***
После работы Никита пошёл с Артёмом в бар. Артём был временно свободен: трахавший и содержавший его араб уехал на пару месяцев домой к жёнам и детям. Ни Никита, ни Олег араба ни разу не видели и одно время даже подшучивали над Артёмом, не придумал ли он его. Но финансовые доказательства существования кого-то очень состоятельного имелись: появились машина и квартира, в квартире делался шикарный ремонт, а сам Артём регулярно летал то на горнолыжки, то на какие-нибудь острова и раз в три недели отдавал пять штук за стрижку в жутко пафосном салоне. Араб на красивого русского мальчика денег не жалел. Красивому русскому мальчику, правда, теперь завидовали многие другие красивые русские мальчики. Артём как-то сказал Никите, что их дружба, начавшаяся ещё в студенческие годы, сохраняется только потому, что им обоим посчастливилось найти богатых папиков и они оставались людьми одного уровня. — Понимаешь, если ты пашешь по десять часов в офисе, раз в неделю выбираешься в клуб, снимаешь однушку и ездишь на какой-нибудь, я не знаю, «Ладе Калине», то ты по-любому, вот по-любому будешь завидовать тому, кто живёт так, как я или ты. В лицо никто не скажет, но на самом деле все думают: «Вот, сука, насосал!». Можно подумать, что сами бы гордо отвернулись. Крепкая мужская дружба — хуйня. У нас, девочек, всё иначе. — Я и по двенадцать часов в офисе пашу, — заметил Никита. — Тебе самому охота, мог бы и не работать. А во всём остальном… Вот и получается, что у тебя нет поводов завидовать мне, а у меня нет поводов завидовать тебе. Поэтому у нас всё хорошо. — А Замкадыш? — Он исключение, — постановил Артём. Когда Артём позвонил ему и позвал посидеть вечерком, Никита сразу вспомнил тот разговор… Интересно, теперь он по-прежнему будет считаться другом Артёма или тот разжалует его в завистники? Он даже хотел отказаться от встречи, но потом подумал, что лучше зависнуть где-нибудь с Артёмом: Олегу он и так за два дня, наверное, надоел — и просто своим присутствием в квартире, и нытьём. Сегодня для нытья у него был новый повод: с завтрашнего дня он становится безработным. Разговор с директором был не особо приятным. Наверное, надо было просто написать заявление и не ввязываться в споры, но Никиту до дрожи бесило, что выгоняют его не потому, что он плохой работник, и даже не потому, что Влад закрыл проект — его бы могли поставить на другой, а потому, что Яковлев добился своего. Урод, который не выносит, когда кто-то оспаривает его авторитет и когда у других что-то получается лучше, чем у него. Ну всё, теперь снова будет царствовать и заражать всех креативом. Креатива у него хватало, а вот профессионализма — нет. Никиту злило, что он проигрывает «административному ресурсу», а не более сильному сопернику. Артур, когда попросил его написать заявление, так и сказал: «Ты уходишь не потому, что плохо работаешь, а потому что создаёшь нездоровую атмосферу в коллективе». Никита прекрасно знал, что нездоровое отношение к нему было буквально у четырёх-пяти людей в агентстве, и это они создавали напряжённую обстановку. Он приходил в офис работать, а не заниматься атмосферой. Когда он принёс заявление в отдел кадров, работавшая там Тамара Павловна с нескрываемой неприязнью сунула личную карточку и приказ Никите: — Расписывайтесь, где галочки. Всё лежало на столе и было приготовлено заранее. Артём, который пригласил Никиту в бар, чтобы приободрить после расставания с Владом, вынужден был приободрять его ещё и по случаю потери работы. — Ты не парься, главное! Всё будет нормально. Работу найдёшь — это вообще не вопрос. Мужика нормального… ну, с этим сложнее, если тебе не на один раз, а именно нормального. Но тоже найдёшь. Арнольдыч тебе подгонит, если что, — Артём приобнял Никиту за плечо. — Не знаю, где он этих мужиков берёт… — Нет, хватит, — пробормотал Никита, глядя в пляшущие на поверхности бокала золотистые блики. — Ну, значит, так найдёшь. С твоей-то внешностью… У тебя самые охуительные брови, какие я когда-либо видел. Я себе такие же хотел. Фотку твою отнес даже… Никита на секунду даже дар речи потерял. — Куда отнёс? — К хирургу. К пластическому. Но он меня отговорил. Сказал, что