Королева Фей

Нет такой драгоценности, которую я предпочла бы этому сокровищу – вашей любви, ибо я ценю ее выше, чем любые драгоценности или богатства: они поддаются оценке, а любовь и благодарность я считаю неоценимыми. Господь вознес меня высоко, но славой своей короны считаю я то, что управляю, пользуясь вашей любовью… Елизавета I Тюдор, «Золотая речь» 30 ноября 1601 года.

       Англия в середине шестнадцатого века… Кем он был тогда? Артур на миг прикрывает глаза и прячет ухмылку за чашкой с чаем. Ответ, собственно, прост – никем. Захолустный угол Европы. Бесцветный подражатель, достижения которого в культуре скромны и банальны. Слабая, блеклая тень на фоне великих держав. Неотесанная темнота, по своему скудоумию измыслившая себе новую религию, потому что не смогла познать истинное величие католичества…        Как жадно он тогда смотрел на Францию, пытаясь постичь тончайшие нюансы его яркой культуры! Как трепетал и дрожал при одной только мысли об Испании – еще бы, великая империя, в которой никогда не заходит солнце, гроза морей и океанов – одних только слов «Армада» и «Эскориал» достаточно, чтобы прошиб холодный пот!        А потом появилась она. Храбрая, стремительная, сильная – словно рыжее пламя, сорвавшееся со свечи на солому – и вместе с тем умная, проницательная и потрясающе рассудительная – такая непохожая на свою предшественницу, нервную, спесивую, неосмотрительную в своей импульсивности и крайне жестокую в гневе. А еще – остроумная и веселая: она не шипела на него, когда он сочинял остроязыкие песенки, а задорно смеялась над его шутками и отвечала не хуже.        Артур был очарован Елизаветой. Елизавета смотрела на него, и ее глаза сияли от энтузиазма. Он был готов поддержать любое ее начинание. А дети, забывшие страшные костры и гнетущую атмосферу царствования Марии, смеялись и рассказывали друг другу страшилки. Bloody Mary, old mad witch...        Когда нидерландские протестанты обратились к ним за помощью, Артур чувствовал себя уже куда более уверенно – и все благодаря Бесс. Конечно, открыто поддерживать бунтующие против Испании Нидерланды было чистой воды сумасшествием, и они помогали тайно… Но раньше Артур побоялся бы сделать даже это. Она вселяла в него веру в свои возможности, она настолько вдохновляла, что он решился даже отправиться вместе с другими англичанами в торговую экспедицию – во владения Испании, на свой страх и риск, с надеждой на большие выгоды.        Вот тогда-то, где-то в океане, он и встретился лицом к лицу с тем, кто нагонял страх на английское побережье.        Испанцы оказались рядом внезапно. Большой военный корабль против их маленького торгового суденышка, еще способного несколько раз чихнуть пушками в сторону пиратов, но не сражаться с хозяевами этих морей… и самыми жадными и жестокими пиратами по совместительству. Первый же залп с «испанца» снес бы все с палубы и разодрал паруса, а второй отправил бы их маленький кораблик на дно.        Испанию Артур узнал сразу: не может обычный человек быть…таким. Аристократом, ледяное величие которого горой давит на голову, заставляя низко поклониться. Пиратом, в жилах которого, кажется, вместо крови течет огненная страсть. И все это – одновременно, сдобренное хищным взглядом с легким прищуром и обманчиво-легкомысленной улыбкой.        Испания, как ни странно, его тоже узнал: «Ты стал слишком много себе позволять, еретик». Артур под опасным взглядом даже не дрогнул. Испания приподнял брови: «Вот как… Ну что ж, ты сам напросился».        Позже, стоя над чуть не утонувшим вместе с его хваленой Непобедимой Армадой Карьедо, Артур с внезапно проснувшейся в нем язвительностью вернул испанцу его же слова:        - Ты сам напросился, ха-ха!        Испания только криво усмехнулся и сплюнул соленую морскую воду, едко жгущую разбитую губу. Они оба еще не знали этого, но в тот день корона владыки морей, пока еще никем не замеченная, засверкала на голове у Артура.        Елизавета, смеясь, ерошила его волосы и целовала в обе щеки, заявляя, что она самая счастливая из королев, потому что ее держава – Англия. Артур купался в сиянии королевы-солнца, королевы-загадки, королевы-девы, шептал восхищенно: «Королева Фей…» Елизавета энергично правила, несмотря на идущие годы, все такая же сильная, стремительная, ни в чем не дающая спуску ни подданным, ни самой себе. Артур чувствовал, как с каждым годом центр европейской жизни становится все ближе и ближе к нему, как из никого он постепенно превращается в кого-то, с кем невозможно не считаться. Но вместе с тем он чувствовал и другое – время его королевы истекало.        Однажды, полулежа в кресле на подушках, Елизавета вдруг резко вскинула голову, а потом поднялась и застыла, гордо выпрямившись, сжав кулаки, молча глядя перед собой так, словно пыталась прогнать кого-то взглядом. Артур, сидевший тогда возле ее ног на брошенной на пол подушке, не смел обернуться, чтобы увидеть – ему достаточно было мертвенного холода и гнетущей, абсолютной тишины, чтобы понять, кто пришел.        Королева стояла, выдерживая это немое противостояние, пятнадцать часов. Пятнадцать часов – и мертвенный холод отступил, затаился в полумраке дворцовых коридоров. Только тогда Артур смог уговорить ее лечь на подушки – но не на постель, нет: только этого от нее и ждет та, что приходит всегда так непредсказуемо…        Увы, это понимал Артур, но не придворные – уступая их участию, королева все-таки легла в постель.        - В самом деле, Артур, - прошептала она, слабо улыбнувшись, - Королевам Фей иногда тоже приходится уходить… В волшебные сады… Сыграй мне, мой дорогой. Пусть меня проводит прекрасная музыка и тот, кому я посвятила свою жизнь, а не плач и бормотание молитв.        И Артур играл. Клавесин, любимый инструмент Бесс. Он и сам полюбил его мягкое и чистое звучание, так хорошо помогающее привести мысли в порядок.        Скоро придет новый правитель – король, наверное, король: этот старый мир не потерпит второй королевы после долгого века Елизаветы. С королем все будет по-другому. Но пока об этом – рано, пока…        …пока…        …пока он должен доиграть своей Королеве Фей.