Будни Злодеюса

      Пхах, наверное, в каком-нибудь альтернативном мирке, я с большой вероятностью мог бы стать каким-нить злодеем.       Типичным, таким, которого никто никогда не замечал, который с детскими душевными травмами. И тут он внезапно как взял, как вырос, да как дал всем просраться. Задетый такой, ущемленный. Смотрит теперь на тех, кому было похер на него, свысока. И ему даже незачем их уничтожать, просто теперь он осознал, что они просто жалкие таракашки, которым нечего было ему дать, ибо за душой ни грамма того, что ему нужно было. Но он по-прежнему возмущен тем, что у них не было даже ни малейшего желания с ним возиться.       И да, он по-прежнему страдал бы от пониженной самооценки, ибо с тех пор ровным счетом ничего не изменилось. Его даже никто ни за что не полюбил, никто не изъявил желания взглянуть в его тонкую душу и узреть там нечто большее, чем его страдающее самолюбие. Да, возможно он уже даже готов был дать кому-то нечто большее, чем мог дать раньше. Но и оно по-прежнему оставалось никому не нужным. И он бы даже хотел закрыть эту свою дверь в душу, ведь она словно неуловимый Джо - болталась на петлях, распахнутая для всех желающих. Только желающих было столь же много, как людей в арктической пустыне. А он всё не решался закрыть её. И он даже не знал, почему не мог этого сделать. Странная дверь, без замка и ручки. Ее невозможно было закрыть, но и войти туда не составляло труда - открывалась сама собой. И это еще больше бы раздражало злодея.       Это было его уязвимым местом, поэтому он вообще редко появлялся на людях. Одни их взгляды дико его раздражали. Ему казалось, что они, просто взглянув на него, уже забираются в его душу, и это коробило его немыслимо. Он ведь был большой злодей, но столь ранимый, подумать только. Он хотел бы жалить их больнее, но понимал, что это бессмысленно. Его никто не боится и по-прежнему не воспринимает.       И он долго думал, думал каждый день: что же ему такое нужно сделать, чтобы наконец его единственное большое желание наконец исполнилось? Конечно, ему следовало быть осторожным - злодеям нет прощения. Стоило совершать злодеяния тонко и изящно, так, чтобы им после всего этого могли лишь восхищаться и дивиться его деяниям.       Он перебрал столько ночей, да, тех самых ночей, когда ты наедине со своими гнетущими мыслями, вот-вот готовый действовать, но осознающий, что лучше предпринять неловкие попытки завтра. Но каждое завтра он просыпался с разбитым телом и чистой как лист памятью, и ему приходилось каждый новый день тратить на то, чтобы словно вспомнить все свои мысли за всю свою жизнь, и вновь придти к тому, к чему он пришел вчера в то самое время, когда ему нужно было отправляться в постель.       Этот круговорот преследовал его всю жизнь, и он понимал, что не видит из него выхода. Но он же злодей, думал он, он должен справиться с этим в одиночку, ибо злодеям, это естественно, никто никогда не помогал выбираться из дерьма, они делали это сами, и от того становились ещё сильнее и злее. Тогда какой же он злодей, вновь думал бы он, если не может сам из этого выбраться? И станет ли он злодеем теперь, уже абсолютно точно, если выберется?       Нет, на самом деле его больше волновал вовсе не карьерный рост. Он наивно бы ожидал гостей у своей распахнутой двери. Да да, наивный злодей - плохой злодей. Слишком много злодейской романтики выпало на его долю. Он пытался думать о том, что ему, как злодею, вовсе ни к чему посторонние в его душе. Они лишь мешают осуществлению злодейских планов.       Но позже его внезапно осенило: у него же нет злодейских планов! Как бы он ни старался их выдумать - ему совершенно ничего не приходило в голову. Не то, чтобы он не хотел воплотить в жизнь нечто мерзопакостное, наоборот. Ему по-прежнему хотелось доказать всему миру, что он самый злодейский злодеюс, он хотел, чтобы все видели, насколько он зол, боялись его и преклонялись перед ним, ибо еще неизвестно, какое злодеяние он мог бы свершить в следующий раз, и насколько изысканно. Но он теперь впал в безумие. Он уходил в свой подвал в глубоком подземелье и целыми днями не выходил оттуда, упиваясь вином и вспоминая самые мерзкие моменты в своей жизни, чтобы это придавало ему больше злости и он наконец мог забыть о них, испепелив своим гневом. Он надеялся, что тогда он сможет родить нечто блистательное, что у него появится самый лучший план, он ведь знал за себя, что был способен на это.       Но всё было тщетно. Воспоминания не сгорали, злость не появлялась, не закрывалась дверь и не появлялось никаких коварных планов. Злодей был опустошен. Он не желал мириться со своим положением, огонь в сердце еще подпитывал его надежду на то, что он с этим справится сам, как один из лучших злодеев. Но время шло, а он всё чаще он приходил к выводу, что он не знает, как с этим справиться. Он продолжал косо посматривать на дразнившуюся дверь и всё реже выходил из подвала. Его непонимание приносило ему лишь страдания, и он уже вообще перестал верить в то, что его метания когда-либо разрешатся. Но он пытался.       И спустя бесчисленное количество дней и ночей, он сделал лишь небольшой шаг навстречу своему пониманию. Он всё это время сам боялся закрыть свою чёртову дверь. Он ведь подозревал, что по всем канонам подлости, именно тогда, когда он сделает над собой величайшее усилие и захлопнет её, повесив наконец замок, боялся, что сразу после щелчка замка в эту дверь кто-то начнет стучать. Но ведь он выбросил бы ключ, расплавил бы его, поломал на тысячи осколков. Он боялся, что тогда он уже не сможет её открыть, а ведь ему бы непременно захотелось это сделать. Он пытался бы ее сломать, но он бы знал, что дверь немного специфична и ни при каких обстоятельствах больше не откроется. И он понимал, что именно это обстоятельство стояло между ним и его злодейскими планами. Тогда он был бы свободен и свежие идеи стаями посещали бы его голову, что он бы даже не знал, что осуществить первым. Чертова дверь.       А может дело было бы не только в двери? Чего же злодеюсу еще могло не хватать, кроме чертовых мнимых гостей у его двери?