***
На улице под лучами солнца тают последние следы зимы, а в сердце Куроко давно расцвели цветы. Он теперь смело проходит мимо полок с мармеладными мишками в супермаркете, потому что для грусти у него теперь есть лучшая альтернатива. Любовь. Взаимная. Он это точно знает, потому что видит её в каждом нежном взгляде Кагами, в каждом его осторожном жесте, в каждом подаренном поцелуе и в каждом объятии сильных рук. Куроко улыбается рядом с Кагами, чувствует давно позабытую легкость, и иногда ему кажется, будто он заново открывает для себя любовь. У Куроко кружится голова от осознания того, как Кагами его обожает, от того, насколько сильно Кагами влюблен в него. Так сильно, что кажется, что это всё неправда. И в такие моменты Куроко просто касается пальцами руки Кагами, и для Тайги в этот самый миг весь мир перестает существовать,и только Тецуя имеет для него значение. Тецуя, который аккуратно, словно стесняясь, оборачивает свои пальцы вокруг запястья Кагами и смущенно смотрит в его глаза из-под опущенных ресниц. Планета прекращает свое вращение, время останавливается, секунды превращаются в замерзшие сосульки, когда Тайга наклоняется к губам Куроко и увлекает его в поцелуй. Еще один способ сказать «Я люблю тебя». Кагами удивительный. Он внимательный и заботливый. Он веселый и шумный. Его всегда так много, но с ним удивительно легко. Он может развеять любую тревогу или мрачное настроение одной улыбкой, широкой и такой яркой, что Куроко кажется, будто Кагами наполовину состоит из солнечных зайчиков. И Кагами не боится выглядеть нелепо, выражая свои истинные чувства и мысли, даже самые сокровенные. И он признается Куроко в любви каждый день. Не только словами, но и с помощью невербальных жестов. Случайными касаниями. Мимолетными взглядами на лекциях. Тёплыми улыбками, предназначенными только для Куроко. Короткими поцелуями между парами и ленивыми — за дверями его квартиры. Крепкими объятиями. Простыми знаками внимания (чашка горячего какао, большой, но теплый свитер, если Куроко вдруг холодно). Тихими разговорами о самом главном. Неожиданными фразами, что выбивают остатки воздуха из легких и уводят почву из-под ног («Отдай мне всего себя», «Я хочу запереть тебя дома, чтобы ты был только моим»). За два года отношений с Аомине Куроко успел забыть о том волнении, что возникает перед свиданием. Да, Кагами пригласил его на свидание. В аквапарк. (И это по-прежнему клише, но кого это волнует?). Куроко был счастлив тогда. Это была хорошая суббота. На улице стояла замечательная погода, настроение с самого утра было прекрасным, а кончики пальцев покалывало от трепета ожидания часа свидания. Куроко глупо улыбался всю дорогу до аквапарка, и улыбка не сходила с его лица ни на мгновение в течение всего дня. И даже позже, когда они оказались в квартире Тайги, губы Куроко вздрагивали в смущенной улыбке, когда Кагами водил пальцами по ребрам Тецу и шептал ему на ухо о том, какой он красивый и невероятный. Куроко не владел собой в ту ночь. Он тонул в густом омуте блаженства и целиком отдавался любви. Кагами был особенно нежен. Он чувствовал каждую немую просьбу Куроко и давал ему то, о чём он просил. Эта ночь была сродни сладкой карамели или нежной нуге из любимых конфет. И когда после всего, Куроко расфокусированным взглядом смотрел в ночное небо, усыпанное мириадами звезд, а Кагами смотрел на Куроко, Тецуя рассказывал рассказывал Кагами о шестидесяти девяти лунах Юпитера¹, и Тайга слушал, затаив дыхание, и глаза его сияли, наверное, ярче, чем звезды из созвездия Кассиопеи. В ту ночь Куроко впервые остался у Кагами. В ту ночь он впервые сделал выбор в пользу Кагами. А утром Куроко проснулся от покалывающего ощущения чужого пристального взгляда на себе. — Нельзя же так смотреть на спящего человека, — сквозь улыбку проговорил Тецуя сонным голосом. — Я даже проснулся. — А может, я хочу получше тебя запомнить, — произнес Тайга в свое оправдание. Куроко только довольно хмыкнул в подушку. — Видел бы ты себя, — Кагами проводит ладонью по растрепанным волосам, мягко касается щеки и большим пальцем обводит контур приоткрытых губ. — Такой красивый, — зачарованно произносит Тайга и пододвигается ближе, чтобы оставить короткий поцелуй на улыбающихся губах. — Ты невероятный, Куроко, — шепчет он на ухо и оставляет еще один ленивый поцелуй на коже прямо за ухом Тецуи. — Невероятный, — словно