к моему лицу такая форма не подойдет. И глаза будут казаться маленькими. — Ты это сейчас придумал или на самом деле ходил? — не мог поверить Никита. — Ходил, а что такого? — А вдруг бы твоему шейху не понравилось? — Ему плевать на брови. У нас с ним особые отношения. — Это какие? Артём усмехнулся и покачал головой из стороны в сторону с театрально-таинственным видом. — Я дал страшную кровавую клятву никому не говорить. — Слава богу, — подумав, ответил Никита, — не хочу ничего про это знать. Он поднёс стакан ко рту. Уже третий вискарь за вечер. Если его жизнь немедленно не начнёт выправляться, он сопьётся. Или нет. У него на это нет денег. Домой Никита приполз в половине второго. В темноте он налетел на расставленные вдоль коридора чемоданы. От грохота и сдавленного мата проснулся Олег: — Ты в курсе, сколько тебе спать осталось? — А мне завтра не на работу, — радостно заявил Никита, вваливаясь в комнату. — Меня уволили! — Бля… — протянул Олежка. — Буду думать, что это сон. Никита тоже с удовольствием думал бы, что это сон. Страшный, кошмарный и непродолжительный сон.***
Соколов позвонил в пятницу, когда Никита был уже готов сдаться и позвонить ему сам. Оказывается, он все эти дни был в командировке — ездил на строящийся объект. Андрей предложил сходить куда-нибудь вечером. По Никитиным прикидкам «куда-нибудь» могло вылететь тысячи в три, а того, что за него будет платить Андрей, его план не предусматривал. Настроение было ни к чёрту, ехать из Котельников в центр тоже не хотелось, так что Никита сначала отказался. Андрею удалось его вытащить только упомянув, что он хочет посмотреть документы на Мелюзину. Предыдущие три дня Никита провёл на телефоне, обзванивая кадровые агентства, долбясь в автоответчик Влада и принимая звонки по объявлению о продаже лошади. Лошадью по-настоящему пока не заинтересовался никто. Звонили какие-то мутные личности, которые даже не просили посмотреть на Мелюзину: сразу предлагали отдать за полцены, потому что якобы за свои деньги он её и через год не продаст. Одна дама вообще предложила Никите пять тысяч евро. — Да её выгоднее на колбасу сдать! — психанул он и кинул трубку. Никита и не ожидал, что Мелюзину оторвут с руками — тем более, что у него оставался запасной вариант с Соколовым. Гораздо серьёзнее его беспокоила ситуация с работой. Он был в нескольких эйчар-агентствах, съездил на несколько собеседований, но в итоге, пообещав обговорить с руководством и перезвонить, Никите на следующий же день вежливо отказывали. Не то чтобы Никита думал, что найдёт новое место сразу, но немедленные отказы выглядели подозрительно и даже немного зловеще. Чёрная полоса тянулась. В итоге к трём часам дня пятницы, когда его пригласили на ужин, Никита чувствовал себя конченым неудачником. В семь, несколько приободрённый желанием Андрея посмотреть документы, он подъехал к «Аисту» на Малой Бронной. Никита раньше не был в этом ресторане, и его откровенно не порадовали маленькие столы, составленные в один большой, — свободными были только они. Обычно, если его пытались усадить за общий стол или вот такую группу, он разворачивался и уходил. Сидеть рядом с незнакомыми людьми не нравилось ему само по себе, но необходимость скрывать или хотя бы не афишировать свою ориентацию делала ситуацию ещё более напряженной. О том, чтобы держаться за руки, речи не могло быть в любом случае, но за общим столом даже поговорить свободно было невозможно. Влад, тоже не выносивший общих столов, как-то поделился с Никитой тем, что сказал ему знакомый владелец сети кафе: за общими столами долго не засиживаются; мало кто чувствует себя достаточно комфортно бок о бок с незнакомыми людьми. После этого при виде составленных столов у Никиты всегда складывалось впечатление, что его пытаются поскорее выпроводить из заведения, чтобы дать место следующему посетителю. У него не было чёткого плана в отношении Андрея, но он видел, что нравится ему — в сексуальном плане — и собирался беззастенчиво этим пользоваться. Тесно сдвинутые столы угрожали сорвать операцию. Что за непруха? К счастью, услышав фамилию Соколова, Никиту провели на второй этаж в более уютный