***
Шепард потягивается, ведет плечами и массирует шею, давая телу отдых после непростого дня. Она поджимает ноги под себя, потирает колени и откидывается на спинку кресла в смотровой. Алюминиевая банка с содовой шипит, когда Шепард ловко вскрывает ее; пузырьки бьют в нос, заставляя Кейлин морщиться. Она прижимается губами к холодному, запотевшему металлу и делает глоток, не отрывая взгляда от медленно плывущих за иллюминатором светящихся точек. Толстое стекло, отделяющее ее от чернильной пустоты открытого космоса, отражает индикатор на двери за ее спиной; Шепард замечает, как он моргает, и слышит шипение открывающейся двери. На пороге возникает силуэт — Шепард ведет бровью, но не оборачивается, погружая взгляд обратно в темноту и наблюдая за звездами. Гаррус движется почти неслышно: если бы не вечерняя тишина, десятикратно усиливающая каждый звук, Шепард не различила бы его шагов. Турианец останавливается рядом, переминается с ноги на ногу и прочищает горло. — Можно? Шепард с напускным безразличием пожимает плечом и двигается в сторону, освобождая место. Она хлопает ладонью по сидению. — Долго меня искал? — Нет. Было довольно просто, — турианец устраивается рядом и кивком указывает на иллюминатор. — Где звезды — там и ты. Шепард смеется — так, как она делает это всегда: негромко и сдержанно, без задора, обычно присущего людям в моменты веселья. Быть может, потому ему кажется, что она не смеется почти никогда. Кейлин косится на него, не поворачивая головы. — Звезды всегда были рядом. Ну, знаешь... Станции, корабли с самого детства. Здесь они такие же, как на земле — это немного роднит с теми, кто живет в колониях. Даже зная, что это всего-навсего небесные тела разной плотности и температуры, даже имея возможность приблизиться — на определенное расстояние, разумеется, — все равно видишь эти точки и... — Шепард встряхивает головой и подносит банку с содовой ко рту. — ...Снова чувствуешь себя ребенком. На какое-то время. А потом все возвращается на круги своя. Она делает еще один глоток. Гаррус не торопится ей отвечать, да он и, собственно, не за разговорами о звездах сюда шел. Шепард старательно держалась подальше до самой высадки на Зорю: моталась по системам, отлавливая сигналы бедствий, и каждый раз, назначая напарников, даже не смотрела в его сторону. На Зоре лед тронулся. Следовать за ней, снова работать вместе, слаженно, как единый механизм: сначала выстрел из винтовки, сбивающий противника с ног, потом — биотический заряд, вырывающийся из ладони Кейлин и неумолимо летящий по дуге — все это было естественным и правильным. Короткие приказы, общение жестами — они снова понимали друг друга. А стоило Заиду ополчиться на Шепард, все стало просто: винтовка — в затылок, одно неосторожное движение — и трупом на Зоре будет больше. Вмешиваться было не обязательно, но тогда показалось единственно верным. — Занятная вышла прогулка, Шепард. — Думала, она будет, м... интересной для тебя, — Кейлин устраивается удобнее, наклоняется и опускает банку на пол. Ее голос звучит ровно. — Правда, не думала, что все выйдет так. — Я не Заид, чтобы слепо рисковать людьми из-за мести. Она слышит, как в его голосе проскальзывает едва уловимая обида, и спешит ответить: — О, я помню твой рассказ о погоне за Салеоном. — Гаррус думает, что играть в такие игры, когда все козыри у нее на руках, по меньшей мере безнадежно. Она не дает ответить: усмехается, заметив его замешательство. — Ты мне нужен. Заид непредсказуем, уверенность в надежно прикрытой спине не была лишней. Лед, который тронулся на Зоре, растаял без следа. Она едва улыбнулась — краешком губ, как делала это часто, — повела плечом, пригладила волосы — и все снова встало на свои места, совсем как в старые добрые времена. Гаррус этого не ждал; он полагал, что она все еще злится, а молчание — лучшее выражение этого гнева. Дней, проведенных