заколдованный, повторяет Тайга и сцеловывает улыбку с губ Куроко. — Хватит, — смеётся Тецуя. — Остановись, твои волосы лезут мне в глаза, — уворачивается он, совершенно смущенный и застигнутый врасплох. Но Тайга и не думает прекращать, вместо этого он нависает над Тецуей и осыпает его всего легкими поцелуями, что вкупе с яркими лучами солнца, прокравшимися через воздушные занавески в комнату, похожи на лепестки сакуры. И это так нелепо, но кого это волнует, когда речь идёт о счастье? Они завтракают в постели во втором часу дня. Кагами прыскает чаем, когда замечает гнездо на голове Тецу. Он тянется за телефоном, борется с Куроко за фотографии этого явления, но Тецу без конца уворачивается и запускает в лицо Тайги подушку. В итоге обе чашки чая скатываются с подноса и заливают кровать, растекаясь по простыни коричневым пятном. Парни одновременно вскакивают с кровати, Кагами матерится и почему-то прыгает на одной ноге, а Куроко смеётся, потому что такой абсурд мог произойти только с ними. В конце концов, завтрак завершается за столом на кухне, и Кагами продолжает ворчать о напрасных потерях во имя так и недостигнутой цели. Весь день течет лениво, даже стрелки часов медленно отмеряют свой ход, незаметно тикая на стене. А на закате дня Кагами с Куроко устраиваются у того самого большого окна и провожают день. Тецуя рассказывает легенду об Амон-Ра, а Тайга не устает восхищаться Куроко. Он заплетает своё восхищение в поцелуи и оставляет его следы на открытых из-за сползшей футболки плечах Куроко. — Мне нравится, когда ты со мной. Не только сегодня, всегда, — говорит Кагами, когда между ними плавно закрываются двери лифта.***
Вечером Куроко возвращается в их с Аомине квартиру с твердым намерением всё прекратить. Но квартира оказывается пуста. Вероятнее всего, Аомине ушел отдыхать и расслабляться согласно его пониманию этих слов, и, наверное, они с Куроко разминулись, но Тецуя ничуть не огорчился по этому поводу и принялся вытаскивать свои вещи из шкафа, как вдруг его телефон зазвонил. «Входящий вызов. Аомине Дайки» Куроко нахмурился, но на звонок всё-таки ответил. — Привет, — раздался из трубки сонный голос Аомине. — Ты где? — рефлекторно выпалил Куроко, не понимая, почему голос Дайки звучит не так, как должен для человека, который сейчас веселится в ночном клубе. Он ведь в клубе, да? — Уже на месте, — ответил Дайки, зевнув, и тем самым окончательно лишив ясности Тецую. — На месте? — растерянно переспросил Тецуя. — Да, и хочу спать. Куроко молчал, перебирая в голове последние дни с Аомине в попытках вспомнить, когда и что он мог упустить, но в голове мелькали лишь моменты, проведенные с Тайгой. — Долгие перелеты — это пиздец, самый натуральный, — тем временем продолжал Дайки. — В этих гребаных самолетах хрен вытянешь ноги, и в итоге они затекают, а задница от этих кресел такая деревянная, что если разрезать ножом, то по кольцам можно определить мой возраст, — раздраженно на одном дыхании выпаливает Аомине и тяжело вздыхает, плавно переходя на очередной зевок. Перелеты? Он улетел? Соревнования? Сборы? Почему Куроко не может вспомнить? — А ты вчера... — начал Аомине и вдруг притих на середине предложения, — ты вчера работал полную смену? — скомкано выдавил Дайки, словно желая получить только положительный ответ, и неважно, окажется он правдой или ложью, и это так не похоже на Аомине, что даже сбивает с толку. — Эм, да, — лжет Куроко, и ему кажется, что там, на другом конце, Аомине кивает самому себе. — Когда ты вернешься? — Двадцать восьмого. Куроко посмотрел на календарь. Двадцать четвертое. — У меня две игры, только и всего. Вообще не понимаю, зачем меня заставили лететь сюда. Тут бы и без меня прекрасно справились. — Прояви хоть немного уважения к соперникам, Аомине-кун, — как обычно подтрунивает Куроко, но больше это не кажется чем-то привычным. Дайки фыркнул. — Тецу, здесь одни салаги, и они сдадутся после первой четверти. — Расслабишься, и они обыграют вас. — Не смеши, Тецу. Единственный, кто может победить меня — это я². — Ну, от скромности ты не умрешь, — выдохнул Тецуя. — Бесит, — буркнул Аомине и снова зевнул. — Думаю, тебе жизненно необходимо вздремнуть. — Ага, гребаные самолеты, перелеты, часовые пояса, чтоб их. Куроко улыбнулся, прикрыв глаза, представив лицо Дайки в этот момент. Должно быть, сейчас он выглядит смешно с нахмуренными