Часть 1
24 июля 2015 г., 23:33
Пак был простым парнем. «Своим». Ну, до того, как с семьей переехал в этот зажопинск под названием Лайма, что находился, в свою очередь, в другом мухосранске – Огайо. Кризис, что поделать.
Не попал в Лос-Анджелес, как хотел.
Что поделать.
Пришлось ходить в очередную школу для неудачников, родившихся на отшибе вселенной, – как ее, МакКинли, кажется?..
Что поделать.
Ему нужно было наработать репутацию, чтобы не оказаться в самом низу иерархической лестницы этой школы: Ноа Пакерман просто не мог быть лузером среди лузеров. Это ж высшая степень лузерства.
Только вот цель он выбрал не ту.
Когда ржущие пацаны из футбольной команды, куда Пак попал, в принципе, без проблем, протягивали ему йод в бутылке и бинт – даже ваты не было, вата для девчонок и слабаков, - он узнал, что с этим пидороватым Куртом Хаммелом иметь дело не стоит.
Один раз забросил в мусорный ящик? Радуйся, че, пока время есть. Этот хитрый шкет отомстит, и Паку еще повезло, что он отделался так просто, – судя по рассказам одноклассников. Было бы шикарно, если бы Хаммел свою хитрожопость направлял на, допустим, флирт с парнями, а они бы ему морду били, или на пошив шмотья, которое можно было бы рвать, – но нет же. Именно на месть и злопамятство.
Но, как оказалось, он не так злопамятен, сколько наблюдателен и заинтересован в поиске тусовки.
– Дважды повторять не буду, – подтолкнул он мыском ботинка сумку с баллончиками к ногам Пака, и тот переступил с ноги на ногу, сжимая край красной куртки футболиста. – Этот урод имеет весь город, и либо это сделаю я с тобой, либо без тебя. Но тогда, конечно, это не будет возмездием за унижение твоего отца в прямом эфире вечерних новостей.
Паку хотелось тогда съездить Курту по роже, но он знал: рискнет – и уже его дом будет изрисован обвинительными фразочками. С другой стороны, кровь в жилах Пака кипела, и злость должна была получить выход – да только побить мудака-ведущего он не мог, посадили бы.
И он взялся за ремень сумки с баллончиками с краской, подумав, что здравые мысли у этого шкета бывают.
А всего через часа четыре они оба – чистые, спасибо Курту, – сидели в какой-то подворотне прямо под размашисто написанным «Puckurt», что стало потом их фишкой на двоих. Это был последний раз, когда Пак видел Курта таким – еще более-менее пидорским, с галстуком таким красным, кажется. Потому что через пару дней отсутствия Хаммела в школе тот заявился уже в совершенно другой одежде.
Он попал в другую компанию, и так Ноа Пакерман оказался повязан общими идеями с – внезапно – панком, причем не самым обычным.
Курт приходил к его дому ночью, сбегая из-под присмотра отца. Притаскивал разные вещи: у него было свое понятие справедливости, и Пак скрепя сердце брал клей или краски в руки. Один раз они с Куртом опустились до мордобоя, и в руках Пака оказалась бита – но, честно говоря, того урода было совсем не жалко.
Курт же был из голубых. А они знали, какие из мудаков насилуют мальчишек, чтобы их от «содомии» излечить, – что же, а Курт знал, где такие мудаки живут, а еще – как им с Паком оказаться незаметными. Вот тогда Пак, кажется, впервые осознал разницу между геями и пидорами, потому что градус уважения к Курту вырос до такой степени, что Паку было просто необходимо шарахнуть его, любя, конечно, об стену и засосать немного грубо.
Курт не был против – ни тогда, ни потом, и Паку показалось, что эти постоянные выбросы адреналина, взрывающие его мозг, вовсе не случайны.
Потому что одно дело – засосать бро-гея, а другое – позволить ему себя оседлать и фактически поиметь задом, при этом тихо хрипя от удовольствия и удерживая железный стояк.
Потом они потрахались в подворотне сразу после того, как разрисовали очередную стену угрозами по отношению к мэру-мудаку, который предлагал наложить запрет на гомо-отношения среди амеб-школьников. Дебилы были везде, конечно, но когда дебил просиживает жопу в управленческом кресле – это слишком.
И, конечно, не забыли оставить свою коронную подпись – «Puckurt». С Пакозавром и яркими хвостами на фоне.
А потом Пак начал замечать за собой сентиментальную херню вроде «я могу часами в твои голубые глаза смотреть» и «с тобой – хоть на свалку за городом», чутка перепугался и позволил себе лишиться осторожности, когда они прокалывали шины и уродовали машину Сэнди, этого убогого «Розового кинжала», словами «Я делаю из школьников торчков».
