~*~
Там было страшно. Темно, душно и страшно. Сам по себе второй зал был достаточно большим, но окна закрывали плотные тёмные шторы; пол, стены и потолок были завешены кусками ткани, небрежно приколотыми прямо к дорогим обоям и паркету; приглушенный свет свечей не разгонял мрак, а словно наоборот — делал его ещё более удушающим и безнадёжным. Ткань скрадывала цокот небольших каблуков обуви Сергея, и он почувствовал, как вязнет в болоте; как чадящая благовониями трясина затягивает его всё глубже и глубже. Из-за двери — оттуда, из большого мира, — ещё слышна была музыка, гул голосов и звяканье хрустальных бокалов... Но здесь, через превратившийся в густую вату воздух, любой звук доносился и произносился с трудом. Он уже бывал тут раньше. В своих снах, тех, куда не мог попасть Волков. Сергей знал, что сам не пускает его туда. Он хотел уберечь своего друга от той неминуемой участи, что, оскалившись, ожидала его за поворотом. Неправильным поворотом. Сергей грешил много, и для него этот поворот страшным уже не был. Но Олег — другое дело. Он был чуть ли не святошей, этот боец Гвардии — как будто это не то же самое, что ангел! И Сергей стыдился, что из-за него глупый волк мог угодить в капкан, поджидающий его как раз за поворотом не туда. Будь там пропасть, Разумовскому было бы не так обидно. Падать вместе и разбиться вместе, в один момент, почти не чувствуя боли — это так романтично и так подходит им обоим... Но не та адская боль, которую принес бы этот капкан, угодив в который, Олег бы никогда не выбрался. Сергей не смог бы предать Волка и уйти, но не смог бы и остаться рядом, наблюдая за его мучениями с равнодушным лицом, с заледеневшей душой и каменным сердцем. Поэтому найденное вдруг решение поразило Сергея своей простотой: ему просто нужно принести одну жертву, вместо двух. И этой жертвой Сергей был готов стать. Он сделал ещё несколько шагов по матовой ткани, тихо шуршащей от прикосновений жёсткой подошвы. Невесть откуда просвистел сквозняк — качнулось свечное пламя. Тьма в углу вдруг зашевелилась и стала сгущаться в большое чернильное пятно; по полу что-то зашелестело. Опустив глаза, Сергей различил в складках материи чёрные перья.~*~
Время решило остановиться. Олегу казалось, что вокруг него один и тот же танец исполняли одни и те же люди; одни и те же музыканты, как в шкатулке, играли одну и ту же мелодию. Свет, отражённый в драгоценных камнях украшений и хрустале люстры; лакированных ботинках и оправах очков; в хрустале бокалов и в лукаво-игривых глазах молодых женщин, слепил глаза и оставлял солнечные зайчики, замутняющие картинку. Сказать, что Олег чувствовал себя лишним в этом карнавале, значило ничего не сказать. Он беспомощно прижимался к стене возле гардин, освобождая место танцующим и стараясь не вызывать подозрений своим видом. Впрочем, особого внимания на него и не обращали — занятые беседами и развлечениями, люди вообще мало что замечали вокруг себя. Однако, не все. Слева от Олега, прислонившись к подоконнику, стоял молодой мужчина. У него были аккуратно причёсанные короткие волосы и тонкие, изящные усики. Пухлые губы лишь изредка вздрагивали в ухмылке, больше саркастической, нежели доброжелательной. Большими печальными глазами он оглядывал кружащийся зал, то и дело поправляя старомодные белые перчатки, из-за которых его руки казались женскими. Он был одет в строгий костюм с бабочкой, и вроде выглядел как многие появившиеся в этот вечер здесь мужчины, но почему-то казался таким же потерянным, как и Олег, лишним и... несвоевременным. Их взгляды пересеклись единожды, но этого хватило, чтобы мужчина оттолкнулся руками от подоконника и подошёл к Олегу. — Доброго Вам вечера, — его голос был тихим, но проникновенным. Бархатные нотки приятно отзывались в душе. Олег неторопливо кивнул в ответ. — Здравствуйте. — Позвольте представиться, Михаил, — мужчина протянул руку прямо в перчатке. Олег неуверенно её пожал, боясь своей видавшей виды лапой расколоть хрупкую кисть. — Олег. — Наслышан