер не умеет сдаваться. Жизнь научила всегда идти до конца. И потому, когда на него обрушивается первый удар, он сражается. Даже когда взвесь дурманящих и галлюциногенных веществ бьет ему в лицо. Он пытается не дышать, смыть эту гадость водой и добраться-таки до Льюиса, но удар следует за ударом, а каждый вдох все больше туманит сознание и сковывает тело. В конце концов, он падает на спину и последнее, что видит - высокая мужская фигура, знакомо выступающая из тьмы.       Когда он приходит в себя медленно, словно поднимаясь с глубины, горло раздирает от жажды, а сердце заходится в сумасшедшем ритме. Он не чувствует своего тела, не ощущает боли и не знает, капли чего катятся по лицу - крови или пота. Краем глаза видит в стороне тело - мертвое, шепчет внутренний голос - а прямо перед собой темный силуэт, сидящий на стуле. Фигура наклоняется, и Хотч почти готов увидеть маску Потрошителя, ведь все случилось один в один как в стародавнем кошмаре. Но некто не прячет лица, и это не Фойет.       Бледный, внимательный, насмешливый, самоуверенный. Обычный. Говорит нарочито тихо, демонстрируя превосходство, пытается доминировать.       Хотч почти улыбается. Да, он носит с собой два пистолета, но главное его оружие не они. Ему требуется не так много времени и слов, чтобы перехватить инициативу, и утрата контроля совсем не радует субъекта. Дразнить его не лучший выбор, но Хотч слышит, как отчаянно надрывается его телефон, и знает, что должен, по сути, лишь потянуть время до прибытия кавалерии.       Он упускает из виду только один факт - маска у Льюиса все же есть. Мужчина прижимает к лицу респиратор, и Хотча снова окутывает белесое облако, утаскивающее его в темноту.       Пробуждение поначалу вызывает острое чувство дежа вю, но затем сумерки тают под знакомыми сполохами цветных огней, а тишина рассыпается на куски от грохота выстрелов и выкриков, полных тревоги и боли. Он слышит, как ранят Рида, как хрипит Росси. Ему остается лишь проклинать свою беспомощность.       На его глазах Морган падает от выстрела в спину. В доме вновь тишина, резко пахнет пороховой гарью и кровью. Противник выпрямляется во весь рост и стреляет, глядя Хотчу прямо в глаза. Тот чувствует на лице чужую кровь и просыпается.       Телефон еще звенит, но Аарон его не слышит. В его ушах грохот крови и тихое, вкрадчивое "Убей". Он видит бледное лицо перед собой, так легко кривящееся в усмешке, отблески безумия, полыхающие в глазах. Он задыхается и не может пошевелиться. Ему в руки вкладывают нож, шепот-команда-приказ все явственнее, все четче, она подстраивается под безумный ритм сердца, вязнет в сознании патокой густеющей крови. Узкое стальное лезвие напоминает ему о Фойете, старые раны вспыхивают огнем и пальцы разжимаются, выпуская рукоять. Тогда перед ним падает пистолет. И Хотч ждет до последнего, чтобы, отвернувшись от двери, выстрелить в тень за спиной. Когда к нему подбегает Росси, Аарон отдает ему оружие и закрывает глаза, думая, что в безопасности.       А когда открывает их, видит темные сумерки, бледное лицо перед собой и слышит: "Надо же, как интересно".       Когда сумерки светлеют - в который раз? - Хотч уже ни в чем не уверен. Слышит ли он наяву: "Ты их не знаешь. Убей их, не меня"? Чувствует ли в руке тяжесть оружия? Он не видит лиц тех, кто заходит в дом осторожно, как и учили, не слышит голосов. Но видит их движения и жесты, такие знакомые. В ушах набатом гремит кровь, но и она не заглушает яростного короткого приказа.       "Стреляй!"       Он спускает курок, даже не целясь. Пуля прошивает воздух над плечом высокого парня и уносится в темноту. Ждет ответного огня, но его почему-то нет.       "Убей!" - гремит приказ, и не подчиниться выше его сил. Вот только Льюис и на сей раз облажался. Хотч смеется, когда прижимает дуло пистолета к горлу, мертвая доктор одобрительно подмигивает ему и ухмыляется разорванной глоткой, когда он спускает курок. Нужно точнее формулировать приказы.       Смех все еще щекочет ему горло, когда Аарон падает в темноту.       Он падает во тьму глубокую, спокойную, непроглядную, словно бессветная морская бездна, его тянет вниз вся глубже и глубже с ошеломляющей скоростью. Только ему не страшно. Темнота вокруг мирная, уютная, всего лишь оттенение редкого света, немногих близко-далеких звезд.       Он тянется к ближайшей, чей свет такой близкий, такой родной, свой. Его охватывает теплое прикосновение, и он оказывается в знакомой до последней мелочи гостиной, где Хейли стоит перед высоким мольбертом. Она оборачивается к нему, перепачканная краской, с удивлением и тревогой. Он не слышит её голоса, только видит в мельчайших деталях. Как бы ему ни хотелось остаться здесь навсегда, незримое течение властно уносит его прочь.       Резкий, льдистый свет слепит, и Аарон ничего не может в нем различить. Но голос, знакомый, насмешливый, все расставляет по местам.       - Да ладно, мужик. Подумай, что скажут Джеку?       Здесь и сейчас у него нет ненависти к Фойету, но и радости тоже. Хотч отшатывается от колючего света и продолжает падать.       Следующая звездочка совсем далекая, почти равнодушная. Мимолетно он видит знакомый кабинет директора, залитый холодным осенним светом, и Штраус, с неодобрением смотрящую на него.       - Я не приму вашу отставку.       И почти сразу он проваливается в далекий домик в горах, полный яркого летнего солнца и пения птиц. Гидеон держит в руках пересмешника, его голос теряется среди заливистой птичьей трели.       - Нет времени... - слышится ему, а может быть, - еще не время...       Его падение замедляется, приближается к тому месту, где тьма перестает быть тьмой и становится чем-то иным. Он слышит так много встревоженных, знакомых голосов и яснее прочих голос сына.       На самой грани он хочет обернуться, но громкое "Папа!" рывком возвращает его в свет.       Первое, что видит Хотч, открывая глаза, это белая больничная палата в лучах полуденного солнца. Он чувствует жажду и слабость, глухая пульсирующая боль гнездится в горле и поднимается к вискам. Глаза его привыкают к свету, и взгляд цепляется за Рида, спящего на стуле с книгой на коленях, сморенного долгим бдением. Недавний пережитый кошмар проносится перед внутренним взором ворохом бессвязных картинок, но смятения и боли в них больше нет.       Больничный гул и писк датчиков омывают его, словно звуки прибоя, и он понемногу задремывает, закрывая глаза без опаски.