Kind.

– Вы, как всегда, остроумны, – смеётся Реджина, закрывая лицо рукой. Это означает, что у неё пока ещё есть время. Она редко смеётся над чьими-либо шутками, но если и смеётся, то это что-нибудь, да значит. Например, что времени с каждой минутой у неё всё меньше. – Значит, будешь доброй, – выдыхает, устало расправляя плечи, Дэвид. И в этом его неподдельном, абсолютно точном и настоящем выражении прячется что-то неоправданно радостное, спокойное, чуть весёлое. Повторяется: сделай лицо попроще, но не может. Эти метаморфозы заставляют его думать об этом больше. – Всё уладится, Реджина. Гуд... опомнится. – Я знаю, – отворачивается она, чуть медля, и хмыкает. – Слова лучше найти не смог? – Ты была с ним, – незаметно улыбаясь, продолжает Дэвид. – Всё это время. Ты столько сделала для него, неужели ты думаешь, что он забудет это? – С таким-то напоминанием? – спрашивает Реджина, и они оба знают: можно не отвечать. Она обнимает себя за плечи, растягивая губы в улыбке, и смотрит на него. – Белоснежке повезло с тобой. – Мне передать Мэри? – Не стоит, – качает головой она и словно что-то обдумывает. – Поймут ведь ещё не так. Особенно Эмма. Они молчат, облокотившись о ветхий забор, и хочется спросить другого: «А так бывает?», и закат опускается, так утомительно долго, касаясь жёлтыми поцелуями запястий, трогая волосы и пробивая их своим последним светом. Реджина не знает, чего она хочет. Это всё неожиданно. Как так вообще вышло? Дэвид напевает что-то под нос, расслабленно прикрыв глаза и покачивая головой в такт, и капли дождя падают на землю с веток. И хоть дождь прошёл уже очень давно, в воздухе ещё влажность. – Прямо как и в жизни, да, Дэвид? – усмехается она, заправляя за ухо прядь коротко стриженных чёрных, как мокрый асфальт после ночного ливня, волос и бездумно улыбаясь, хотя улыбаться ей, впрочем, нечему. Зато есть – кому-то. И это как-то так утешает, незаметно. Под чужим пиджаком, пропахшим таким же чужим ароматом чьего-то чужого тела. С мокрой рубашкой и вздрагивающими плечами, когда капли начинают бить по стеклу машины. С обрыва, отгороженного вбитыми в землю досками, можно попытаться разглядеть город, где давно припустилось время. Времени всё меньше. И, наверное, это даже хорошо. Реджина знает, что она теперь добрая. Она не хочет менять этого. Она хочет, чтобы и остальные это поняли. Мокрый с головы до ног Дэвид стоит от неё справа, защищая от ветра, больно бьющих по лицу капель и чужих мнений. Они путаются у неё в голове обрывками больных фраз, прицепляются к ней, как колючки, и она просто не может сама выпутаться из всего этого, оставленная и одинокая. Дэвид знает. Она добрая. А добро всегда найдёт в чьём-то сердце отклик. Так и нашло в его. – Ммм, кажется, Ваш трикотаж сегодня уже испорчен, – медленно тянет Реджина, стирая с лица дождевую воду и задумчиво осматривая пиджак. – Что поделать, – прокручивает ключ на указательном пальце он, поднимая взгляд к небу. – Поедем? – Да, – говорит она. – И извини, кажется, будет мокро в твоей машине. Она задумчиво устремляет свой взгляд в окно, наблюдая за падающими с веток каплями, что барабанят свою мелодию по пока что зелёным листьям. А затем, незаметно, переводит взгляд на ведущего автомобиль Дэвида. Ну конечно. Эмма как всегда перевернёт ситуацию, стоит узнать ей. Но Реджина одна. И это общение только её и спасает. Ей нужно, чтобы хоть кто-то напоминал ей, что она правда добрая. Что давно приняла решение и его не изменит. – Ты хочешь пропалить в моей спине дыры? – смеётся Дэвид. – Мистер Шутник, а вы всё так же забавляетесь, – ухмыляясь, зевает Реджина. Дожди успокаивают её. И сегодня, особенно сегодня, буквально её смывают. Со всем неверным, что было в ней, всем неправильным, что она хоть когда-либо совершила. И Реджина знает... верит. Просто верит, что это ей поможет. И когда Дэвид поворачивает, откидывается на сидение и прикрывает глаза, слушая, как он что-то напевает. Такое детское, напоминающее о старом. О родном доме и о семье. О почти счастье, что пытается от неё скрыться, но оно всё же есть. Эти мелодии из его уст звучат как звуки прощения. Как утешение и принятие, как вряд ли её по-настоящему смогут принять. Но слыша это, ей кажется и она думает, что он её принимает. Прямо сейчас и здесь. Хочется уснуть. И коробки на заднем сидении ни капельки не мешают. Дэвид смотрит и наблюдает за ней краем глаза и почему-то хочется рассмеяться. Реджине нравится, что он пытается шутить. Дэвиду, что она пытается улыбаться. И, накрытая его мокрым пиджаком, она так и засыпает. Дома никого не должно быть, выдыхает Дэвид. И он постелет ей и уложит Реджину. Потому что знает. Он должен ей помочь.