о Вас, — спокойно ответил Михаил, а Волкова словно холодной водой окатило. Он не понимал, откуда этот человек мог его знать. Мысли лихорадочно забегали, прокручивая события последних дней. Но по всему выходило, что Олег ничем себя не выдал... Так откуда?.. — Откуда Вы?.. — с трудом озвучил Олег свой вопрос. Глаза напротив смеялись, хотя лицо оставалось совершенно ровным. — Порой мы оставляем больше следов, чем думаем. Знаете, как работают криминалисты? Им достаточно одного волоска, чтобы дойти до двери в квартиру преступника. Одного кусочка кожи, из которых, кстати, по большей части состоит пыль, чтобы посадить человека за решётку. В Вашем случае всё даже проще — одна такая душа, как Ваша, оставляет после себя очень много следов. Хороших и плохих... — Не уверен, что понимаю Вас, — холодно осадил Михаила Волков. Руку он завёл за спину, нашаривая в кармане спрятанное на всякий случай оружие. — Вас никто и не просит понимать. Единственное, что Вам следует усвоить... Это то, как важно разделять разум и сердце. Они никогда не могут сотрудничать, и один всегда уничтожит другое. Ваш холодный расчёт, увы, проиграл горячности души и сердца. Отсюда и следы, отсюда и промедление, отсюда же — все последствия. — Какие последствия?! — взревел Олег. Но мужчина напротив только прицыкнул языком, когда золотые часы, находившиеся в противоположном конце зала, пробили девять часов вечера. — К сожалению, не только у Вас полно работы. Мне пора откланяться, чтобы завершить свою. — Ядовитая улыбка Михаила разрезала бледное лицо, и он стал пятиться, почти моментально слившись с танцующей толпой. Музыка заиграла громче; оркестр готовился к финальному танцу. Но тут посреди самой высокой партии скрипки раздался звук ещё более громкий, звенящий и резкий. Звон разбитого недалеко стекла.~*~
Когда Птица возник в углу тёмного зала, Сергей уже был готов к его появлению. Кинжал он держал в руке, но спрятав основную его часть в рукаве пиджака. Разумовский почти не надеялся, что наивная уловка проведёт Птицу, но отчаянно желал хотя бы выиграть время. Птица оценивающе оглядел помещение. Его взгляд скользнул мимо Разумовского, словно того вообще не было в зале. Однако Птица — Сергей чувствовал это — прекрасно знал, кто находится рядом с ним, и сам был готов нанести решающий удар в нужный момент. Ему оставалось только выгадать его, но за этим дело не постояло бы. — Что же... Здравствуй, дорогой мой человек, — усмехнулся демон. Он был одет как обычно, однако в руках не было ужасающего шамберьера. Напротив — Птица даже развернул ладони перед Разумовским, как бы показывая чистоту своих намерений. — И тебе не хворать, — злорадно ответил Сергей. В реальном мире, странное дело, он не боялся рыжего демона. Реальный мир не был плодом его воображения, не был его сном — местом крайне ненадёжным и хрупким. И здесь, стало быть, у Птицы не было той власти, которой он обладал в сновидениях Разумовского — Птица не создавал реальный мир, а значит, и править в нём не мог, не мог свободно распоряжаться психикой Сергея. Осознавая это, Разум чувствовал своё превосходство. И всё-таки под ложечкой противно сосало. То, что задумал Сергей, приравнивалось к самоубийству, хотя планировал он убийство. Разумовский прекрасно понимал, что шансов выжить у него нет, что это стопроцентная гарантия смерти. Но в глубине души теплилась безумная, наивная и по-детски искренняя надежда, которую когда-то Сергею подарил Олег. Птица сделал круг по залу и остановился прямо напротив Сергея. В ту же секунду рыжий сжал рукоять кинжала в ладони и ринулся вперёд. «Прости, Олег», — едва успел подумать Сергей, прежде чем кинжал вошёл в грудь демона. Его глаза полыхнули красным огнём, а из почерневших губ полилась разъедающая кожу желчь... Вокруг Сергея взвились вверх чёрные щупальца тьмы, подхватили его подмышки и неотвратимо потащили к окну. Но прежде чем упасть, Сергею пришлось испытать ещё больше боли — в его грудь врезался изящный кинжал, который Птица запустил до того, как превратился в чёрную пыль, воронкой завертевшуюся и исчезнувшую в маленьком серебряном кулончике — волчья голова, соединённая с клыком.~*~