в уединении главной батареи, было предостаточно, чтобы искать подходящие для преодоления возникшей между ними стены слова. — Ты только что загубила речь, которую я тщательно готовил. — Она недоверчиво хмыкает. Вакариан держит паузу, перебирая в голове все фразы, вмиг ставшие лишними, и говорит только одну, самую важную, без которой нельзя обойтись: — Я должен был сделать это не ради себя, а ради моей команды, Шепард. — А я должна была сделать это не ради Сидониса, а ради тебя, — парирует Кейлин. Ее слова не должны утешать, но заставляют тепло разливаться в груди. С ней рядом хорошо молчать, откидываясь на спинку кресла и глядя на звезды, позволяя мыслям увязать в черноте космоса и растворяться в ней, оставляя в голове приятную легкость. Шепард толкает его плечом и впихивает в руки еще одну алюминиевую банку. Гаррус усмехается, рассматривая турианскую маркировку. — Ты знала, что я приду. — Надеялась на это. Я же единственный человек на корабле, не впадающий в ужас при виде твоих живописных шрамов. Гаррус смеется и вскрывает банку. Кейлин подхватывает свою, льнет к его плечу, подтянув колени ближе к груди, и сталкивает края банок. Они молчат еще пару минут, достаточных, чтобы сделать глоток. — Помнишь, что ты сказала мне тогда, после рассказа о Салеоне? Шепард кивает: — Если ты готов поставить под удар невинных людей ради достижения цели, то ты ничем не лучше мясника. — И что есть вещи, через которые нельзя переступать, чтобы не стать тем, с чем приходится бороться, — продолжил Вакариан, цитируя по памяти. — Иногда мне кажется, что ты была чертовски права. Ее кулак незамедлительно прилетает в бок — недостаточно сильно, чтобы удар был чувствительным. — Долго ты к этому шел, Гаррус. Конечно, я была права. Глупая затея — спорить с женщиной, которая делает все по-своему, и в конечном итоге все оказываются ей благодарны. Порой Гаррус думает, что Шепард знает его лучше, чем он сам знает себя — ей известно, что в действительности ему нужно: там, на Цитадели, когда месть была соблазнительно близко и переступить черту было так легко, или сейчас, в смотровом отсеке «Нормандии», когда ее щека покоится на плече. Она не требует оправданий и извинений, не требует признания ошибок вслух, она вообще ничего не требует, и это... ...Это наполняет сердце покоем, которого Гаррус был лишен уже давно. Звезды плывут за иллюминатором медленно. Кейлин больше чувствует, чем слышит, как он делает глубокий вдох. — Я должен снова сказать тебе спасибо. — Всегда пожалуйста.Часть 1
20 мая 2015 г. в 13:42
Затылок все еще жжет. Шепард отдергивает руку, по привычке потянувшуюся поправить волосы и ощупать макушку, — еще никогда она так отчетливо не ощущала себя на прицеле. Между ними было около полусотни метров — на самом деле, думает Шепард, меньше, — но чувство, будто ствол снайперской винтовки прижимался к ее голове вплотную, не покидает даже сейчас, когда все закончилось.
С Гаррусом всегда так, если он смертельно серьезен. Краешек рта коммандера дергается в усмешке. Встать между ним и Сидонисом могла только она — и только она, пожалуй, имела хоть какой-то шанс остаться после этого в живых. «Если он не пристрелит меня лицом к лицу».
Аэрокар возвращается быстро, не оставляя Кейлин возможности поразмыслить, насколько горячий прием ее ожидает. Напряжение, вцепившееся в Гарруса с момента стыковки с Цитаделью, передалось и ей: Шепард чувствует, как напряжены мышцы, а сплетения нервных клеток пропускают сквозь себя электрические разряды. Воображение, только и всего; ей хочется не обращать внимания, но тугая пружина между ребер сжимается сильнее, и Шепард, не отдавая себе в этом отчета, ждет, когда же комок в груди рванет и схлынет, позволяя дышать ровно.
Из салона она выбирается, готовая ко всему, и только в ушах стучит гулко. Ничто не поколебало бы ее уверенности, если бы дело не касалось Гарруса.
