Отношения.

Забияка ударяется лбами, пихает локтем в бок и бьёт кулаком с такой силой, что из глаз, не скупясь, вылетают ошмётки-искры, а оружие, что она точит, никогда не задевает просто. Она грубая, неотесанная, как едва обточенный брусок дерева, и не жалеет пагубных выражений. Ей бы, конечно, может, вправили бы мозги, но на такие случаи у Забияки был козырь. Они были вместе с братом. И брат, признаться, был у неё и того хуже. Тем не менее, углы сглаживались. Как оббитая волной галька, она приобретала плавные черты, возвышалась и держалась гораздо лучше. И, конечно, это всё становилось для остальных очевидней и очевидней, но что скажешь, когда горят амбары? Не менялся с ней Задирака. У Задираки остались подчёркнутые резко скулы. У Задираки остался выпущенный подбородок. У Задираки осталось всё, и, признаться, Забияка немного, но этому завидовала. На Задираку мало кто обращал внимание. На неё – все. Но Забияке хватало и того, что они просто были вместе. Ещё до всех этих... метаморфоз. И, в конце концов, приходит время. Жахает с новой силой очередной вулкан. И Забияка собирает в аккуратные пучки волосы, подводит яркой краской губы, разглаживает мех на своих плечах. И – припускается, крича, с горки. Бежит, спотыкаясь, и ещё долго едет по забивающейся в щёки земле носом. И от этой внезапной свободы у Забияки словно распахиваются крылья, несмотря на ссадины, синяки, порезы и недочёты. Все меняются. Кое-что не меняется. И Задирака приветливо подаёт ей руку, ухахатываясь с её грязного и нелепого вида, смеясь так сильно, что останавливается дыхание и отдышаться кажется невозможным. Она кашляет, но довольна. Забияка всё ещё сильная. И она тянет его на себя со всей силы. Не так удивительно падать на собственную сестру. – А помнишь, когда мы так ударились лбами, что разлетелись в разные стороны и у нас вскочило у каждого потом по шишке? Вот умора! – А ещё, когда ты заглотил смолы! – А ты подпалила волосы! – А ещё... Говорить хочется невозможно. И лежать сейчас здесь, просто быть с братом рядом, как-то её совершенно непонятно так утешает. Забияка не то чтобы и завидует, просто... вот. Со всеми этими изменениями не меняться выходит лишь у него, и это её страшно и очень сильно бьёт. И этому вряд ли удастся сравниться с тем, как больно она щипала его, когда были они детьми, и он бегал по двору, с выступившими слезами, а затем тягал Забияку за короткие, как и его, мальчишеские волосы. В то время они носили одинаковую одежду, одинаковые причёски и относились друг другу тоже по-одинаковому. Это не гнев или расстройство, просто... она ревнует. То, как это время и отношение остались у него, и то, как нагло они от неё сбежали. Забияка клянётся, что видела даже пятки. – Эй, Задирака, – зовёт она, растерев по лицу всю грязь с утёса, и лишь смотрит на небо, цепляясь кончиками своих огрубевших пальцев за облака. – Ты мне скажи, как тебе удалось, а? – Это о чём? – А, просто забей. У Задираки всё ещё есть это ужасное качество забираться в разум проникновенным взглядом и становиться серьёзнее на глазах. Словно он старший. Словно он что-нибудь понимает. У Забияки не остаётся выхода. – Хватит меня щекотать, ты! – крутится на земле она, сворачиваясь в большой клубок, и отбивается, полностью закрытая им от последнего, что есть, света. – Ну ладно, ладно! Я всё скажу! – Так-то, – усмехается он, но подняться ей не даёт. – Ты недооцениваешь меня, как всегда, женщина. Говори. – Просто ты кретин, каких свет не видывал, и вовсе не взрослеешь. И его смеющийся взгляд в темноте опустившейся на Олух ночи выдаёт его дрожащие руки и губы с потрохами. Забияка чувствует себя немного... ужатой. И уязвлённой. – Он смеётся! Я не верю! – возмущённо, рывком поднимается она, чуть не ударяясь с ним лбами, потому что Задирака вовремя успевает от неё отскочить. Он уже привык. Он её чертовски хорошо знает. – Ты бы смеялась, – улыбается ей он и приближает своё лицо максимально, почти непозволительно к ней близко. Просто Забияка сейчас очень сильно на него зла. И убить готова. Она встаёт, отряхивая свою юбку (потому что, в итоге, доходит и до неё), и грозно удаляется. Задирака непонимающе поспевает за ней, хватая за руки, и разворачивая к себе лицом. – Эй, ты чего, – смотрит он на неё, как умеет, совсем серьёзно. – Если бы я рассказывал тебе такие вещи, то уверен, ты бы ещё растрезвонила всем: и маме, и остальным, кого вообще знаешь. Скажешь нет? – Растрезвонила бы, – обиженно отзывается она, не распуская руки. – А ты нет. Вот проблема. – И вовсе нет. Задирака сталкивается с ней лбами, совсем не так, как в детстве. Это не больно. И Забияка не старается победить. Это... не то. Не совсем то, где это нужно. Лоб Задираки широкий, шершавый и совсем каплю твёрдый. Он двигает своё лицо ближе, смотря ей сверху вниз в глаза, убирая с ладоней руки. Ей не нравится это. Она вцепляется пальцами в его рубаху. Его пальцы побольше, они не такие тонкие. Они скоблят день за днём друг о друга камни, стирают границы, высекают до вспышек искры. Они ведут линии по лицу, оттягивают за щёки. Это почти что больно. Но щипала она его гораздо больней. Он заботлив в этих своих странных штуках. Забияка помнит, что была движима в детстве желанием его побить. Ну, цели не совсем равные. – А ты дыхание задерживать пробовала? – выдыхает ей Задирака в нос, и она моргает, кивая и подаваясь вперёд, невольно. И он осторожно сунется, задевая губы. Его поцелуи... вовсе не поцелуи. Забавы детские, непонятные, но в моменты такие особенно выручают. Это почти невинно, просто немного долго, думает Забияка. Но её это устраивает. – Успокоилась, – прикрывает глаза она, вздыхая. – Правда? – отстраняется осторожно и медленно закрывает и открывает глаза, тяжело дыша, Задирака, а затем склоняет набок голову, отпуская её и отходя на шаг. – Чудно. Задирака не то чтобы не взрослеет. Просто он такой взрослый, и понять это... каплю сложно. Забияке не остаётся ничего, кроме как успокоиться и вычеркнуть эту проблему из своего листа. Но когда они забираются в дом по крыше, почему-то в душе она ощущает странное удовлетворение. Забияка спокойна. И это, пожалуй, новость. Она знает, что творится в её голове, и ей дано даже знать, что творится в голове у кое-кого другого, пусть и кажется, что они с ним полностью одинаковые. Его ладони тоже широкие, шершавые и немного твёрдые, и держа их, Забияка думает о его лице. Помимо пиханий локтями, столкновений и кучи драк, они часто ходили за руки, просто чтобы другой не отстал, и это отложилось у неё в памяти. Ей интересно, что думает он про её руки. Жаль, всего в его голове знать невозможно, но Забияке дозволено знать всё равно чуть больше остальных. И Задирака любит свою сестру. А она любит его. И такие вот у них братско-сестринские отношения.