И это был первый раз, когда их поймали.
За два года.
На школьной парковке.
Курт скрипел зубами от злости, Пак же тихо матерился под нос, пока их вели к директору Сильвестр, впрочем, она сама была похожа на них – такая же озлобленная и не терпящая полумер.
Хоть это успокаивало. Прошлый директор бы читал им нотации сто лет перед тем, как сказать, что с ними будет.
– Итак. Пакерман и Хаммел… – посмотрела Сильвестр на них, но ее неловко перебила школьная мозгоправка, Пиллсберри.
– Мальчики, – заверещала она своим тоненьким голоском, – вы же были такими хорошими!
Пак вцепился пальцами в свои штаны, пытаясь не получить головную боль от этого пищания.
– Курт, ты же был отличником.
– Все еще отличник, – бросил тот.
– И посмотри на себя, ты попал в дурную компанию! – Очевидно, мозгоправка была здесь именно для нотаций. Вместо директора. Курт запрокинул голову, не желая участвовать в этом дерьме. – Ты был красивым мальчиком, а сейчас…
– Он и сейчас ничего, – фыркнул Пакерман.
– Ноа, а ты был в футбольной команде. Откуда тебя вышвырнули за драки, – покачала головой печально Пиллсберри. – Как вы могли…
– Нет, все, у меня уши плавятся. Иди отсюда, – прервала их Сильвестр, и Пиллсберри, возмущенно и непонимающе моргнув, что-то ответила, а после удалилась, заставляя двух парней облегченно вздохнуть.
Директриса устремила на них взгляд, и Курт все еще обрадованно поднял руки к небу.
– Так, директор Сильвестр, – подал голос Пакерман, – мы знаем, что вы языком не чешете. Что нам будет?
– Оу, отстранение, конечно, – скривилась та. И добавила: – Парни, это же ваш преподаватель… пусть и бывший. Мозги же у вас есть, вас никто поймать не мог, пока вы подписывались контаминацией имен, – хмыкнула она.
Курт догадывался, что она знала. И знал, что не сдаст, – потому что сама Сью Сильвестр пусть и сука, но с определенным моральным кодексом.
– Этот ублюдок продавал марихуану ученикам МакКинли, – подал голос он.
– Серьезное заявление, – усмехнулась директриса. – Еще что скажете?
– А этого достаточно. Вы должны подать жалобу в полицию, – поморщился Пак. – И вы это сделаете.
– И почему же?
– Потому что у вас есть видео, которое мы вам анонимно на почту пересылали пару дней назад, – буркнул Курт. – Пусть наши проблемы хоть к нему жопой повернутся. – Он поправил свою яркую челку, а потом потянулся в гребню на голове Пака, и тот зловеще улыбнулся, чувствуя его пальцы. – Ну и, – прервался на миг он, – потому что вы на нашей стороне, раз не сдали до сих пор.
Директриса прикусила губу – раздумывая, очевидно, унизить их или поддержать, – и надела очки.
Курта отец забрал. Пака – мать. Но ночью Курт опять кидал каштаны в его пластиковое окно, чтобы разбудить, и залез по дереву на второй этаж. Он не сказал, что бубнил ему отец, и не поинтересовался, какой нагоняй Пак от своих родаков получил, – просто без лишних слов сказал: «Ночую у тебя», – и грубо пихнул Пака, заставляя подвинуться.
Пак потер руку.
Это была его карма. Если бы не он, их бы не поймали.
А если бы не Курт, Пак бы не витал в облаках, с другой стороны, как сопливая малолетка.
Он смотрел, как засыпает Курт. Неинтересно, на самом деле: Хаммел отрубился почти мгновенно, тут же мордой в подушку утыкаясь, и Пак встал, чтобы зашторить окно. Свет от уличного фонаря мешал спать – но и он же дал Паку увидеть одну вещь, которой – он мог поклясться! – не было в прошлый раз, когда он видел Курта голым.
На его шее виднелась надпись «Puckurt» именно что с Пакозавром на фоне и яркими хвостами, и выглядело это вовсе не как переводная татуировка.
У Пака был знакомый мастер, который недавно писал ему, мол, представляешь, пришел пацан, сказал сделать татушку, прям как твой логотип с этим твоим вот, даже фотку принес в шикарном качестве. И, кажется, этот мастер встретил его парня.
Пак зашторил окно и, едва не споткнувшись о гитару, лежащую на полу, добрался на ощупь до постели, к стенке ложась.
Что-то очень ему Курта обнять хотелось.
И что-то очень ему было хорошо.