— Ты ведь не можешь просто сделать то, о чем тебя просят.
Шепард скрещивает руки на груди, отгораживаясь от его голоса, показавшегося ей чужим. Гаррус смотрит на нее, не мигая; электрические токи напряжения между ними тянутся, сплетаются и искрят так, что Шепард чувствует, как трещит воздух, заполненный болтовней прогуливающихся где-то внизу прохожих. Она вздергивает подбородок и плотно сжимает губы в тонкую алую линию — злится, смутно осознавая, что это не ее раздражение льется по венам вместе с кровью. Гаррус подается вперед, нависая над ней, и упирается ладонью в крышу арендованного аэрокара у головы. Недостаток роста впервые заставляет Кейлин напрячься — хотя казалось бы, куда больше?
— Тебе приказали забрать протеанский маяк с Иден Прайм — и вот ты уже мчишься за Сареном и спасаешь всех от Жнецов. Тебя отправили уничтожить кучку гетов — и вот ты планируешь штурмовать базу Коллекционеров. Я попросил тебя помочь выследить Сидониса — и что делаешь ты? Ты позволяешь ему уйти — нет, ты убеждаешь меня отпустить его!
Он не замечает, как повышает голос. Пальцы турианца, соскочив с крыши аэрокара, крепко смыкаются на ее плече — Шепард морщится, стискивает зубы, но не сбрасывает руки, только щурится, вглядываясь в непроницаемый лед голубых глаз. Она видит в них смятение, гнев — он опаляет, плазменным вихрем касается щек, обжигая светлую, усыпанную бледными веснушками кожу, — и... разочарование? Разочарование плавит щиты непоколебимой уверенности в том, что она сделала все правильно. Шепард сглатывает горький ком в горле и сжимает кулаки, но взгляда не отводит.
— Ты все делаешь по-своему. Я не об этом тебя просил. Почему ты просто не позволила мне пристрелить ублюдка? Он заслужил это. Проклятье, это меньшее из того, что он заслу...
— Ты! Не! Гребанная! Справедливость!
Шепард выплевывает эти слова так, как выплевывают кровь: резко, рвано, чувствуя, как обжигает легкие и разъедает нутро, оставляя зияющую дыру. В ушах уже не шумит гулко — звенит, срываясь на истерический визг. Ей не хватает воздуха — задыхается, будто после долгого забега, будто после погружения под раскаленную льдом воду, когда чья-то мощная рука держит за шею и не дает всплыть. По виску скатывается капля холодного пота.
Гаррус отшатывается, как если бы она ударила под дых. Кейлин торопливо облизывает пересохшие губы и продолжает, заставляя голос звучать ровно:
— Ты — Гаррус Вакариан, бывший офицер СБЦ и мой напарник. Ты можешь быть орудием закона, но ты — не его воплощение, чтобы решать, кому жить, а кому — умереть. Я не дам тебе переступить эту черту.
Оба дышат тяжело; Шепард думает, что если бы турианец был способен убивать взглядом, ее не спасли бы ни медики с «Нормандии», ни «Цербер», уже однажды вернувший к жизни. Затылок снова обдает огнем, жар стекает по шее вниз. Она понимает его — с содроганием сознает, что понимает слишком хорошо, чтобы обвинять в горячности и беспощадности. Именно поэтому она удерживала его за плечо, пока он выколачивал информацию из Харкина, именно поэтому встала между ним и Сидонисом.
Есть некая грань, и она не может позволить Гаррусу переступить ее.
Гаррус дергает мандибулами и отмахивается:
— Не хочу говорить об этом сейчас.
— Возвращайся на «Нормандию», — чеканит Шепард. Стальные тиски раздражения понемногу отпускают, но ее бьет озноб. — Это приказ, — добавляет она после короткой паузы, наконец сумев отвести взгляд. Она не хочет быть здесь ровно настолько же, насколько не хочет Гаррус, но и сидеть рядом с ним в одном аэрокаре по пути к шлюзам выше ее сил.
— Так точно, коммандер, — цедит Гаррус ей в спину.