Параллельные наклонности

Старая электричка жутко грохочет и лязгает железными пластинами состава. Дребезжащая внутренняя обшивка с бурыми участками окислившегося металла, с расшатанными болтами тонет в разъедающем рафинированном свете редких ламп. Воздух отсыревший, прогорклый, отдающий ржавчиной оседает где-то под языком мокрым сгустком. Санджи думает, что пахнуть должно затхлостью и пылью, а значит, рецепторы отбило полностью. Ло по правую руку не попадает по сенсорным кнопкам в телефонном экране. Они оба, будто под газом; в голове вата и состояние покорности обездвиживает тело и поток мыслей, замедляя нервные реакции. Кажется, половина нейронов до мозга так и не доходит, замирает на пути, зависая в чем-то тягуче-приятном. И с языка срываются слова совсем нелепые, а близость, обыденная и нормальная, вдруг становится распирающей и волнующей – силы сопротивления дурману липкой патокой скапливаются в районе паха. - Твоя дурь – отстой, - шепчет Санджи. Ему чудится покрасневшее ухо Трафальгара и пересохшие губы. - Накрыло знатно, - Ло сипло дышит, воздух электрички проник в горло, - Вот и не выпендривайся. Его рука пытается дружески толкнуть блондина в плечо, но тяжелой набитой марионеткой, сорвавшейся с нитей, падает на чужое бедро. Санджи хихикает потому, что татуировки сияют изнутри и своим светом жарят кожу под тканью дорогих брюк. Становится узко и душно. Санджи спиной чувствует мокрую от пота рубашку, но чувствует так, словно это происходит за тысячу миль. Пространство теряет всякую измерительную единицу. Голосовые связки будто истончились, и беззвучно шевелятся губы. У Санджи пятитонные челюсти и вяло двигаются суставы, но он все равно роняет голову на бок, чтобы черные лохмы Ло и блеск золотых сережек попали в поле обзора, и говорит. - У меня немеет язык. Траффи. Ладонь Трафальгара, все еще покоящаяся на ноге блондина, реагирует на имя владельца чередой бесконтрольных сжиманий, потом безвольная сползает к ширинке. - Не домогайся, мы в общественном месте. - А ты морковку свою утихомирь. - Морковку? – Санджи смеется, но звук выходит жестким и царапает глотку, - Ребячество Луффи заразно. - На полноценный огурец в твоих штанах не наскребешь, - продолжает глумится Ло, осторожно двигая пальцами. Линии, где Трафальгар скользит по натянувшейся ткани брюк, словно очерчивают границу, за которой пьяные касания становятся интимными, а в голову лезет всякая похабщина. Их обоих мутит, и действительность плывет размытым пятном мимо, но Санджи слишком четко осознает – словно настройки резкости повернуты в сторону Трафальгара - как чертовски далеки эти изящные пальцы от непосредственно остро вставшей проблемы. - Нихера у меня не морковка, - Выдыхает он, - Баклажан целый. Тучные бурые облака испещрены липкими пятнами и кривыми царапинами вагонного стекла. - Будет дождь, - говорит Санджи. - Снова в ботинках будет хлюпать Атлантический океан. - Не знаю, - Ло ищет по карманам мобильник и говорит отвлеченно, невпопад; движения у него хмельные потому, что Трафальгар куда менее привычен к опьяняющим веществам, и популярный рингтон, который Луффи установил на себя в чужом телефоне, прорезавший вакуумную пленку, пожалуй, здорово отрезвляет. - Придурок, - фыркает блондин и жмурится под ослепляющими лучами ультрафиолета. Мозг щелкает рычажками, и мир вокруг то становится ослепляюще-жгучим, будто сожжет роговицу, то обнажает серый фундамент под слезшей яркой краской. Искаженное восприятие уже не отдает высокочастотной болью по вискам, но точки соприкосновения с окружающим миром – обоняние, слух, зрение – все еще сбиты с курса, и посылают глупые импульсы, от которых громыхает под ребрами, а взгляд пристыжено и тайно скользит, рассматривает Трафальгара из-под нависших прядей грязно-желтого цвета. И белье влажное. Санджи чувствует мокрое скольжение ткани, и даже думает поделиться этим открытием с Ло – тот смиренно слушает треп мобильника, вещающего голосом Монки Ди – но не стоит, не все же безответственно бросаться в пьяную похоть. Они достаточно близкие друзья, чтобы порой задумываться, а хотелось бы иметь что-то такое по-настоящему, в том понимании отношений или обыкновенной плотской любви, хотел бы Санджи чего-то серьезного с Ло. И дальше поверхностной мысли оно не двигается. Просто каждую попойку они становятся ближе, именно в интимном плане, и, возможно, рано или поздно перейдут черту, но это не то, чего они оба ждут. Это событие, которое запланировано галочкой в ежедневнике - приближается, и не ускорить, не замедлить его движение не хочется. Эмоциональный подтекст волнует Санджи (и, кажется, Ло тоже) куда больше: потому что это как минимум странно. В невысказанных словах, вставших поперек горла, чувствуется что-то неловкое, не до конца охваченное, но будоражащее, и Санджи порой думает, что, переступив ту самую черту (что, к слову, в трезвом виде не особо и занимает), они утеряют очень важную составляющую этого всего – Санджи пока не готов нарекать несформированную связь более громкими словами – и это не станет важным, и правильным. Трафальгар видится