Интоксикация

       Когда его внимание рассеялось настолько, чтобы разум дал трещину и беспрепятственно пропустил внутрь этого больного ублюдка? Сейчас бесполезно пытаться понять, почему так вышло. Себастьян дышал сипло и часто, безуспешно борясь с приступами тошноты, вызванной тем кровавым месивом, что раскинулось живописной вонючей лужей под ногами. Оно смачно хлюпало при каждом движении. Ошмётки человеческой кожи, фрагмент челюсти с зубами, кишка — всё обволакивала багровая, похожая на омерзительное желе жижа из свернувшейся крови. Пришлось вцепиться в решётку лифта, лишь бы не упасть в этот зловонный смрад лицом и не обрыгаться на месте. Он сжимал прутья с такой силой, что ржавчина хлопьями оседала на вспотевших ладонях. Навязчивый запах старого металла смешивался с гнилостной вонью от разлагавшегося тела и забирался в ноздри, прошибал до самого затылка, вызывая характерные спазмы в горле. Или больше тошнило от близости Рувика, Себастьян не мог определить.        Рувик — этот вездесущий призрак, всюду порождавший хаос и армии трупов, — караулил всё время, ждал подходящего момента. Возможно, не стоило верить ему на слово, но он казался весьма убедительным в своих любезных объяснениях. Хриплым, глухим голосом, похожим на шум генератора в подвале, он рассказывал о передозировке той наркотической зелёной дряни, которую принимал Кастелланос в поисках спасительного облегчения. Голос просачивался в уши и отдавался вибрацией под корой головного мозга. Так или иначе, всякая защита, ранее препятствовавшая вмешательству Рувика в сознание Себастьяна, разбилась вдребезги.        Приходилось догадываться, что он больной до извращений садист, но понимание этого никак не спасало. Он просто имел Кастелланоса, проталкивая член ему в кишки, не заботясь ни о чьём удовольствии. Экзекуция. Себастьян только болезненно кряхтел при каждом глубоком толчке, чувствуя, как разрывается зад от толщины органа в никак не предусмотренном для него месте. И пытка не стала менее болезненной, когда от жёсткого натиска выступило больше крови.        Сознание назойливо рисовало картину процесса. Себастьян словно видел происходящее со стороны: обезображенную ожогами, так до конца и не зажившую кожу и измазанный в алой крови член, непрерывно входящий в анус, размазывающий всё ту же кровь по заду. Он крепче стиснул прутья лифтовой решётки, словно только она помогала остаться в трезвом уме, сохраняя шаткий мостик к реальности.        — Я знаю, чего ты боишься, — хрипящий голос Рувика звучал где-то в области затылка, хотя казалось, что он свербит в самой голове. Себастьян слышал эти слова совсем недавно, и холодный липкий страх расползался по измождённому сознанию будто яд. Вцепившись в прутья, он ощутил, как впивается ногтями в собственные ладони, продолжая убеждать себя, что способен контролировать восприятие, отделить реальность от навязанного кошмара. Пока не почувствовал опустошённость в недрах кишок, когда чужой член покинул его задницу.        Оглушительный удар по голове.        Рувик впечатал его лицом в тронутую коррозией решётку с такой силой, что один из прутьев со скрежетом надломился. Перед глазами Себастьяна поплыло. Рот моментально наполнился кровью, и её солоноватый привкус усилил чувство тошноты. Дыхание затруднилось, треснувшая переносица запылала от боли — из носа тоже не замедлила хлынуть кровь. Он не заметил, как разжал пальцы, и тут же новый удар, на этот раз сваливший прямиком в кровавое дерьмо. Себастьян очнулся сразу, едва в нос ударил запах трупной гнили. Его замутило. Мышцы сжались, тело прошиб холодный пот, и он разбавил бурое месиво содержимым желудка.        Рувика мало заботило его состояние. Не делая пауз, он вытащил его из кабины лифта, протащив по замызганному полу в узкий коридор. Остался только грязный след из рвоты и кровавых ошмётков, которые Себастьян размазал грудью. Попытался встать и мгновенно об этом пожалел, скорчившись от боли. Он видел раньше, как колючая проволока, бравшаяся из воздуха по одному желанию Рувика, оплетала тела обычных людей и превращала их в полуразложившихся, утробно хрипящих мертвяков. Сейчас она впивалась везде: в шею, в плечи, в грудь и живот, в спину, связала руки. Себастьян сдавленно замычал, стараясь не взвыть от ощущения колющего и рвущего кожу металла. А Рувик снова оприходовал его бёдра, рывком подняв с пола и ставя на колени перед собой.        С каждым толчком проволока впивалась глубже. Удивительно, что Рувик до сих пор не кончил. Удивительно, что у него вообще есть эрекция при таких увечьях. Судя по ним, обгорело всё. Но член оказался убийственно рабочим, без конца выбивая из Себастьяна сиплое дыхание из-за перманентной боли в заду. Он тяжело представлял, как сможет двигаться после такого траха, и выживет ли вообще. Однако пообещал себе, что пройдет весь этот ад до конца, чтобы найти мразь и прикончить.        Усмешка. Негромкая, довольная. Себастьян не успел подумать, что показалось Рувику смешным; ощутил, как набухать начал собственный член. Блядский сумасшедший дом. Паскуда не просто крушил и заново строил реальность своим больным воображением. Он впивался буром в чужой разум, превращая мозги в желе и управляя реакциями, чтобы довести до ручки, превратив каждого либо в монстра, либо в слюнявого идиота. Возбуждение предательски накатывало на измученное тело, а член твердел. Кастелланос заскрёб ногтями по полу в бессмысленных поисках спасительной решётки, надеясь вцепиться в неё снова и протрезветь, пересилить чужую волю. Но в итоге лишь сжал оплетённые проволокой кулаки.        Рувик продолжал безжалостно его иметь. В наказание. В назидание. Из чувства мести. Не персонально ему, людям в целом. Не важно, кто виноват в действительности, а кто случайно сунул нос не в своё дело; любой подвернувшийся под руку человек ответит разом за всех.        Кряхтение и пыхтение Себастьяна вскоре переросло в прерывистое мычание. Подходящий аккомпанемент для извращённой пытки. Зад по-прежнему кровоточил и горел, но к чувству боли теперь примешивалось нездоровое, неадекватное, садистски навязанное наслаждение. Разум окончательно рассыпался, и, стиснув зубы, Кастелланос стал подаваться задницей навстречу. Также резко, часто, с остервенением, превозмогая боль и тупо желая кончить. Не важно, кто или что его имеет, пусть даже Рувик. Звериные инстинкты пришли на помощь надломившейся психике и превратили кризис, ведущий напрямую к сумасшествию, в острое возбуждение. Или сама его суть исказилась по примеру всех, кто волей и неволей погряз в извращённом мире системы STEM. В тюрьме, коей стало дикое сознание Рувика.        Он ощутил руку на спине. Рувик взялся за ремень плечевой кобуры и, найдя столь удачную опору, принялся долбить в зад так, что сперма выстрелила из члена Себастьяна через мгновение, брызнув на испачканный грязью и гниющими останками бетонный пол. Детектив уронил взмокшую от пота голову на изодранные проволокой руки, бессильный под жёстким напором, дыша как марафонец после финишной прямой и ни черта не соображая.        — Сделай это для меня, Себ, — голос Рувика звучал совсем рядом и одновременно тонул в уже знакомом звенящем шуме. — Доведи мальчишку до конца. Он мой, как и ты.