зал. Андрей ждал его за укромным маленьким столом возле окна. Сегодня он был в светлом костюме. Деловой стиль ему невероятно шёл, хотя красный цвет… Да, Никита хотел бы ещё раз увидеть его в чём-нибудь красном. Немножко посмотреть — и потом сразу раздеть. Никита опустился в мягкое кресло, заставил себя успокоиться и не думать больше о возбуждающих цветах, и выложил на стол роскошную Мелюзинину папку — чтобы придать ужину деловую направленность. Андрей пробежался глазами по первым листам, а потом захлопнул. Несмотря на то, что Андрей настоятельно советовал ему взять какой-то сет — в ресторане были гастроли шефа креольской кухни, Никита ограничился морским салатом с гуакамоле и кофе. — Я в девять встречаюсь с друзьями. На сет нет времени, — пояснил он, про себя добавив: — И денег. — Жаль, я надеялся на полноценный ужин. Никита огляделся по сторонам: — Хорошее место. Довольно людное. — Я здесь часто бываю — офис в трёх минутах ходьбы. — Пешком пришёл? — полушутливо поинтересовался Никита. — Да. Я редко сажусь за руль. Почти никогда вообще-то. — Почему, если не секрет? — Никита вспомнил, что Глеб Арнольдович ему что-то такое говорил. — В универе проходил летнюю практику на стройке. Не кирпичи подносил, конечно, — добавил Андрей так, будто Никита мог случайно принять его за разнорабочего. — Было обрушение части конструкции, я как раз попал на тот участок… Проткнуло арматурой плечо и руку в нескольких местах, до сих пор есть проблемы. — Я не заметил, — покачал головой Никита. — Если нет нагрузки, то даже я не замечаю, что что-то не так, но за рулём дольше десяти минут высидеть не могу: руку начинает ломить. Плечо даже хуже. Что-то там тянет… Наверное, это не то, о чём стоит разговаривать, — добавил Андрей. Никита понимающе кивнул. — Тебя подвезти? — улыбнулся он. — Конечно, если по центру, а то я не успею… по своим делам. — До Покровского бульвара, — ответил Андрей. — Я бы не отказался. Никита опять подумал, что ему нравится, как Андрей улыбается. Совершенно по-особенному, никто больше так не умел… Ещё он подумал о том, что для Андрея не было проблемой вызвать своего шофёра или в крайнем случае такси, но он предпочёл принять его приглашение. Обнадёживающе. — А ты не за городом живёшь? — спросил вдруг Андрей. — Я? Нет. У меня квартира здесь. В смысле, тоже в центре, — ответил Никита, честно представляя себя до сих пор живущим у Бусыгина. — А я хотел бы жить за городом, но чтобы не дома и заборы впритык, а большой участок. На самом деле большой. — Ты же строитель. Что тебе мешает? — Я… в смысле компания, мы строим промышленные объекты, бывает, спортивные сооружения. С жилищным пока не связывались, «Шахматово» — первый опыт. — А, ты его строишь! Поэтому в «Зелёном бархате» тогда оказался? — поинтересовался Никита. — Да, приезжал на объект. — В воскресенье вечером? — Дел особо нет, — пожал плечами Андрей. — У тебя, наверное, иначе. — Что иначе? — Активная жизнь, тусовки, клубы... — Когда-то давно... Теперь нет: много времени уходит на работу. Я вообще как-то… успокоился, что ли. Андрей только хотел задать ещё один вопрос, как к ним подошёл официант. Перед Андреем поставили большую тарелку с высокой и хрупкой башенкой чего-то, что, по словам официанта, было салатом из осьминога, зелёного перца, томатов, мёда и ещё нескольких ингредиентов. По поводу простого Никитиного салата официант никаких разъяснений делать не стал и быстро удалился. Андрей, обрушив башенку и попробовав салат, всё же спросил: — У тебя кто-то есть? — Нет. А у тебя? — Тоже нет. — Странно, — прокомментировал Никита. — Почему странно? — С твоими деньгами… Извини, конечно, но мы же оба люди взрослые, — Никита подцепил мидию из своей тарелки и откинулся на пухлую спинку кресла. — Могу сказать про тебя примерно то же самое: с твоей внешностью, — рассмеялся Андрей, заставив Никиту едва ли не покраснеть от накатившего вдруг волнения. — И с деньгами проблем тоже, как я понимаю, нет. Никита предпочёл ничего не говорить про деньги: — У меня всё закончилось примерно месяц назад, и я не тороплюсь начинать по новой, — сказал он. — Хочу решить сначала вопросы с работой, с кое-какими проектами. С