Санджи особенным, и блондин не стремится отравить теплящееся чувство безвкусным сексом, завязанном на гормональном сбое от травки. - Чего скис? – Ло заглядывает в голубые зеркала радужки и читает в них, твою ж мать, отголоски всех размышлений блондина. Сразу становится дико некомфортно, и Трафальгар, чувствующий и до чертиков понимающий, незаметно (как ему думается) отодвигается подальше, - Закури, здесь всем параллельно. Но курить не хочется. Санджи мнет губы и думает, навязал ли он себе желание поцеловать Трафальгара прямо сейчас. Скорее всего, просто все еще штормит, он крутит никотиновую палочку в кармане брюк. При остановке пассажиров нехило подбрасывает на жестких креслах в неуклюжем толчке, и кажется, что электричка зигзагом подъезжает к одинокой скамье с покорежившимся навесом. Никто не выходит, и почему-то одинокие шаги сдавливают виски. Санджи поворачивает голову вслед за Ло, по какой-то неестественной инерции, и тоже тычется взглядом в дверь, не имея ни малейшего желания смотреть, кто решил разделить с ними и еще с горсткой людей дорогу – просто затылок Трафальгара исключает столкновение с его пронзительными серыми глазами, а, следовательно, и причину, по которой блондину пришлось бы вновь ощущать апогею неловкости, до сих пор не отпустившей внутренности. Вошедший парень лет двадцати с удивительным ежиком сочно-зеленого цвета и обалденными чертами лица садится по диагонали от них, устраивает между ног футляр с боккенами. Его расчерченные ровными линиями брови сходятся на переносице от того, что двое пьяных придурков слишком бесстыдно пялятся на не скрытые толстовкой сильные руки. Санджи очень стыдно потому, что взгляд незнакомца еще более пронзительный и холодный, чем у Ло, но он слишком восхищен и взбудоражен, чтобы заставить щеки прекратить алеть или отвернуться. Мечник (это нетрудно вычислить по тренировочным мечам, и Санджи не настолько потерялся в своем сознание, чтобы не сделать такого элементарного вывода) почему-то не отворачивается тоже, но рукава закатывает, оставляя на обозрение ладони и пальцы, грубые и большие в красивом понимании этих слов, совсем не похожие на тонкие, хирургически аккуратные руки Ло. И подбородок и скулы у Трафальгара куда более острые и точеные, и шея не такая мускулистая, и Санджи влепил бы себе звонкую пощечину в стиле Нами-сан за такие мысли, если бы был способен спокойно поднять руку. Идиот. Блондин косится в сторону Ло и с совершенно неподъемной бурей на сердце отмечает, что и Ло все еще увлечен вошедшим парнем. Становится вконец паршиво. Одного взгляда на мечника хватает, чтобы прочувствовать энергетику и волю его личности; очевидно, что Трафальгар, с его невозмутимостью и остроумием, с покоряющим очарованием, представляет больше интереса, чем он сам, неуверенный, с ужимками дамского угодника, ворохом сомнений и склонностью к самокопанию при опьянении. Санджи отворачивается к стеклу и следит за монотонно убегающей железной лентой рельс. Жалко осознавать, что он опустился до нытья и не может успокоить ревнивую обиду. Спустя неосмысленную бесконечность стыд, и слабость, и напряжение проигрывают, ослабленные течением времени, по всем пунктам и не могут пересилить упругие мышцы шеи, разворачивающие блондинистую голову: Санджи успевает уловить перекрестный взгляд, направленный определенно не на Трафальгара, прежде чем стремительно вернуться в исходное положение. В животе что-то плывет, от нервов, и нет сил угомонить трепет. Мечник смотрит на них обоих и не охмурен ледяным обаянием Ло, а они просто еще не до конца трезвы и расценивают любой взгляд, как потенциальный знак внимания, и кровеносная система все еще разгоняет по организму всякий шлак, вызывающий переизбыток эмоциональности. Санджи не успевает еще оформить поток этих мыслей в определенный вывод (чтобы попытаться доехать до дома, не вляпавшись во всякое дерьмо), когда парень с тремя боккенами протягивает блондину бумажный огрызок с карандашными почеркушками. Из головы все выветривается, улетает, как полнейшая хрень и неправильные доводы, и единственно верным остаются чарующие золотые серьги и магнетизирующий темно-зеленый зрачок. В чертовой близости. На расстоянии столь ничтожно малом, что руки Санджи не с первого раза перехватывают предназначенный ему(!) листок. Мечник не говорит ни слова – только слегка разъезжаются в улыбке губы – и выходит. Санджи смотрит на его широкую спину и улыбается, как полный болван. Санджи все еще смертельно пьян, раз это вызывает такое искреннее счастье. Трафальгар разворачивает куцую бумажку в чужих руках, неторопливо, но с долей предвкушения. Нечитаемое его лицо остается неподвижным, но в выпятившихся желваках сжатых челюстей блондин чувствует, что у Ло есть свои мысли на этот счет, как всегда скрытые карты. Санджи отмахивается от мотивов Трафальгара – его слабо функционирующий мозг, окрыленный магией зеленоволосого незнакомца, не осилит скрытые подтексты – и читает. Надпись выведена каллиграфическим почерком с явным уклоном на тряску электрички. Позвони, как проспишься. Номер телефона и подпись. Зоро.