Свет льётся через большое окно; лучи высвечивают кружащуюся в воздухе пыль. После обеда в библиотеке тихо, безлюдно. И только двое мальчишек сидят в самом дальнем её углу, спрятавшись между стеллажей с книгами. Один из них — рыжий, в синем свитере с длиннющими рукавами, а второй — взъерошенный брюнет, нахохлившийся, словно воробей. Рыжий пытается научить брюнетика читать по-английски и быстро водит пальцами по строчкам. Брюнет пыхтит и складывает слоги в слова, в конце концов ему удаётся прочитать предложение. Радостный, он смотрит на своего учителя, и тот улыбается ему в ответ. *** Трое здоровяков из параллельной группы глумливо ухмыляются, разминая кулаки. Рыжий зажат в угол и понятия не имеет, как отсюда выбраться. Его любимое укрытие стало его тюрьмой, и никто даже не придёт на помощь — этот закуток такой глухой, что никто просто не услышит криков. Рыжий зажмуривается, словно от этого обидчики исчезнут, и ждёт, когда на него обрушится град увесистых ударов... Но вместо этого слышит крик — не свой — и звуки возни. Он приоткрывает один глаз и обнаруживает перед собой кучу-малу из тел дерущихся мальчишек. Разглядев в круговороте конечностей знакомую брюнетистую голову, рыжий хватает первую попавшуюся книгу и принимается лупить задир по выступающим частям тела. Когда они, грозя отомстить, убегают восвояси, рыжий подаёт потрёпанному, но улыбающемуся щербатым ртом брюнету руку, и тот легко вскакивает на ноги. К счастью, он почти совсем не пострадал. *** Грустная пора расставаний. Они стоят на ступеньках — рыжий на одну ниже брюнета — и выдавливают из себя улыбки для фотографии выпуска. Они уже молодые, полные надежд люди. Но никто толком не знает, что делать дальше и куда идти. Всё, что осталось у них друг от друга — крепкое рукопожатие и тепло ладони, сохранённое в самом дальнем закутке души. *** Он отражается в зеркале, нервно теребя серебристый галстук. Второе отражение возникает позади, и на талию ложатся холодные руки. Брюнет разворачивается и смотрит на рыжего свысока, попутно стягивая с шеи тонкую чёрную нить. Рыжий не понимает, что происходит, но молчит. Тогда брюнет накидывает ему на шею подвеску-волка и отходит назад, врезаясь в зеркало. Оба молчат с пол-секунды, а потом начинают смеяться, открыто и по-доброму, как тогда, в детстве.~*~
Олег вбежал в зал, чтобы увидеть пустующее помещение. Осыпавшуюся со стен и потолка штукатурку ветер из разбитого стекла раздувал по всему залу, заметая куски под расшатанные половицы паркета. Вокруг валялись разбитые люстры, ломаная мебель, укрытая порванными кусками какой-то марлевой ткани. Олег поёжился от вечернего ветра, пришедшего на смену лёгкому летнему бризу. В дверях уже столпилась куча народу, каждый норовил или заглянуть внутрь, или даже войти, чтобы своими глазами узреть место происшествия. Волк же не мог сделать и шагу. Казалось, его по рукам и ногам сковало осознание ужасной трагедии. Случившейся здесь буквально пару минут назад, покуда он точил лясы с этим жутким мужчиной. Но боец Защитной Гвардии не был бы им, если бы в ту же секунду не взял себя в руки и не сделал несколько решительных шагов к окну. Перед ним он глубоко вдохнул и только после осмелился выглянуть. В сердце врезалось два меча, рассекая его на четыре кровоточащие части. Но ни один мускул не дрогнул на мужественном лице. Холодные карие глаза свысока взирали на собравшуюся и внизу толпу зевак. Боец развернулся и, расталкивая людей широкими плечами, пошёл прочь из зала. Внизу он так же спокойно миновал всех и опустился на колени перед трупом. Вдалеке уже сигналила скорая, и пока она не подъехала близко, Олег сдёрнул с шеи чёрный шнурок и, в нелепой надежде приложив пальцы к жилкам на свёрнутой шее, прошептал «Спасибо». После — поднялся на ноги и пошёл прочь, туда, где была припаркована чёрная машина.