Последние удары

Сотни мелких камушков впились в кожу — первый удар бубна заставил меня встать на колени. Последующие — развели руки в стороны, вытягивая их до хруста. Ещё мгновение, и будто стальная проволока пронзила мой подбородок, заставляя поднять голову и посмотреть ему в глаза. Своим телом я больше не мог управлять; я стал марионеткой. Оно всецело принадлежало ему, чувствовалась только боль в вывернутых суставах. В голове мутилось: я не мог разглядеть, он это или его тело действительно превратилось в леопарда, так осклабившегося, выставляющего напоказ свои белоснежные острейшие клыки. Издали, словно в своей голове, я слышал их песнопения и удары барабанов, но не мог видеть никого позади. Прочитав мои мысли, он вывернул мою голову более чем на девяносто градусов, почти перекрыв доступ кислорода, я пытался вдохнуть, но воздух не проходил. Неясные, нечёткие образы плавали вокруг: длинноствольные пальмы смешивались с людьми, составляя немыслимые картины. Высокие лепестки пламени почти касались обрывков моей одежды. Не в силах отодвинуться, я терпел их жар, пробивающий насквозь, до самых костей. Страха уже не было, страх прошёл, когда он ворвался в хижину, застав меня там со своей дочерью. Я любил её? Едва ли. Но она была хороша собой, чем не могли похвастаться её соплеменницы. Яркий огонёк полыхнул в его глазах, на мгновение заострив черты лица. Я понял, что мне не спастись уже тогда. Меня спросили, на что я готов ради неё… на смерть от огня или вечные мучения. Я был не готов ни на что, но решил, что они побоятся меня калечить, и мой выбор пал на муки. Их приготовления были недолгими, а бежать мне было некуда. Все белые ушли на север больше месяца назад, рассредоточившись по другим племенам. Теперь лишь изредка мне привозили вертолётом лекарства и еду. Следующий рейс планировался на завтра, оставалось только дожить. Вечером перед общим костром, где раньше исполнялись на барабанах лишь мотивы, наполненные радостью, призывными ударами вождь сообщал, что сегодня будет что-то новое, выходящее из ряда вон. Мой страх, как я думал тогда, нельзя было передать словами. Волосы встали дыбом, ноги тряслись, я усилием воли заставлял себя их переставлять. Сердце колотилось как бешеное. Все вокруг смотрели с таким укором, что, казалось, на меня давили десятки игл, настолько больших, что они не могли без громоздких разрывов проникнуть под мою кожу. Глаза слезились от едкого горьковато-пряного запаха, исходящего от похлёбки, готовящейся на костре. Её предстояло испить мне. Я ещё ни разу не видел, чтобы кого-то наказывали так, но слышал об этом обряде. Они хотят забрать моё тело, заковав бессмертную душу навеки внутри. Никогда не был суеверным… Но теперь молился едва слышно. Возможно, думалось мне, это был последний раз, когда я слышал собственный голос. Горечь травяных смесей обожгла мне горло, заставив закашляться. В глаза будто песка насыпали. Меня кто-то толкнул в спину, и я почти свалился в костёр. Сердце заходилось внутри, как дикая птица в клетке. Темнота вокруг сгущалась, а мелкие камни и ветки царапали моё лицо. Стараясь спасти глаза, я крепко зажмурился, но туда уже попала пыль, неприятно царапая веки изнутри. Теперь я стоял перед ним на коленях. Он и вправду был леопардом. Глаза мои наполнились слезами, сквозь размытые и подёргивающиеся фигуры я увидел, как ОНА отворачивается и прячет лицо в ладонях, не в силах смотреть. Нет, ты не виновата, виноват я. Две большие желтоватые пуговицы из слоновой кости упали к моим ногам. Вождь-леопард начал медленно и заунывно рычать на каком-то древнем, неведомом мне языке. В горле пересохло, и я даже не мог смочить его. Ни одна из мышц, кроме моих век мне больше не подчинялась. Он приблизился ко мне со странным предметом, похожим на ложку. Сердце оборвалось, в голове всё заволокло дымом, и я не слышал уже ничего, кроме ударов в ритуальный барабан. Нет. Он не сделает этого… Мои глаза… Адская боль пронзила мой череп, когда он запустил ложку в глазницу. Холодная поверхность доставляла ужасные страдания. Тёплая струя медленно покатилась по щеке и губам, оставляя металлический привкус. Я на мгновение перестал видеть и чувствовать что-либо, наверное, отключился. Новый приступ боли вернул меня в чувства. Казалось, что рвётся последняя ниточка, соединяющая меня с телом. Я думал, что умираю. Но как жестоко я ошибался. Теперь я будто со стороны видел, как он пнул меня в грудь. Я упал в костёр, волосы в мгновение вспыхнули. Странно, но боли не было. Не было вообще ничего. Я просто видел себя. Своё тело, с зияющими пустотой глазницами и уже начавшей слезать кожей. Тело почти сразу выволокли, затушив. На месте глаз теперь красовались две огромные желтоватые пуговицы в кровавом обрамлении, и я стал напоминать огромную уродливую куклу вуду. Теперь я понял. Я, то есть моя душа. Или сознание. Я не мог понять. Осталось в глазах. Зато больше не было боли. Я видел, как несколько здоровых мужчин подняли моё тело и понесли куда-то под заунывные напевы. Меня просто скинули в ящик в вырытой на окраине яме. — Я не обманул. Ты будешь жить вечно. Резкий, рыкающий голос вождя заставил бы меня подпрыгнуть от страха, имей я хоть что-то. — И ты вечность будешь смотреть на то, что сам с собой сотворил. Меня, то есть мои глаза, он поставил на ритуальное блюдо, исписанное древними символами, на грудь. Развернул он его так, чтобы я видел свои глазницы-пуговицы. Крышка захлопнулась. Я чувствовал дыхание собственного тела. Чувствовал биение сердца. Чувствовал нестерпимое желание вернуться в себя. Но комья земли методично стучали наверху, заставляя барабаны стихать. Я знал: последний удар — сердце остановится. Они уже вошли в унисон. Я должен был остаться один в вечной темноте. Но я видел в ней. Теперь я был вынужден вечно смотреть на свои разлагающиеся останки, не в силах закрыть глаза. Истинный, животный страх поглощал моё существо, я не смог бы убежать или это закончить, я не мог отвернуться, закрыться, закричать. Я был бессилен. Я боялся. По-настоящему. Ту-дум. Теперь я знал, что есть настоящий страх. Ту-дум. Ту-дум… Вечный страх. Если бы я знал, попросил лучше сразу сжечь меня… Ту-дум. Последний удар.