бровями, сонными глазами и вялым выражением лица. — Ладно, тогда напиши мне потом, если не будешь занят. Пока. Хорошей игры, Аомине-кун. — Эй, Тецу, — торопливо окликнул Дайки. — Да? — Куроко напрягся, Аомине не похож на себя, ведет себя странно. И вдруг Куроко пробила дрожь. «Он всё знает?» — Ничего, забей. Пока, — ответил Дайки и повесил трубку. Куроко еще несколько секунд смотрел на погасший дисплей мобильного телефона, пытаясь переварить произошедшее только что. И вроде бы простой телефонный звонок, но всё не так. Аомине вёл себя иначе, нетипично для себя, так словно его панцирь треснул под напором сомнений и навязчивых мыслей, доступа к которым у Куроко не было и не будет никогда. А Тецуя с ужасом осознавал, что впервые за два года он забыл об Аомине. Забыл о том, что он уезжает. Более того, он даже не помнит, чтобы Аомине предупреждал его об этом, а ведь Дайки всегда предупреждал об отъезде. Пусть иногда это случалось внезапно (Аомине мог разбудить Куроко утром, чтобы уже одетый и с дорожной сумкой на плече сказать, что улетает, и, поцеловав в уголок губ, подмигнув напоследок, исчезал за дверью с нахальной ухмылкой на лице), но всегда ставил Куроко в известность, так что Тецуя был уверен, что и об этих соревнованиях Аомине его предупредил, а Куроко смог забыть, не придать должного значения. Потому что теперь сознание Куроко плавно смещало Аомине с позиции главного человека в жизни Тецу? Похоже, что свет Дайки медленно гаснет.***
— Тецу-кун, — радостно воскликнула появившаяся из ниоткуда Сацуки с огромным пакетом в руке. — Момои-сан? — удивленно захлопал ресницами Тецуя, возвращаясь в реальность. — Что ты тут делаешь? — Какой ты грубый, Тецу-кун, — театрально надула губы девушка и, поставив пакет на журнальный столик, рухнула на диван. — Принесла заказ Аомине-куна, уф. Я так устала, он теперь должен мне, как минимум, три похода по магазинам, — выдохнула она, кивнув на большой пакет. — Заставил меня тащить такое. — Что это? — Куроко опустился рядом с Момои и, осторожно притянув пакет к себе, заглянул внутрь и наткнулся на коробку, обклеенную скотчем. — Посылка? — Не знаю, — мотнула головой Сацуки. — Он запретил открывать её и спрашивать о ней. Вот же! Вот он приедет, я устрою ему, и он мне всё расскажет, как миленький, — её глаза выразительно сверкнули, предвкушая жажду расправы, дружеской, конечно. — Кстати, когда он вернется? — Двадцать восьмого. Сацуки кивнула и, закрыв глаза, откинулась на спинку дивана. — Тебе нужно было позвонить мне, я бы помог. — Я знаю, — улыбнулась Момои. — Но я обещала ему. Куроко нахмурился и снова зашарил рукой в пакете. — Знаешь, мне кажется, что это что-то для тебя, — улыбнулась Момои, придвигаясь ближе и тоже заглядывая в пакет. — Почему? — Не знаю, он так секретничает, когда дело касается тебя, — всё также улыбаясь, отвечает Момои и вдруг резко одергивает себя. — Прости, по-моему, я не должна была тебе этого говорить. Ты ведь не выдашь меня Аомине-куну? А взамен я скажу тебе такую очевидную тайну. Куроко не отвечает, только выжидающе смотрит на подругу. — Я думаю, Аомине-кун очень тебя любит. Еле слышно произнесенные слова обжигают Куроко, ударяют под дых и кидают трепетное сердце в прямо в огонь. Эти простые слова на секунду вышвыривают Куроко из реальности, и обрушивают на него водопад самых разных чувств. Он почти разваливается под их напором и закрывает глаза, чтобы устаканить весь этот водоворот внутри. — Почему ты говоришь мне это? — Чтобы ты не забывал, глупый. Вам же, парням, постоянно нужно напоминать о самом важном. — Ты сама-то в это веришь? — одними губами спросил Куроко, опустив голову, так чтобы Момои не могла расслышать его слов. — Ладно, мне пора, — она поднялась, накинула пальто и, улыбнувшись, обняла Куроко на прощание, как и всегда, крепко, до хруста ребер. И откуда в этой женщине столько сил? («Просто во мне слишком много любви», — обычно отвечала Сацуки). После её ухода, Куроко прошлепал в спальню, уставился на свои вещи на кровати и через открытую дверь посмотрел на пакет с коробкой, а в голове продолжали звенеть слова Момои. И это слишком много, чтобы Куроко мог оставаться спокойным, поэтому он посылает к черту весь мир, выключает телефон и забирается под одеяло, забываясь спасительным сном, и следуя принципу Скарлетт О'Хара³, о Кагами, об Аомине и обо всех проблемах он подумает завтра.