Портреты

За тяжелыми гардинами плавился рассвет. Половина неба еще оставалась болезненно-прозрачной, с редкими, теперь уже едва видимыми вкраплениями звезд, но с востока неотвратимо надвигалось розовое и золотое, и чем ближе к горизонту, тем насыщеннее делались краски. Марианна разжала пальцы. Бархат качнулся и замер, скрывая за собой картину зарождающегося утра, отгораживая ее от дома, в котором куда чаще приветствовали ночь. Вынув из-за корсажа розу, баронесса поднесла чуть увядший цветок к лицу и втянула нежный аромат. В комнатах пахло иначе — горячим воском, вином, людскими телами, похотью. Все, кто приходил к ней, веселился, ел и пил, все поголовно — вернее, почти поголовно, но исключения лишь подтверждают правила — желали ее. И она им отдавалась. За деньги и услуги, с холодным расчетом и незамутненным рассудком. За злато можно все купить, Но грязи с чести им не смыть… Дидерих любил избитые истины. Вот только что делать, если понимаешь, что это — про тебя? Если сказанное западает в душу и разум, и больше от него не убежать и не спрятаться? Если раз понятое уже не дает покоя, а едва попытаешься оттолкнуть от себя вставшую перед тобой картину, закрыть глаза и заткнуть уши, чтобы не видеть и не слышать, оно будет преследовать тебя до конца жизни? Уронив цветок, Марианна опустилась на кушетку и уставилась на тщательно вытканный букет на стене напротив, совершенно его не видя. Да, она продавалась, но и в ее жизни были мужчины, ради которых она сделала бы все на свете. Предала, убила, бросилась бы, очертя голову, в Закат. Лионель Савиньяк — светлые волосы, черные глаза, затаившаяся на самом их дне смертельная опасность. Виконт Валме был иным. Легкомысленный, излишне увлеченный своим внешним видом и показной нелюбовью к астрам. Порой ей казалось, что за этим скрывается что-то еще. После того как Марсель ускакал вместе с Первым маршалом на войну, она поняла — не казалось. И улыбнулась… В вазе на столе еще оставалось несколько яблок. Марианна взяла одно, провела кончиками пальцев по гладкому блестящему боку. Она так и не переспала с Рокэ. Когда он отбил ее у Килеана, она решила, что теперь-то Алва обязательно останется у нее, но тот поступил, как делал всегда, — обманул ожидания. Марианна не обиделась. Не обиделась она, и когда он прислал к ней своего оруженосца. Молодой Окделл еще тогда казался на редкость неприятным и заносчивым, но она не отказала. Просто не могла. Наверно, в ней все еще немало осталось от простодушной дочки птичницы, раз она решила, что Дик способен почувствовать к своему эру если не любовь, то хотя бы признательность. Как же это было смешно! Теперь, когда Алва из-за глупого и слабого короля сидит в Багерлее, все, кого он столько раз вытаскивал из болот похуже Ренквахи, торопятся сплясать на его костях, и этот гаденыш герцог Окделл в первую очередь. Леворукий бы их побрал, проклятых лизоблюдов! Вертят хвостами перед Раканом. Пожалуй, ей мог бы понравиться Робер Эпинэ, не окажись он из тех же прихвостней. Нет, Алву нужно спасать, пока сбежавшиеся ызарги не набросились не него скопом. Если ызаргов много, они способны загрызть даже черного льва. Вот только никого приличного… Стоп. Марианна улыбнулась и аккуратно надкусила яблоко. — Милая, ты еще не легла? — дверь приоткрылась, в комнату заглянул барон. — Я подумал, ты захочешь послушать новую песню, которую выучили мои славные питомицы. — Это было бы замечательно, дорогой, — Марианна положила яблоко на стол, вздохнула. — Знаешь, что-то давно к нам не заглядывал маркиз Салиган. Боюсь, он совсем забыл обо мне. — И правда, — барон с готовностью подал руку, помогая подняться. — Надо будет послать ему записку, пригласить на сегодняшний вечер. Я намерен дать с моими дорогими питомицами концерт. Марианна еще раз улыбнулась. Раз не осталось приличных мужчин, она возьмет дело в свои руки. И воспользуется помощью негодяя. Все равно он в десять раз умнее остального сброда и более чем способен понять, что без Ворона они все пропадут.