***
Она чувствовала растущую панику. Теряла контроль над собой. И примитивный инстинкт самосохранения нашептывал ей ужасные и унизительные вещи. НаʼТот всхлипнула в отчаянии, дернув свои цепи. Ее руки были покрыты кровью, она царапала камни вокруг стального кольца в стене, к которому была прикована. Но сил почти не осталось. — Я не хочу умирать… — прохрипела нарнийка, чувствуя, что сил почти не осталось. — Я не хочу умирать вот так! Святые мученики, это отвратительно. Я всегда мечтала погибнуть в бою с могучим и опасным противником. Я не хочу умирать во тьме, не хочу умирать просто так… без всякого смысла… НаʼТот беззвучно рыдала, уткнувшись в грязный каменный пол. Она потеряла счет времени и не помнила, сколько дней (или лет?) минуло с тех пор, как центаврианский гвардеец приходил сюда в последний раз. Все, что она знала, это то, что он пропал, и с тех пор она медленно умирала от голода и жажды. Одна, в темноте холодной камеры. Недавно у нее начался бред и ужасные галлюцинации. Они сводили ее с ума. И вот сегодня НаʼТот не выдержала и расплакалась от собственного бессилия. Она лежала на грязной подстилке, содрогалась от рыданий, а потом затихла, потеряв сознание…***
… Очнулась она оттого, что кто-то тряс ее, шлепал по щекам, заставляя открыть глаза. Когда НаʼТот разлепила воспаленные веки, то увидела его. — Жива! О, Великий Создатель! — выдохнул гвардеец, а потом попытался влить в ее рот немного воды из фляжки… НаʼТот сначала хотела отвернуться, но у нее не хватило сил сопротивляться его настойчивому требованию, и пришлось выпить всю воду. Она сумела приподняться и внезапно прижалась к нему, чувствуя безумную радость от того, что не осталась одна во всей Вселенной… — Я… я болел и не мог прийти раньше… — пробормотал совершенно ошеломленный ее поведением центаврианин. НаʼТот прижалась к нему еще сильнее. Просто почувствовать еще кого-то рядом, знать, что в мире есть еще кто-то… кто-то живой… Она понимала, что это всего лишь истерика, вызванная надвигающимся безумием. Гвардеец смущенно замер на месте, не зная, что делать, как реагировать на ее странное поведение. А потом НаʼТот взяла себя в руки. Ей хотелось провалиться сквозь землю от стыда за то, что он увидел ее такой слабой и жалкой. И безумная ярость вспыхнула в ее душе с новой силой. НаʼТот метнулась и вцепилась ему в горло, испустив дикий вопль. Центаврианин захрипел, извиваясь, а потом отшвырнул ее от себя. Она слишком ослабела от жажды и голода, поэтому не смогла удержать захват. НаʼТот почти не видела его, перед глазами стояла мутная пелена. Она попыталась прыгнуть на него еще раз, но всё, что могла сделать — это судорожно дернуться на каменном полу. Гвардеец отполз в сторону, потирая шею, и прохрипел, кашляя: — Нарнская подлая сука! НаʼТот рванулась к нему снова. В глазах ее горела ненависть. — Зачем ты вернулся? Если бы я умерла, ты был бы свободен! — прошипела она. — Я должен исполнять приказ! — воскликнул он. — Когда мне прикажут убить тебя, я сделаю это с удовольствием! — Проклятый жалкий трус! — огрызнулась НаʼТот. — Дурак! Не смей приближаться ко мне, ублюдок, потому что я не буду дожидаться приказа, чтобы убить тебя! Гвардеец замахнулся было, чтобы ударить ее, но потом выругался и ушел.***
НаʼТот сидела в темноте, размышляя о том, что случилось сегодня. Она все еще не могла поверить в это. ГʼКар был здесь и разговаривал с ней! Но он пришел не один. С ним был Моллари. И это беспокоило ее. ГʼКар сказал, что вытащит ее отсюда. НаʼТот ущипнула себя за руку. Нет, она не спала, и это ей не приснилось. Последние дни она слишком много времени проводила среди грез. Но сейчас все было иначе. Она дотронулась до ГʼКара, и он был вполне… реальным. Теперь главное — не заснуть, не допустить, чтобы все это исчезло. Погруженная в эти размышления, НаʼТот не заметила, как в камеру вошел гвардеец с тарелкой свежего спу в руках. — Ешь. Премьер-министр Моллари приказал накормить тебя, — бесстрастно сказал он. НаʼТот уставилась на тарелку. Свежее спу. Невообразимая роскошь. Она постоянно чувствовала голод и сильнейшую слабость, поэтому решила не отказываться от еды. Если ГʼКар действительно хотел вытащить ее отсюда, ей надо быть сильной. НаʼТот взяла тарелку и жадно принялась за еду. Ее желудок болезненно содрогнулся в ответ на такое раздражение. Но она не остановилась, пока не доела спу до конца. Гвардеец стоял и смотрел на нее. Это было необычное для него поведение. НаʼТот поставила тарелку на пол и подняла на него глаза. — В чем дело? Он вздрогнул и ответил, отвернувшись от нее. — Я допустил промашку. И премьер-министр узнал о тебе. Я… мне очень жаль. НаʼТот не понимала, о чем он говорит. И впервые за все годы пребывания в камере обратилась к нему по имени. Она слышала его только раз, но запомнила очень хорошо. — Леро, о чем ты говоришь? Центаврианин отрывисто ответил: — Мне не надо было брать для тебя это проклятое спу с императорской кухни. Но я боялся, что ты умрешь от истощения, и тогда меня накажут за то, что недоглядел… поэтому я решил угостить тебя… и вот теперь… Он замолчал и вышел из камеры.***
… НаʼТот поняла, что случилось, только когда премьер-министр вошел к ней вместе с Леро. Она слушала их разговор, и ее сердце болезненно сжалось. Наивная дурочка, как она могла поверить в такую басню! Конечно же, Моллари не позволит ей выйти отсюда живой. Так вот о какой свободе он говорил… Премьер-министр закончил отдавать распоряжения, и Леро на мгновение встретился с ней взглядом. В его глазах была странная смесь отчаяния и смущения. А потом его губы скривились в мрачной усмешке. НаʼТот отвернулась, старалась держаться невозмутимо. Что ж, похоже, сегодня они обретут свою свободу. И он дождался-таки заветного приказа. Наконец-то.