Мелюзиной. Это очень важно; это я про Мелюзину, — Никита воспользовался первой попавшейся возможностью перевести разговор на лошадь и ринулся в бой: — Я не могу уделять ей время, потому что часто уезжаю. Она меня даже не узнаёт. Понимаешь, я продаю лошадь не потому, что она мне не нужна, просто обстоятельства таковы, что... В общем, я не продам её первому встречному. Мне звонила куча народу. Некоторые собираются в выходные приехать посмотреть… Но они мне не нравятся. Я отдам её только в хорошие руки, — Никита сделал небольшую паузу, чтобы следующая фраза прозвучала значительнее: — У тебя очень хорошие, — Никита перевёл взгляд на крупные загорелые ладони Андрея. — Я уверен, что ты будешь хорошим хозяином. С последним словом он с лёгким вызовом посмотрел Андрею в лицо. Тот глядел на свои руки и молчал. Никита, выдохшись, тоже не мог ничего сказать — и ему уже было стыдно: получилось льстиво и пошло. Позорище! Остаток ужина прошёл скомканно, так что Никита попросил счёт даже раньше, чем планировал. Андрей поднялся из-за стола вместе с ним. — Ты уверен? — спросил Никита. — Тебе только половину сета принесли. Тут тэйк-аут могут упаковать? — Ерунда. Я всё равно заказываю здесь обеды, попрошу прислать завтра. Когда они сели в машину, Никита спросил: — Куда тебя везти? Андрей повернулся к нему и молча рассматривал — с любопытством и немного неуверенно, словно задавая себе какие-то вопросы и не находя на них ответа. Никита потянулся к нему первым. Их лица оказались совсем близко. Никита слышал, как часто дышит Андрей, ощущал свежий морской запах его одеколона… Он знал, что и сам сейчас дышит точно так же, если вообще вспоминает, что надо дышать: грудь, казалось, превратилась в тяжёлую, монолитную, неподвижную плиту. Там что-то сжалось и замерло, как будто от отчаяния, и Никите стало страшно: он никогда раньше не чувствовал ничего подобного — такого сильного, болезненного замирания в груди и такого острого желания прикоснуться к другому человеку… Наверное, слишком острого… такого острого, что оно почти парализовало его. Андрей поцеловал его сам. И это было так легко, хорошо и приятно, что Никиту, наконец, отпустило, и он, сначала просто позволявший целовать себя, начал отвечать. Андрей, почувствовав недвусмысленную готовность продолжать и горячий язык у себя во рту, прижал Никиту к себе сильно и грубо, так что тот не сразу сумел вывернуться из его объятий. Потом он выпрямился, положил обе руки на руль и сказал: — Не надо, на улице пока светло. Мало ли, — Никита повернул ключ в зажигании и сунул фиксатор ремня в замок. — Так куда тебя везти? — Ты вроде бы не особо скрываешься, — сказал Андрей. — Да кому я нужен? А у тебя крупный бизнес. Никита поехал в сторону Тверского бульвара. Он был рад, что Андрея не пришлось везти слишком далеко: от одного-единственного поцелуя у него случился бешеный стояк, и он не знал, как ему удобнее устроиться на сиденье. Слава богу, движение было довольно вялым: он едва мог соображать, что делает, и вёл машину практически на автопилоте. Андрей, к счастью, не пытался с ним говорить — Никита вряд ли смог бы ответить что-то связное — зато подсказывал, где надо повернуть. Когда они свернули с Покровского бульвара к дому, Андрей перед выходом из машины сжал Никитину руку. — Не хочешь зайти ко мне? Никита на секунду подумал, что, наверное, это было бы правильно. Это то, чего бы он хотел: пойти к Андрею и заняться с ним сексом. Но он не мог рисковать: надо было подтолкнуть его чуть ближе к покупке Мелюзины, и вот тогда, образно говоря, дожать сделку в постели. Андрей пока не дал согласия, он разве что выразил абстрактное желание, и поэтому трахаться с ним было слишком рано. К тому же Никита уже успел сказать, что у него вечером дела, а отменить вымышленные дела значило бы показать излишнюю заинтересованность. Никита напомнил себе, что по плану Андрей должен бегать за ним, а не наоборот, и заставил себя разжать руку. «Меня интересует только лошадь. Я встречаюсь с ним ради продажи лошади. У нас деловые отношения, — повторял он, как мантру, пока Андрей шёл к дверям подъезда. — Запомни, деловые. Только лошадь имеет значение».